какое и зверям известно, а высокое желание зачать ребёнка на радость свёкру, Ансэй с женой заснули в постели. Как муж покинул ложе, когда — сколько господин Цугава ни допытывался, невестка отвечала, что спала и ничего не заметила.
Повода не верить ей у Цугавы не было. В конце концов, мало ли куда муж выходит ночью? Допустим, на двор по нужде, не желая пользоваться ночным горшком. Начни жена всякий раз просыпáться да задавать вопросы — муж решит, что она за ним следит, и хорошенько поколотит дерзкую.
После долгих размышлений Цугава велел седлать лошадей. Никто в доме не рискнул спросить господина, куда он собрался. Спрашивать и не потребовалось: перед отъездом Цугава собрал в главной зале семью, вассалов и слуг, после чего без обиняков сообщил, что едет в службу Карпа-и-Дракона. Отдав ещё кое-какие распоряжения, он покинул усадьбу.
* * *
Я повернулся к Цугаве:
— Дозволено ли мне будет задать вопрос?
— И не один, — ответ подразумевал улыбку, но он не улыбался. — Перед вашим приходом я дал обещание господину Сэки, что отвечу на все ваши вопросы. Сегодня и впредь. Нет, не так: если я не буду знать ответа или не захочу отвечать по личным причинам, я открыто заявлю вам об этом. Если вы будете настаивать, я изучу мотивы, движущие вами, и отвечу, если сочту их вескими. Что же касается членов моей семьи, вассалов и слуг…
Он рубанул ладонью воздух:
— Им я приказал отвечать, даже если они сочтут ваши вопросы неуместными или оскорбительными. Я пришёл сюда за помощью, Рэйден-сан. Не вы нуждаетесь во мне, а я в вас. Значит, я должен сделать всё, что в моих силах.
Сильный человек, отметил я. Суровый. Не разменивается на мелочи. Встать у такого на пути — себе дороже.
— Тогда скажите, Цугава-сан, зачем вы явились в нашу службу? Хотели сделать заявление? Но я не вижу в случившемся ни малейших признаков фуккацу. Вам следовало бы поехать в какой-нибудь храм, чьи монахи славятся благочестием, и просить их молиться за вашего сына.
Я потупил взор:
— Прошу прощения, но всё, что вы рассказали… Это больше похоже на душевную болезнь.
— Он наблюдателен, — произнёс Цугава, обращаясь к господину Сэки. — Сперва я решил, что ваш дознаватель слишком молод. Мой сын старше его на два-три года. Теперь я вижу, что молодость бывает разной. Да, Рэйден-сан, вы правы. Я намеренно умолчал о признаках фуккацу. Я проверял вас, это мне следует просить прощения. Помните, я говорил вам, как боролся с сыном, отбирая меч?
Я кивнул.
— Мы боролись, а он кричал о чести и позоре, верности господину и верности семье. Это вы тоже помните.
— Да, — согласился я.
Он не сомневался, что я всё отлично помню. Он тянул время. Ему было трудно сказать что-то важное, главное.
— Мой сын, Рэйден-сан. Он кричал не своим голосом.
Я содрогнулся. В памяти ещё была жива история Нобу-двоедушца и отчаянного мальчика Иоши. Меньше всего мне хотелось снова ввязываться в нечто подобное. Но кто меня спрашивал? Дело намечалось опасное, а если брать во внимание статус Цугавы, так ещё и деликатное. Опасность — ладно. Но деликатность? Тут нужен кто-то, способный пройти по лезвию ножа, а я — бык в лавке с костяным фарфором…
— Вы сказали, — голос сел, я ничего не мог с ним поделать, — что велели слугам и домочадцам…
— Отвечать на ваши вопросы, — закончил Цугава.
— Это значит, что мы…
— Немедленно выезжаем ко мне в усадьбу. Лошадь ждёт вас у ворот. Будьте моим гостем, Рэйден-сан! Клянусь, вам не придётся жаловаться на дурной приём.
Гость Хасимото Цугавы. Великая честь! Я надулся пузырём.
— И не возвращайтесь, — вернул меня на землю приказ начальства, — пока у вас не будет связного доклада. Повторяю: связного и разумного во всех отношениях. Вы меня поняли? В противном случае вам лучше будет сразу постричься в монахи и удалиться в горы.
— Да, Сэки-сан, — вздохнул я.
Пузырь сдулся.
Честь? Приглашение не было честью. Оно было прикрытием для дознания. Чем бы дело ни кончилось, какой бы доклад я ни предоставил старшему дознавателю — господин Цугава не хотел, чтобы это стало достоянием гласности. Да, слуги и домочадцы станут отвечать на мои вопросы. Но если они распустят языки за пределами усадьбы — гнев господина обрушится на их головы.
Мне тоже следует помалкивать.
1
«Кто же купит замарашку?»
— Лошадка! — завопила Каори. — Какая красивая лошадка!
И сразу:
— Рэйден! Рэйден на лошадке! Какой красивый!
Лошадка и я были расставлены строго по рангам восторга. Будучи озвучен вторым, я, вне сомнений, уступал животному в красоте.
Я и не предполагал, что мы проедем мимо нашего дома. Красивая лошадка — и сбруя, кстати, на загляденье! — ждала меня возле управы. Там же стоял конь господина Цугавы и ещё три лошади самураев, явившихся с господином. Мы поднялись в сёдла, Цугава жестом пригласил меня ехать рядом — и вскоре я вздохнул с нескрываемым облегчением: лошадь подо мной отличалась не только статью, но и послушанием. Смирная кобылка, хоть в жёны её бери! С моим-то мастерством наездника…
— Поедем коротким путём, — объявил Цугава. — Вы не против?
— Ваше желание, — откликнулся я, — для меня закон.
Разговор ничего не значил: пустой обмен любезностями. Захоти Цугава ехать в объезд через Западный рай, я бы и тут согласился без спора. Как вскоре выяснилось, короткий путь привёл нас к воротам моего дома, Каори увидела меня в щель между досками забора — и стрелой вылетела на улицу.
Следом, привлечены криками девочки, наружу выскочили матушка и О-Сузу. Эти, хвала небесам, молчали и лишь всплёскивали руками.
— Сестра, — смущённо объяснил я господину Цугаве. — Впервые видит меня на лошади.
— А где ваш отец? — спросил Цугава. — В доме?
Женщины его не заинтересовали.
— Нет, мой отец сейчас в додзё сенсея Ясухиро.
— Упражняется? Достойное поведение для самурая в летáх. Я слышал, он служит в ночной страже? Мой брат хорошо отзывался о нём. Теперь я вижу, что это не пустые слова.
— Обучает, — пояснил я. — Ясухиро-сенсей пригласил моего отца занять место наставника. Когда-то школой «Дзюнанна Йосеи» управлял мой прадед Ивамото Йошинори. Не имея возможности оставить школу дочери, он передал бразды правления своему ученику Ясухиро Сейичи.
— Отцу нынешнего сенсея?
— Да, Цугава-сан. И вот дочь сумела вернуться…
Я осёкся. Ни к чему посвящать господина Цугаву в наши семейные дела.
— И теперь мой отец обучает там молодых самураев, — неловко закончил я. — Сенсей хвалит
