кампанию, которая так славно начинается?! Пусть, значит, гроб Муаниила так и будет у язычников, да? И пусть они тут Тех Самых тешат?! Так, по-твоему?!
– По-твоему, это славное начало?! – завопил я. – Да молись же о даровании здравомыслия, ты бредишь!
– Этот город уже наш! – вскричал Антоний. Он так двигал локтями, что задел мертвеца – и, кажется, не заметил этого в запальчивости. – Вся эта земля, нечистый её возьми, будет моя! И если трусливые святоши вроде тебя не будут скулить, пятиться назад и предавать меня на каждом шагу – то уж в этой Асурии воссияет, чтоб она провалилась, свет истинной веры!
– Да ты бы разобрался с собственными грехами, прежде чем обращать других, – сказал я с досадой. – Вы притащили сюда свою грязь – ты и твой Жерар – а ещё обвиняете хозяев этой земли в том, что они тешат Тех Самых! Тебе же сейчас возвращаться страшнее, чем идти вперёд: ты ведь, видит Господь, боишься, что твои головорезы обвинят тебя в трусости и предательстве…
Антоний схватил меня за балахон на груди и притянул к себе.
– Если ты не заткнёшься, клянусь Всевышним, я прикажу содрать остатки твоей шкуры! И не убью тебя, не надейся, мучеником тебе не бывать! Просто буду таскать за обозом на поводке, как паршивого щенка…
– Да изволь! – выдохнул я, чувствуя на своём лице столь ужасную усмешку, что сам себе поразился. – Ну, пусти! Я пойду – к обозу или куда там? – а ты можешь наслаждаться обществом мёртвого Жерара! Сколько угодно!
Антоний выпустил меня и замолчал, дико разглядывая моё лицо. Он весьма напоминал человека, оглушённого неожиданным ударом, – и я нанёс ещё один:
– Любопытно, сколько мертвецов будет таскаться за тобою к концу этой грязной затеи?
Антонию, как видно, в тот миг было очень нужно на ком-нибудь сорвать сердце – и он влепил затрещину барону Альфонсу, который наблюдал всё это действо, едва не падая в обморок, а потом рявкнул на Бенедикта и солдат:
– Пошли вон отсюда! Это вам не балаган!
Бенедикт подскочил, подобрал полы балахона, словно бы, прости Господи, юбку, и выскочил из комнаты, а солдаты – следом за ним. Бледный Альфонс, прижимающий ладонь к горящей щеке, и Стивен, на чьей румяной глупой физиономии не отражалось ничего, кроме гадливости при виде мертвеца, остались в комнате, но им явно весьма хотелось уйти.
Я стоял и ждал, чем всё это разрешится.
– Ты зря позволяешь себе такой тон, – сказал Антоний почти миролюбиво. – Я – принц, ты вынуждаешь меня поступать круто, ты слышишь?
Я промолчал.
– Чего ты добиваешься? – спросил он.
– Я очень хочу пить, – сказал я.
Альфонс протянул мне кувшин с водой – и я напился прямо из кувшина, подобно деревенскому парню в сенокос. Антоний смотрел, как я пью, потом спросил, тише обычного:
– Ты уберёшь труп?
Жерар с чуть слышным звуком, похожим на скрип, повернул голову и посмотрел на меня помутневшими незрячими глазами. Мне было жаль его до слёз; я жаждал помочь ему отнюдь не ради избавления принца, но лишь ради его собственного загробного покоя – только это было совершенно недостижимо. Я мог только молить Господа о его бедной душе. Антоний ходил по комнате взад-вперёд, бросая на меня взгляды, исполненные нетерпения и сдержанной свирепости, и сильно мешал. Его бароны глядели умоляюще.
Момента, когда мёртвый исчез, никто не уловил. Он не растаял в воздухе и не вышел сквозь стену – он был и перестал быть, и это отчего-то вызывало ужас. Но бароны всё-таки вздохнули с облегчением, а Антоний радостно сказал:
– Ну, похоже, ты стоишь больше, чем кажется, святоша!
– Не обольщайся, – сказал я устало. – Он вернётся.
Антоний хлопнул меня по спине – так, что от боли у меня потемнело в глазах.
– Да вряд ли… Ладно, так и быть. Я тебя прощаю, брат… как тебя там?
Я мог бы много ответить на это, но промолчал.
Мой обожаемый город встретил нас весело, и моя свита веселилась, но это веселье поутихло, когда открылись ворота Гранатового Дворца.
Гранатовый Дворец существует одновременно и в городе, и вне его. Лаш-Хейрие вырастает из тела Красной горы, а кости и сухожилия, соединяющие его с горным хребтом, – это и есть Гранатовый дворец, крепость, вырубленная в тёмно-красном камне, подобном на срезе сырому мясу.
Сердце Города.
Предание гласит, что Гранатовый Дворец воздвигался триста лет. Это ложь: династия Сердца Города существует гораздо дольше, а Дворец достраивают до сих пор. Легенды говорят также, что по тайным путям, начинающимся под тронным залом Светоча Справедливости, можно попасть на ту сторону гор. Это возможно, но я не знаю наверняка. Рассказывают ещё, – а при этом замирают от жути, – что аманейе-тени, обитающие в глубоких подземельях под горами, заключили с родом Сердца Города тайный союз: Светоч Справедливости никогда и никому не позволит воспользоваться их переходами, ведущими в Город Теней, в тёмную бездну, недоступную для солнечных лучей, а Царь Теней поставляет Лучезарному юных бойцов, дабы они служили ему личной охраной. Это чистая правда. Отчасти именно из-за этого род Сердца Города и правит так невероятно долго.
Оттого-то Гранатовый Дворец и считается в Ашури сакральным и в чём-то ужасным местом.
Придворные должности передаются по наследству; чужак, попавший в этот странный и замкнутый мир, не имея врождённой смётки и привычек, выработанных ещё в младенчестве, легко может пропасть или сойти с ума. Царевны, выходящие замуж за юношей из чужих стран, и царевичи, покидающие отчий кров ради подвигов и приключений, старательно делают вид, что им до слёз жаль покидать родные стены; никто из них не признается, что сильнейшее из чувств в этот момент – облегчение выпускаемого на свободу узника.
У Светоча Справедливости – обычно – три-четыре жены и сотня наложниц. Пара десятков царевичей, не говоря уже о девушках гранатовой крови, менее подверженных опасностям отрочества и дворцовым интригам, обычно доживают до совершеннолетия. Трон займёт один. Мужчина. Старший. По праву первородства.
Мои солдаты любят забавляться жестокой игрой. Они лепят на ниточку восковой шарик и запускают его в норку, где сидит скорпион. Скорпион приходит в ярость от такой дерзости, ударяет шарик жалом и прилипает – ловится, бедный смельчак. Таким образом мерзавцы ловят с полдюжины и выпускают их в глиняный горшок с дном широким, но не слишком – а потом любуются ужасным побоищем. Скорпионы – хорошие бойцы, не хуже царевичей из рода Сердца Города. Обычно остаётся один.
Придворная игра отличается от скорпионьих боёв тем, что уж совсем
