И внезапно ощущение чужого присутствия оставило Соню. В комнате была она одна. Темная тень исчезла.
Проклятье! Опять сон? Соня уколола себе палец кинжалом и вздрогнула, ощутив боль. Да нет же, это явь! Но куда исчезло существо, которое обращалось к ней по имени?
Достав трут и кресало, Соня зажгла маленькую Глиняную лампу, скудно заправленную плохим рапсовым маслом. Комната озарилась слабым дрожащим светом. Здесь действительно никого не было Ставни закрыты и заперты изнутри на щеколду, дверь тоже не открывается с первого толчка, хотя замок, конечно, слабенький… Какие глупости! Нет здесь никого. Да и какой вор, простите, залезет в комнату, где заведомо спит хозяин того имущества, которое бедняге вздумалось прикарманить? Кражу лучше совершать днем, пока путник отсутствует — торгует, покупает или бродит по улочкам Кароса, где ох как есть на что поглазеть… Почудилось. Да, Соня перепутала сон с явью. Вот единственное объяснение всему, что с ней случилось.
И отчасти успокоенная этой мыслью, она снова села на кровать и убрала кинжал под подушку. Надо погасить лампу и ложиться спать. А завтра… Завтра она, пожалуй, последует совету маленького нахального гостиничного прислужника и отправится в лавки — смотреть на шелка и украшения. Говорят, это успокаивает нервы и развлекает любую женщину. Даже такую, как Рыжая Соня.
* * *
Но утро принесло с собою только новые тревоги. Посмеиваясь над своим ночным испугом, Соня оделась и уже затянула пояс с кинжалом, как вдруг замерла в изумлении. Что там, в углу?
Быстрым шагом Соня подошла к окну и распахнула ставни. Тотчас же шум дневной сует хлынул в комнату. Внизу конюх шумно ругался со слугой какого-то купца, остановившегося в гостинице на первом этаже. Слуга находил, что конь его господина находится в ужасном состоянии, он не кормлен, не поен и не чищен, и за что только конюх выпросил третьего дня у бедного, доверчивого купца сразу два аквилонских золотых! И ведь было заплачено! За что? За безделье!
Конюх, разумеется, приводил свои аргументы. Послушать конюха, во всем виноват нерасторопный слуга.
Где-то слышался зычный голос туранского торговца, который кричал, чтобы ему седлами коня.
Внизу, на кухне, гремел котлами повар. Аппетитный запах тушеного мяса донесся до Сони и она невольно раздула ноздри. Готовили в «Веселом вепре» и впрямь отменно.
Соня ощупала кошель, висевший у нее на поясе рядом с кинжалом. Довольно тощий после того, как она заплатила за гостиницу, но все же не совсем еще пустой.
И все же… что это там, в углу?
Странно. Соне совсем не хотелось смотреть на это. Даже любопытство не могло пересилить этого нежелания. Почти против своей воли она приблизилась все-таки к этому месту и наклонилась над бесформенной черной тряпкой, брошенной в углу. Соня готова была дать руку на речение, что, когда вечером она ложилась спать, этой тряпки здесь не было. Взяв тряпку в руки и расправив ее, она вздрогнула: это была черная кожа, целиком снятая с человека, как чулок. На месте глаз и рта зияли провалы, но все остальное: пальцы рук и ног, даже волосы — курчавые, вьющиеся — были в сохранности.
Соня выронила кожу, как будто та обожгла ей руки. Что за мерзость! Сжав губы, она вновь подошла к окну. Неожиданно ей показалось, что бросить все и бежать из этого проклятого места будет обыкновенной трусостью. Какие-то темные силы явно бросали ей вызов. Чего они хотели от нее? Замыслили ли погубить ее или же хотели перетянуть на свою сторону?
И так ли темны эти силы, чтобы ненавидеть их и стремиться уничтожить?
* * *
А лавки в Каросе и впрямь хороши и богаты. Одно наслаждение бродить по торговым рядам, перебирая шелковые ткани самых разных цветов — и лазурных, как море, и желтых, как яичный желток, и красных, как кровь… Торговцы встречали ее, низко кланяясь и расхваливая свои товары, и даже когда Соня уходила из лавки, ничего не купив, желали ей доброго дня и удачных покупок.
В других лавках Соня прикладывала к шее и Ушам ожерелья и серьги из жемчугов, кораллов, резного эбенового дерева, редчайших туранских изумрудов и слоновой кости.
Торговцы парфюмерией охотно показывал ей свой товар, подводили черной тушью светлые глаза Сони, с помощью особой кисточки щеточки придавали ее бровям то удивленное, то суровое выражение, красили ее рот в кроваво-красный цвет, отчего Сонино лицо приобрело оттенок чувственности, румянили ее слишком бледные, на их взгляд, щеки…
Когда же и в этой лавке Соня не сделала ни одной покупки, торговец в отчаянии всплеснул, руками и преподнес ей подарок: маленький флакон в виде поднявшейся на хвосте кобры. Соня понюхала: благовонное масло.
— Одна капля, госпожа, нанесенная на волосы или между грудей,— и ты станешь неотразимой для мужчины, которого изберешь для утех. О, он решит, что это он тебя выбрал, но ты-то будешь знать, какова истина! Поверь мне, прекраснейшая.
Соня улыбнулась. Хотя ее и одолевали тягостные мысли, весьма далекие от развлечений и покупок, торговец косметикой сумел развеселить ее. Она попыталась представить себе здесь, в Стигии, мужчину, которого захотела бы пленить… и неожиданно образ Ментаптэ власти встал перед ее внутренним взором.
Поспешно она вышла из лавки, сжимая флакон в кулаке. Почему она вспомнила о молодом жреце давно уснувшего бога? Несомненно, он хорош собой но… И этот пьянящий, сводящий с ума запах густого масла, заточенный в маленьком сосудике… с чего бы торговцу делать такие подарки? Соня почти не сомневалась, что и сосудик, и благовоние — очень дорогие вещи. Долго не раздумывая, она зашла в соседнюю лавку. Торговец, сухощавый человек с огромным носом и пронзительными черными глазами, уставился на нее так пристально, словно хотел спросить:
«Ну, а вы в каком преступлении пришла сознаться, моя милая?»
— Чем могу быть полезен госпоже? — осведомился он скрипучим голосом.
— Я получила подарок от одного… мужчины,— слегка запнувшись, заговорила Соня.
— Так, так.— Торговец облокотился о прилавок и шевельнул своим огромным носом.— Думаю, об этом вам лучше рассказать вашей матушке, прекраснейшая.
— Я просто хотела попросить вас посмотреть — действительно ли это дорогая вещь. Видите ли, мне неловко принимать подарок, если он стоит дороже пяти медяков… Ведь это означает, что я должна…
— Ну, это уж не мне решать, что вы там должны мужчине, который делает вам подарки, превосходнейшая,— оборвал торговец.— Впрочем, я охотно выполню вашу просьбу. Я — величайший знаток самых разнообразных товаров, ибо в своей жизни торговать мне приходилось и шелками, и сосудами, и изделиями из стекла и глины, и драгоценностями, и благовониями, и…
