Просперо не сводил взора с Конана, однако киммериец безмолвствовал, положив подбородок на сжатые кулаки и пристально глядя в карту.
- Их так много, что мы можем не продержаться даже на самой хорошей позиции, - почтительно возразил Гонзальвио старому полководцу.
- И все же надо атаковать, - ожив, отчеканил Конн. - Только так у нас есть надежда спасти Шамар.
Гонзальвио тотчас же кивнул - молодой граф рвался в битву, - однако опытный и осторожный Просперо вновь покачал головой.
- Это безумие, мой повелитель. Мы погубим войско, а вместе с ним - и Аквилонию. Нас просто задавят.
Конан недовольно нахмурился при этих словах, однако вновь сдержался.
- Но ведь холмы Бреза - это не горная цепь, - в свою очередь возразил молодой король. - Это не перевал, пройти за который можно по одной-единственной узкой тропе! Если мы дадим пасть Шамару, наши враги окончательно объединятся и преспокойно обойдут нас - сил-то у них хватит. Нет, почтенный Просперо - нам надо атаковать. Это наша единственная надежда. Надо запутать врага, сбить его с толку! Пусть он мечется из стороны в сторону.
- Но, быть может, мы все же смиренно станем молить сказать свое мудрое слово короля Конана?! - не выдержал Просперо, с отчаянием в голосе оборачиваясь к киммерийцу, однако тот лишь пожал плечами:
- Ты слышал, что сказал король, почтенный Просперо. Нужно думать о том, как наилучшим образом выполнить его приказ.
- Но это же конец! - завопил отбросивший всякую сдержанность Просперо. - Ты не можешь говорить так, Конан! Это же гибель, гибель Аквилонии!
- Гибель Аквилонии - как раз в глухой обороне, - угрюмо бросил киммериец. - Именно этого и ждут от нас... - он оборвал фразу и все решили, что он имеет в виду вражеских полководцев. - Если бы я был королем, я бы отдал приказ атаковать.
Голова старого полководца упала на грудь, губы сжались в узкую белую полоску - он был уверен, что прав, и не знал, как переубедить остальных...
- Приказываю - конным лучникам перекрыть дороги к немедийскому лагерю, - спокойно распорядился Конн. - Бессонцев - на окрестные холмы; пехота в первой линии, конница - в резерве. Начинаем!..
Просперо только молча отвернулся.
Над просторной Шамарской равниной только-только занимался рассвет. Чуть всхолмленная, с многочисленными, разбросанными тут и там домиками одиноких ферм, сейчас она напоминала развороченный муравейник. Бесчисленные орды вторгшихся заполнили ее многоцветными палатками и шатрами. Шамар был окружен двойным рвом и валом, из-за которого могучие катапульты метали тяжелые камни. И, хотя крепкие стены города пока держались, ясно было, что в конце концов врагам удастся пробить брешь. Заготовлено было несколько могучих таранов; спешно вязались сотни штурмовых лестниц. Однако лагерь осаждающих разительно отличался от подобных же, каких немало видел на своем веку старый Шамар. В этом лагере не слышно было по вечерам разудалых песен; не сновали маркитантки и шустрые скупщики награбленного; за войском не тянулись обозы; казалось, пришедшая к городу армия вообще думает лишь о том, как сжечь и разрушить как можно больше, а не о набивании вечно тощих кошелей простых воинов, и это было страшнее всего. Старшины Шамара отправили выборных на переговоры с осаждающими, предложив им большой выкуп; однако в качестве ответа горожане получили в кожаном мешке лишь головы своих посланцев. Город постоянно бомбардировался глиняными шарами с жидким огнем; катапульты посылали их высоко над стенами, и возникавшие то тут, то там пожары уже уничтожили по меньшей степени четверть домов Шамара. Когда город стремятся захватить ради добычи, нет нужды заранее обращать его в пепел.
Осажденные знали, что королевская армия уже со всем рядом; но видели они и то, насколько многочисленны враги. Один раз королю Конану Великому удалось в подобной же ситуации отстоять Шамар; но известно, что чудеса дважды не повторяются...
Примерно в полудне пути от Шамара в неширокой долине между двух крутобоких холмистых гряд расположился лагерь немедийской армии. И он тоже поразил бы сторонний взгляд своей странной безжизненностью - как будто воинами в бельверусской армии были не живые люди, любящие и выпить, и потискать доступную девку - а некие забывшие о земных радостях существа. Не слышно было даже привычной ругани возле мест раздачи провианта.
Было раннее утро. Солнце до половины поднялось из-за горизонта; вот-вот должна была последовать смена часовых на окрестных вершинах. Один из парных дозоров наблюдал за подступами к лагерю с северо-запада; воину почудилось странное шевеление в высокой траве неподалеку от той ямы, где прятались они с напарником. Не раздумывая, он выпустил туда стрелу, чего, разумеется, не должен был бы сделать. Вместо того, чтобы стрелять, воину следовало поднять тревогу - однако глодавшая его всю ночь жажда убийства требовала выхода, и он спустил тетиву прежде, чем даже подумал, зачем он, собственно, это делает...
Ответ последовал незамедлительно. Свистнула ответная стрела - и незадачливый дозорный беззвучно упал, схватившись за пробившее горло древко. Его напарник не успел даже понять, что происходит, как внезапно вынырнувшая из травы под самым его носом невысокая фигура нажала на спуск арбалета; тяжелый железный болт пробил доспехи и воин умер, не успев даже крикнуть.
- Готовы, - шепотом сказал товарищу низкорослый воин с арбалетом. Проклятье, они успели подстрелить Стелима! Ума не приложу, как его смогли заметить...
- Хватит болтать! - угрюмо перебил говорившего лучник. - Стелим был хорошим парнем, но нас ждут еще два их поста!..
И тут произошло неожиданное. Мертвый воин с пробитой грудью, из которой торчало оперение толстой арбалетной стрелы, внезапно приподнялся. Его глаза оставались закрытыми, он двигался словно разболтанная кукла-марионетка; но прежде, чем оцепеневшие аквилонцы успели хотя бы снести ему голову, он повернулся к своему лагерю и закричал, предупреждая своих - жутким, нечеловеческим, мертвым голосом, на непонятном языке; долгие визгливые переливы прокатились между холмами, и хотя никто не мог разобрать слов, смысл поняли сразу.
Внизу, в немедийском лагере, жуткому крику мертвого часового отозвались многочисленные трубы, разразившиеся тревожным ревом. Оправившиеся от неожиданности аквилонские воины с двух сторон бросились на восставшего из мертвых, два меча ударили разом, голова кричавшего покатилась по земле однако мертвый караульщик сделал свое дело. Внизу, в долине, немедийцы выстраивали боевой порядок с удивительной быстротой.
И тут невдалеке грозно и мощно взревели аквилонские боевые рога. Тысячи и тысячи копыт ударили в землю, тысячи и тысячи подбитых железом сапог дружно сделали первый шаг. Охватившая под покровом ночи лагерь аквилонская армия двинулась вперед. Немедийцы не успели подняться на окружающие их лагерь холмы, как на гребнях их густо зачернели ряды пехоты. Наставив копья и на ходу стреляя из луков, гандерландцы и тарантийцы двинулись вниз. Конн словно предвидел, что враг каким-то образом сумеет не дать захватить себя врасплох - а против изготовившейся к бою тяжелой пехоты конница почти бессильна. Аквилонцы не могли ввязываться в долгую перестрелку - либо они сомнут и растопчут врага первым же ударом, либо... либо битву можно считать проигранной с самого начала.
