Свой шар товарищ генерал пробил как положено — аккуратно и точно — с целью подкатить его на отскоке ровнёхонько к борту. Я же влупил по «битку» без всяких затей, на максимальном размере. От коротких бортов он отразился ровно семь раз, и столько же пересёк всю поляну. На восьмом мой шар не докатился до края стола считанные сантиметры, остановившись чуть ближе к борту, чем «генеральский».
— Однако, — покачал головой «Седой», оценив трюк.
В «классике» выигрыш разбоя не давал никаких преимуществ, так что это был действительно трюк. Просто трюк и ничего больше.
— Разбивай, — кивнул генерал, возвратив «белого» в пирамиду.
Первый удар я провёл через дальний борт, не отдав сопернику ни одного гарантированного прицельного. «Седой» ответил не слишком удачным отыгрышем, вернув биток на ближнюю половину.
Это он зря.
Щадить противника я сегодня не собирался.
Девять точных ударов, и счёт в партии благополучно достиг победных 71:0.Фактически наша игра завершилась, едва начавшись. Если «Седой» и хотел растянуть её на подольше, то ничего у него не вышло.
— Вот, думаю и никак и не могу понять. Зачем тебе это?
Я положил кий на сукно и посмотрел на разглядывающего меня, словно диковинку, генерала.
— Что — это?
— Пижонство. Тебе же вроде бы лет почти как и мне, а всё равно — ведёшь себя, как мальчишка.
— Ничего не поделаешь, — развёл я руками. — Сейчас я и вправду мальчишка. Наполовину, как минимум.
— А если как максимум? — прищурился собеседник.
— А максимум мне, к сожалению, неизвестен, — я тяжело вздохнул и указал глазами на столик с чайными принадлежностями. — Присядем? Или ещё одну партию?
— Ещё раз проигрывать я не хочу, — покачал головой генерал. — Так что, наверное, да. Присядем…
— И всё-таки я удивляюсь, Андрей Николаевич, — снова заговорил он через пару минут, когда мы уже сидели в потёртых креслах и пили чай из обыкновенных эмалированных кружек. — На человека из нашей системы ты не похож. На иностранного шпиона — тоже. Однако тот способ, каким ты сбежал из Бутыки, твоё умение играть в бильярд, успехи в стрельбе, невероятная удачливость в том, что тебя не могли отыскать без малого месяц, хотя ты почти и не прятался и даже, наоборот, всеми силами обращал на себя внимание… Нет, в моей голове это никак не укладывается. Пусть даже ты и прибыл из 2012-го, но мне почему-то кажется, что за грядущие тридцать лет уровень подготовки агентов настолько сильно подняться не мог.
— Агентов? — поднял я бровь. — Вы что, действительно думаете: я чей-то агент?
— В своё время я читал не только Толстого и Шолохова, но и, скажем, Стругацких, — пожал плечами «Седой». — И хотя это просто фантастика, кое-какие мысли у них были достаточно интересные.
— Какие, к примеру? Или это секрет?
— Ну, какие могут быть там секреты? Это же беллетристика. Обычный полёт фантазии, попытка предугадать, что будет со всеми нами лет через двести.
— Полдень, двадцать второй век? Попытка к бегству? Далёкая радуга?
— Нет. Скорее, жук в муравейнике.
Генерал хмыкнул и поставил свою кружку на стол.
Секунд двадцать он молча смотрел на меня, ожидая ответа, а я лихорадочно думал-соображал, что бы ему такое сказать.
— Вы полагаете… я могу оказаться кем-то вроде прогрессора из двадцать второго века?
«Седой» рассмеялся.
— Ну, полагать я могу всё что угодно, но к цели это нас ничуть не приблизит.
— А какая она у вас, эта цель?
— У нас, Андрей Николаевич. У нас. Вы её, как мне помнится, ещё в прошлый раз обозначили. «Была бы страна родная, и нету других забот». Кажется так, да?
Я наклонил голову.
— Всё правильно. Именно так и было.
— С тех пор что-нибудь изменилось? — внезапно нахмурился визави.
Мы играли в гляделки примерно четверть минуты.
Затем я тоже поставил свою кружку на стол и негромко ответил:
— Пожалуй, что да. Изменилось. Моё отношение к роли, которую я для себя приготовил.
Генерал сверлил меня взглядом.
Я выдержал короткую паузу и неторопливо продолжил:
— Дело всё в том, Пётр Сергеевич, что за эти полтора месяца я понял кое-что важное. Во-первых, что экономист и специалист по геополитике из меня так себе, и, значит, мои советы по этим вопросам могут оказаться никчемными, даже при условии послезнания. Во-вторых, что никакой чужой опыт нельзя просто так, механически, перенести в чужую среду, даже если этот опыт успешный и выглядит универсальным. Немецкое чудо, японское чудо, китайская модель, европейские социальные достижения… Всё это довольно неплохо смотрится со стороны, однако имеет свои изъяны и, кроме того, разве у нас своего опыта недостаточно? Военный коммунизм, НЭП, индустриализация, мобилизационная экономика, послевоенное возрождение, экспансия социализма, общенародный потребительский бум… Какие только этапы мы в нашей истории не проходили, пытаясь вычленить лучшее, подходящее именно нам, а не какому-то абстрактному человечеству. И ведь, что самое интересное, действительно вычленяли, действительно применяли на практике и получали приемлемый результат. Так почему же сейчас что-то должно пойти по-другому? Зачем вам сегодня советы кого-то из будущего? А может, наоборот, его послезнание об ошибках станет причиной ещё большего краха? Может, предложенное им лекарство окажется хуже болезни?
Я остановился, чтобы перевести дух и налить себе ещё чаю.
«Седой» дождался, когда я сделаю пару глотков, и, чуть прищурившись, поинтересовался:
— Первое и второе понятно. Но что тогда в-третьих?
— В-третьих?
— Ну да. Думаю, что у тебя должно быть и «в-третьих».
— Вы правы, — кивнул я, опять отставляя кружку. — «В-третьих» действительно есть. Но это не экономика и не политика. Речь пойдёт о взаимоотношениях между властью и обществом…
Суббота. 18 декабря 1982 г.
В четверг мы с генералом проговорили почти до одиннадцати. Не знаю, принял ли он мою точку зрения или не принял, но, в любом случае, я сказал что хотел, а он меня выслушал.
Те мысли, которые я пытался до него донести, особой оригинальностью не отличались. Кто их только не эксплуатировал за прошедшие годы, и к концу нулевых многие уже просто уверились в том, что так было всегда, что это естественное состояние общества, а иначе и быть не может. Мало того, кое-кто даже стал забывать, что и в начале 80-х «информационное оружие» могло работать, как минимум, в обе стороны.
— Правда. Реальная, а не выдуманная. О прошлом и настоящем. Предельная честность в отношениях между властью и обществом. Именно этого не хватило нам, чтобы сохранить страну. Исчезло доверие, а без него всё было бесполезно. Никакая идеологическая накачка, никакие экономические и политические реформы не могли ничего изменить. Люди попросту перестали верить партийным и государственным лидерам, а начали верить брехунам из толпы и западным голосам. Почему? Да потому что последние говорили то, что казалось правдой, истиной в последней инстанции, а временами не только казалось, но и было ей, только разбавленной абсолютно подлыми и лживыми измышления о нашей стране и истории, где предатели вдруг становились героями, а вот герои, наоборот — трусами и предателями…
Конечно, я знал, что рассказываю об идеале, которого достичь невозможно, и что чистая правда иногда бывает опаснее самой разнузданной лжи, но ведь идеал как раз для того и нужен, чтобы и человеку, и обществу было к чему стремиться. Вот поэтому у меня и не получалось умолкнуть, хотя к концу разговора уже совершенно вымотался. Говорил, прерываясь только на то, чтобы промочить горло водой или чаем да услышать короткую ответную реплику.
Возможно, мои слова сильно напоминали обычную «интеллигентскую» глупость, но не попробовать я не мог.
Смирнов когда-то рассказывал, что в 80-е, ещё до кончины «дорогого Леонида Ильича» у них в управлении чуть ли не все начальники любили порассуждать о будущей конвергенции как о наиболее вероятном варианте развития человечества. Мол, рано или поздно коммунистическая идеология сольётся с нынешней капиталистической, а соцлагерь объединится с западом и наступит пост-индустриальное общество всеобщего благоденствия. Типичная геополитическая наивность, ошибка, граничащая с преступлением. Никто на западе не собирался с нами объединяться. Нас просто хотели уничтожить. В крайнем случае, поглотить, да и то не всех, а только самые лакомые куски.
