иссякает, только редкие тяжёлые капли хлюпаются в реку и стучат по брёвнам плота. Я ложусь на эти брёвна, смотрю в тяжёлое небо и думаю, дошёл ли Гереф до голубых скал? Хорошо бы ему успеть, пока буря не окутала остров! Эйка ложится рядом, но всё равно не заговаривает со мной. На седьмой день мы прибываем в гавань.
У заброшенной речной пристани мы прощаемся с водными жителями. Точнее, я прощаюсь. Эйка упрямо считает их врагами, но не трогает ради меня. Или ради принципа. Когда мы выбираемся на берег, солнце уже садится.
Я провожаю глазами синие всполохи, которые поднимаются вверх по реке, и отталкиваю шестом плот. Тогда Эйка берёт меня за руку, и мы идём в город. Они немного утомляют, эти безлюдные города. Гавань белоснежна, как раскиданный по скатерти сахар. Или как россыпь льда. Будто ждали лета, а свалилась зима. Ставни забраны, двери заперты. И уже понятно, что кораблей нет — их мачты были бы видны издали. Может, в других краях есть корабли. Это всё равно, что гнаться за солнечным зайчиком.
Но путь требует завершения, и мы доходим до взморья. До необозримо длинной набережной с узорными мраморными перилами и разноцветной мозаикой под ногами. Океан тянет жадные языки к ничейному великолепию и отступает с разочарованным гулом. Буря так и блуждает поодаль. Солнце поджигает волны, и они переливаются чёрным и алым — словно угли в костре.
Эйка усаживается на гладкие, как стекло, перила и говорит мне:
— Не расстраивайся.
— Я не расстраиваюсь.
— И не отчаивайся, ― ветер треплет её нежные локоны, и Эй нетерпеливо убирает их от лица, озираясь по сторонам. ― Целый город на двоих! Где ещё найдёшь такое богатство? Можно позвать твоих друзей, если тут не слишком опасно.
— Каких друзей? — спрашиваю я, вдыхая солёную горечь.
— Каких-нибудь, — рассуждает она, болтая ногами, — тех, что живут в засыпанном городе. Или под городом. Или в голубых скалах.
Ага, друзей у меня пруд пруди.
— Чего ради?
Я заправляю под её платок невесомые прядки и смотрю, как набухает гроза над тёмной водой. Что-то будет. Не мешало бы укрыться под прочной крышей.
— Соберёте команду. Построите корабль, — тормошит меня Эйка, — ну же!
— Завтра подумаем.
Я тоже улыбаюсь, раз она улыбается. Не хочу сейчас говорить, что магия не выпустит с острова простую деревяшку. Будь это возможно, команду давно бы сколотили. Нет, никто из этих людей за мной не пойдёт. И правильно сделает. Но Эй здесь, и я обнимаю её, ненароком загораживая от ветра. Эй не мёрзнет, но ей нравится греться.
— Пойдём отсюда, а то унесёт, — усмехается она, — вон там горит свет, я давно на него гляжу. Ты хочешь на огонёк или подальше от огонька?
Я силюсь понять, про что речь, но взор у меня не столь острый, особенно в сумерках. Не хотелось бы попасть в неприятную историю, но не океану же задавать вопросы?
— Я посмотрю, а ты подождёшь снаружи, — решаю я, наконец.
Эйка предупреждающе скалит зубы:
— Опять?
— Зачем пропадать обоим? Корабли были нужны не тебе, а мне, — объясняю я, снимая её с перил. — Не унывай, в случае чего ты меня спасёшь. И всех скушаешь.
Тут больше разговоров, чем дела. Тусклая звезда вдалеке — это свеча в окошке. Двухэтажный дом зажат между набережной и длинным причалом, прорезающим тяжёлые волны. Кроме как через вход под тёмной вывеской на причал не попасть. Но и делать там нечего, разве что в воду прыгать.
— Кабак, что ли? — щурится Эйка, силясь прочесть название.
Дверь белая, как и всё здесь, словно её много лет никто не тревожил, только обмывали дожди. А буквы совершенно поблекли. Я пытаюсь разобрать надпись, но тщетно.
— Трактир какой-то, — предполагаю я неуверенно, — какая разница?
— Сейчас увидишь, — ехидно предрекает Эй, — иди-иди, я посижу на ступенечках. Могу заодно меч постеречь. Он ведь тяжёлый!
Меч не тяжёлый, но намёк понятен.
— Я ненадолго, не бойся тут одна.
Она негодующе выпускает когти, но я уже толкаю белую дверь без ручки. Не заперто. А то было бы слишком просто. Внутри полумрак, по столам мерцают тусклые светильники. В зале никого нет, не считая трактирщицы — полной дамы примерно одних лет с океаном. Деревянная стойка, на которую она облокотилась, почернела от времени и соли, но кажется несокрушимой, как скала.
— Добрый вечер, — говорю я хозяйке, — нельзя ли узнать у вас дорогу?
— Куда? — её голос похож на скрип давно не смазанной двери. — Дальше только волны.
— Вообще-то, мне туда и надо, — объясняю я осторожно.
Взор хозяйки упирается в меня, как луч маяка, уходящий на неизвестное расстояние.
— Среди волн дороги не проложены, ― довольно сообщает она, ― ты один сюда добрался?
— Более-менее, — отвечаю я, разглядывая пыльную лестницу наверх.
В водянистых глазах старухи мелькает сумрачный смех.
— Более-менее — это про тварь на крыльце?
— Она моя жена, — произношу я привычно.
— Бывает, — равнодушно соглашается хозяйка, — что же ты её на улице держишь, раз жена?
Могу и не держать, но пеняйте на себя. Эйку главное в дом пригласить, а там как сложится. Когда мы возвращаемся вдвоём, старушка запирает дверь на засов.
— Чтобы не мешали, — объясняет.
Кто тут помешает и чему? Эйка держится за меня, скромно потупившись — само смирение! Только коготки больно впиваются сквозь рукав в мою кожу.
— Дороги кончаются, а вопросы никогда, — усмехается трактирщица, вернувшись от двери.
Её одеяние похоже на те наряды, что мы видели в замке. Попроще, но тоже сплошь расшитое — серым по серому. Волосы заплетены в мелкие косички, которые спускаются до полу. Снизу эти косички черны, как смоль, а сверху белы, как лунь. Когда она снова обращает на меня взгляд, кажется, что смотришь в бесконечную череду отражений, и на дне там кто-то шевелится.
— Я уже спросил, что хотел. Но если у вас найдётся совет или ночлег, мы бы не отказались.
— От корабля тоже не откажемся, — вставляет Эйка.
— Платить-то есть чем? — строго уточняет хозяйка. — За постой. Кораблями я не торгую.
Эй колеблется, но к моему удивлению протягивает старухе перстенёк. Чёрный камень с тусклым белым свечением.
Я бросаю на неё укоризненный взгляд, но уже знаю, что без толку. Это неизлечимо.
— Теперь последний, клянусь, — шёпотом заверяет Эйка.
Хозяйка поджимает губы:
— Кольцо — не плата.
Засов можно перерубить. И пусть это бойкое место дожидается новых посетителей! Но игра начинает меня забавлять. В конце концов, её трактир, её и правила.
— Камень волшебный, — тихо улыбается Эй, — вы
