Ознакомительная версия.
С этой мыслью он наконец позволил себе провалиться в беспамятство.
Глава 4.
Феладиары.
1. Глубины прошлого.
Мутную пелену сна разорвали картины давно ушедших событий, плотно врезавшихся в память.
Моя молодость...
После перевода в герцогский разведывательный корпус меня посылали на самые разные задания. Мой послужной список был безупречен. Я гордился своей репутацией профессионального разведчика.
Дурак.
Я прижимаю к дереву Рудольфа Трона, выбиваю из него информацию...
Когда же это было? Неважно. Помню лишь, что это было моё первое серьёзное задание.
Были подозрения, что в этой деревне скрывается Винцент Гласго - рецидивист, государственный преступник, нежелательное лицо номер один.
Я вытащил нож и приставил его к шее Рудольфа.
Да, Винцент был там...
Шаги за моей спиной, шорох.
Дети.
Мальчик и девочка двенадцати-четырнадцати лет. Большие, испуганные глаза.
Они увидели нас и стали убегать.
Я растерялся.
Они были свидетелями.
Они были... опасны.
Они могут рассказать. Сорвать всю операцию. И тогда Гласго уйдёт и моя репутация будет подпорчена.
А я дорожу своей репутацией.
Рудольф остался где-то позади, захлебываясь кровью.
Дети.
Медленные. Хрупкие.
Слишком медленные. Слишком хрупкие.
Мальчик хватает палку, защищая отступление девочки.
Я не могу удержать свою руку, сжимающую окровавленный нож, и лезвие аккуратно и точно входит ему между третьим и четвёртым ребром.
Я тогда ещё не знал, что больше никогда не смогу забыть его глаза...
Выйдя из оцепенения, я вижу девочку - она карабкается вверх, цепляясь маленькими ручками за рыхлую землю, пачкая своё новое платьице в грязи.
Там, за оврагом, находится деревня. Ей почти удалось спастись...
Она забралась на склон и замерла: русые волосы, красивое, цветное платье, маленькая фигурка...
И нож, рукоять которого торчит в спинке.
Она неестественно долго падает, раскинув руки, и желтые листья путаются в русых волосах...
Командор. Карлос Флайн. Отдает приказ выдвигаться в деревню.
Позже туда отправляюсь и я...
Операция успешно завершена.
Деревня горит, её улицы залиты кровью и завалены телами женщин, стариков и детей. Группа солдат держит вырывающегося окровавленного мужчину. Он кричит. Пытается освободиться, чтобы вбежать в горящий дом, а сквозь пламя пылающей хибары слышится младенческий плач.
А потом дом рухнул.
Командор хлопает меня по плечу, говорит что-то о моём повышении и блестяще выполненном задании.
На форме остаётся след от его окровавленной ладони.
Холодные, голубые, все-ненавидящие глаза Винцента Гласго смотрят на меня.
Разбитые в кровь губы шепчут: "Ненавижу"...
Крик младенца, обречённого сгореть заживо в родном доме.
Матильда, прижавшая его руку к своему животу.
Младенец плачет...
Холодные, голубые глаза, горящие ненавистью.
Мы будем ждать тебя, Кейн...
Чёрная зловещая башня из серого камня.
Магический луч разрывает небеса, уносясь вдаль.
Окровавленные губы шепчут...
Мы будем ждать тебя...
Маги, стоящие в кольце. В центре очень знакомая фигура...
Горящие ненавистью и яростью глаза.
Плач младенца в погребальном пламени.
Его рука на её животе.
Мы будем ждать...
НЕНАВИЖУ!
2.
Кейну удалось вырваться из водоворота бреда, разыгравшегося в его сознании, и придти в себя. Перед глазами всё плыло и теряло свои очертания. Его знобило и трясло, горло словно заменили наждачной бумагой, а кровь расплавленным свинцом. Воздух со свистом проникал в лёгкие и с хрипом покидал их, а брюхо, казалось, пожирает само себя - такая дикая боль.
Он поднял горящую огнём левую руку к лицу и с ненавистью уставился на перебинтованные пальцы, едва сдерживаясь, чтобы не вгрызться в них - обрубок мизинца болел и, что было самым невыносимым, зудел.
Кейн вновь откинулся на кровати. Лихорадка не отпускала его уже около суток, если не больше. У него было сломано несколько рёбер, почти всё правое бедро почернело, но кость была цела. Костоправ с помощью своей магии подлечил его, так что всё могло бы быть не так уж плохо, если бы не чёртов мизинец - заражение всё-таки проникло в кровь.
Дико хотелось пить. Перевернувшись набок он свесился с кровати и попытался нашарить рукой бутылку. Послышался звон пустой тары, повалившейся на пол. Схватив за горлышко какую-то бутыль, он приложился к ней, но в рот не упало ни капли.
Пусто. Всё пусто. Бездна. Кейн отшвырнул бутылку.
Усилием воли ему удалось сесть на кровати. Переборов слабость и собравшись с силами, одной рукой держась за перебинтованную грудь, он встал и, покачиваясь, зашагал к столу своей тесной каморки. Навалившись на него руками, он задел стоящие на нём склянки и ковш с окровавленной водой, в котором промывал рану. Почти всё это полетело на пол, но ему было наплевать. Выдвинув ящик и нашарив в его глубинах лекарство и бутылку виски, он влил в себя и то и другое.
Как ни странно, ему полегчало. По крайней мере видел и соображал он теперь получше. Повалившись на стул, он приложился к полупустой бутылке и тут увидел сваленную на тумбе кипу бумаг. Оторвавшись от пойла, Кейн взял несколько коряво исписанных листов и безразлично уставился на них.
В какой-то момент, обезумев от лихорадки, он потребовал бумагу, чтобы в перерывах между бредом и явью записывать обрывки воспоминаний, сводивших с ума. Они вспыхивали у него в голове, обжигая своим светом, а потом вновь утекали в бездну сознания, растворяясь во мраке.
Кейн разжал пальцы и листы посыпались на пол.
Многое из этого было полной галиматьёй, но и среди неё нашлись крупицы истины, которых хватило с лихвой.
Брустер отхлебнул виски и закрыл глаза, прислушиваясь к размеренному плеску волн снаружи.
Он действительно многое забыл. Последствия это войны или пятнадцати лет беспробудного пьянства уже не имеет значения. Важно лишь то, что он забыл: забыл свою родину, забыл свой дом, забыл свою мать и забыл свою жену.
Кейн открыл глаза.
Матильда. Матильда Брустер.
А ведь до этого он даже не помнил, был ли женат вообще!
Как он мог забыть всё это? Как он мог забыть её?
Бездна! Где она? Что с ней? Жива ли она в конце-концов???
Кейн уставился на бутылку в своей руке.
Ознакомительная версия.
