нем ярость то и дело пыталась прорваться наружу длинными лизунами. В какой-то момент от Витора даже пошел слабый дымок, после чего он буквально рухнул в стоящее рядом кресло, согнулся пополам и, обхватив голову руками, тихо-тихо застонал, как если бы ему было очень больно.
Его аура после этого пошла совсем уж нездоровыми волнами, а вскоре и вовсе начала менять окраску, словно впавший в отчаяние паренек начал утрачивать контроль над собственным даром. Не знаю, что именно наговорил ему отец, однако это было нехорошо. Более того, опасно. К тому же перегоревший маг никак не вписывался в мои планы, поэтому пришлось открыть еще один портал, воткнуть парню в шею короткую иглу, пока он не убился сам и не поранил других. После чего подхватить обмякшего мага и аккуратно уложить на кровать, одновременно с этим забирая у него излишки.
Торано уснул практически мгновенно, и его аура тоже вскоре успокоилась. Однако поскольку сон ничего не решал, то я наскоро пробежался по дому. Незаметно усыпил мать парня, на лице которой заметил подсохшие слезинки, не находящую себе места от беспокойства сестру и всех до единого слуг, чтобы не мешались. Ну а когда в доме остался всего один бодрствующий человек, я незаметно проник в его кабинет и, пока эрт Торано-старший яростными движениями набивал курительную трубку, одарил его второй иглой. С чуточку иным зельем, нежели то, которым я наградил его единственного сына.
От удара мужчина вздрогнул и выпустил из рук полупустую трубку. Его лицо окаменело. Пролегшие на лбу и вокруг лба складки самую чуточку разгладились. Однако когда я заглянул ему в глаза и увидел в самой их глубине не столько гнев, сколько отчаяние, то передумал просто промывать ему мозги. А вместо этого усадил за стол и коротко велел:
— Рассказывайте.
И эрт Торано послушно принялся говорить. Ровно, обстоятельно, по пунктам. О том, почему был категорически против поступления сына на боевой факультет. Почему не одобрял его выбор. Почему прилагал столько усилий, чтобы забрать Витора из академии или хотя бы отговорить его от участия в боевой тройке. И почему впал в такую ярость, узнав, что не далее как прошлой ночью упрямый мальчишка выкинул очередной опасный финт и по глупости едва не погиб.
Причем по мере того, как Торано-старший делился со мной самым сокровенным, я неожиданно осознал, что еще очень многого не знаю о людях. В том числе и о том, что касается отношений отцов и детей.
— Значит, вы за него боитесь… — протянул я, когда отец Витора умолк и обессиленно уронил руки на столешницу. Сильный, крепкий, уверенный в себе мужчина, у которого при упоминании о сыне начинал явственно подрагивать голос.
— Боевые тройки выпускаются академией в возрасте от двадцати двух до двадцати пяти лет, — подтвердил он мою догадку. — К тридцатилетнему возрасту сохраняет целостность всего половина. Остальные погибают или расформировываются. А до сорока доживает всего треть, так что в боях со скверной мы теряем самое молодое и самое перспективное поколение.
— Полагаете, что у Витора нет шансов?
— Я знаю статистику, — помертвевшим голосом отозвался мужчина. — Мой сын неглуп, однако вряд ли он окажется любимцем судьбы. Если очень повезет, он вернется домой живым. Но при этом будет искалечен или физически, или морально. Потеря даже одного члена тройки приносит боль и оставляет глубокую душевную рану. Ее не залечить ни амулетами, ни травами, ни выпивкой. Она останется с тобой навсегда. Я знаю. Я через все это проходил. И такой судьбы сыну не желаю, тем более что он у меня один.
— И ради этого вы готовы испортить с ним отношения?
— Со временем он поймет. Я делаю это исключительно ради его блага.
— Тогда вам стоило забрать его из академии и отдать в другое учебное заведение, раз вы категорически против боевых троек.
Эрт Торано кивнул.
— Я уже говорил по этому поводу с ректором. По возможности он постарается не включать Витора в состав троек, раз уж от перевода в военную академию сын наотрез отказался.
— Если Витор об этом узнает, он вас проклянет.
— Да, — согласился мужчина. — Зато мой род будет жить. И это гораздо лучше, чем если мне однажды придется хоронить пустой гроб, гадая, какая тварь полакомилась моим сыном или в какой скверне ныне обитает его обезображенный труп.
Я нахмурил брови.
С одной стороны, логику отца я понимал. Желание уберечь единственного наследника вполне понятно и обосновано. Однако кое-что в этом было неправильно, в рассуждения эрта определенно вкралась ошибка, вот только я не знал, как правильно ее сформулировать и как донести до чужого разума так, чтобы он не просто услышал, но и проникся.
— Помните, как вы учили его ходить? — спросил я, заставив эрта встрепенуться. — Как он цеплялся за ваши руки своими слабыми пальцами, неуклюже переставлял ноги, спотыкался, оступался, но каждый раз вы оказывались рядом и успевали его подхватить?
По лицу мужчины скользнула слабая улыбка.
— Конечно. Разве такое забудешь?
— А помните, как он при этом шел? То, что именно он задавал вам направление и именно его стремление было для вас самым важным, поэтому вы никогда его не останавливали? Помните ведь, правда? Так вот, открою вам страшную правду — с тех пор ничего не изменилось.
— С тех пор ставки выросли, — возразил эрт Торано. — Раньше ошибка Витора могла закончиться только синяком или шишкой, а теперь на кону стоит его жизнь!
— Да, но вы по-прежнему идете вместе. И вы — отец, поддержки которого он так жаждет. Может, вы не догадываетесь, но сколько бы лет ни прошло, он все так же будет идти вперед. С вами или без вас. И если вы все сделаете правильно, то время от времени ваш сын все-таки будет оборачиваться, чтобы спросить, верно ли он поступает. Ему не стыдно будет признать ошибку. Не страшно вернуться. Но лишь в том случае, если он будет твердо уверен, что вы по-прежнему рядом, где-то там, за спиной. И всегда готовы подхватить его, если он вдруг оступится или упадет.
— Но он еще так молод… — в отчаянии прошептал эрт Торано. — И так многого не знает! Уперся в одну идею и слышать ничего не хочет!
— Не заставляйте его выбирать между вами и мечтой, — посоветовал я.
— Но я не могу! Он же погибнет, а я буду не в силах этому помешать!
— У каждого своя судьба, — спокойно отозвался я. — Рано или поздно… так или иначе… ваш сын все равно умрет. Однако это не дает вам права пользоваться им, как вам вздумается. Да, на вас обоих лежит долг перед страной и собственным родом. Но если, кроме долга, у Витора ничего не останется, он вас возненавидит. А
