Я неопределенно пожала плечами:
– Мое детство и юность прошли в лесу, так что – да… Немного разбираюсь…
Рыбьеглазая жрица слабо усмехнулась:
– В таком случае не вижу смысла скрывать правду, тем более что в отличие от некоторых гостивших у нас сестер ты не собираешься кричать на весь сад или падать в обморок… Это действительно гадюка, но не обычная, лесная, а скальная. Очень редкая, а ее яд в определенных случаях может служить лекарством.
– И при каких болезнях его применяют? – Я вновь недоверчиво взглянула на свившуюся в руках служительницы змею, но жрица не стала потворствовать моему любопытству:
– Старшая тебе расскажет, если захочет… А мне пора… – И поспешила уйти, не прощаясь…
Как ни странно, но именно этот случай со змеёй и положил конец затянувшемуся молчанию Старшей. На следующее утро меня вызвали к Матери Мэлдина еще до завтрака. Едва я переступила порог комнаты Старшей жрицы, как Матерь Ольжана с самой сладкой из всех возможных улыбок спросила, достаточно ли хорошо её гостья отдохнула от своего долгого путешествия в Мэлдин. Конечно же, я ответила ей, что полностью восстановила силы, а Старшая, получив такой ответ, указала мне на одно из стоящих в комнате кресел и принялась рассказывать.
Изучение ментальной магии стало основным занятием жриц Мэлдина еще при прежней Хозяйке обители. Вдоволь насмотревшись на то, как судьбы женщин калечат непрестанные войны и насилие, Матерь Эльмана осмелилась вторгнуться в вотчину, по молчаливому согласию принадлежащую доселе лишь мужчинам. К толкованиям снов и ментальным щитам она присовокупила изучения ментальных же атак и способов подавления чужой воли.
Свое решение она объясняла просто: с каждым годом нравы в Ирии становятся все более жестокими, а люди – необузданными. В таких условиях жрицам просто необходима действенная защита от насилия, и ментальная магия – единственное, что служительница может противопоставить забывшим заветы Семёрки негодяям.
Всё вроде бы верно, за исключением одного – изучение боевых заклятий шло вразрез с основными заветами Малики, а потому не встретило одобрения у Матерей других храмов. После долгих препирательств обитательницам Мэлдина все же было дозволено ступить в запретную для женщин область, но никакой поддержки от других сестёр они так и не увидели. В лучшем случае это были опаска или слегка отстраненная заинтересованность, как у тогдашней хозяйки Дельконы.
Если подобное обидело жриц Мэлдина, они этого не показали. В конце концов, смирение – истинно женская добродетель, а умение отделять зерна от плевел – мудрость, дарованная самой Маликой. Под руководством Матери Эльмины обитательницы Мэлдина старательно собирали и изучали крохи доселе запретного знания и шаг за шагом достигли в запретном для женщин искусстве определенных высот, но подлинный расцвет храм переживал лишь последние несколько лет – уже под руководством Матери Ольжаны.
Настороженность по отношению ко мне нынешняя хозяйка Мэлдина пояснила просто – изучение атакующей магии по-прежнему не одобрялось большинством служительниц Малики, и Ольжана вначале опасалась, что меня прислали как соглядатая, который впоследствии мог бы нанести своими словами вред обитательницам Мэлдина, выставив их дела и занятия в неприглядном свете. Отношения меж хозяйками храмов отнюдь не так безоблачны, как это видится со стороны, а зависть к чужим успехам проникает даже в сердца служительниц, долженствующие стать алтарем для Малики…
Закончив свое повествование, Матерь Ольжана скорбно, точно сожалея о людском несовершенстве, покачала головой, а я спросила:
– И чем же я заслужила оказанное доверие?
– Ты молчалива и, главное, не страдаешь излишним, свойственным именно соглядатаям, любопытством. – При этих словах на губах жрицы мелькнула холодная улыбка. – Поверь, я знаю, о чем говорю…
Мысль о том, что испуганная девчушка-прислужница могла быть приманкой для чрезмерно любопытных гостей, заставила меня низко, точно в знак согласия, опустить голову. И хотя эта догадка полностью поясняла странное поведение девчушки, уже в следующий миг я отвергла ее как ложную – что-то подсказывало, что подобный страх и затравленность невозможно сыграть!.. А потом мое сердце сжалось от внезапно накатившего дурного предчувствия.
Это неожиданное чувство опасности заставило меня еще больше укрепить закрывающие мой разум ментальные щиты – гостя в Мэлдине, я ни на миг не забывала, в чьей обители нахожусь, а потому не желала делать свои мысли достоянием любящих покопаться в чужих головах и душах мастериц ментальной магии…
Уже через миг выяснилось, что моя предосторожность не была тщетной – едва сила прилила к ментальным щитам, как на мое сознание обрушился настоящий удар! Очевидно, неведомый противник хотел сразу смести мою защиту, но она выдержала, и за первой неудавшейся атакой немедля последовала вторая, не менее лютая.
Вцепившись пальцами в ручки кресла так, словно это могло бы мне хоть чем-то помочь, я на краткое мгновение подняла взор на Матерь Ольжану, но та, хоть и наблюдала за мною с видимым интересом, сидела в своём кресле расслабленно и спокойно. Колдовское нападение исходило не от неё, хотя действовали наверняка по приказу Хозяйки Мэлдина… Эту мысль оборвал новый ментальный удар, и от заполонившей голову боли у меня в глазах потемнело. В закрытые для чужаков створки моего разума словно бы били тяжёлым тараном!..
И если памятный мне кривоплечий амэнец, пытаясь подчинить мою волю, действовал почти что осторожно, лишь постепенно наращивая свою силу, то сейчас неведомый противник старался смести мою защиту, не заботясь о последствиях ни для меня, ни для себя. Похоже, у него была лишь одна цель – смести защищающие мои воспоминания и волю границы, а дальше – хоть трава не расти!
Сцепив зубы, чтобы не застонать, я сосредоточила все свои силы на поддержке защиты, надеясь лишь на то, что мощь неведомого противника иссякнет всё же раньше, чем моя возможность противостоять ей…
Атакующий, точно почувствовав мои намерения, немедля удвоил свой натиск. Казалось, он готов сжечь себя в этой безумной атаке…
Скорее всего, Матерь Ольжана тоже почувствовала это, потому что, вскинув руку в предупреждающем жесте, произнесла:
– Довольно!
От ментального удара, что последовал сразу же за этими словами, у меня на миг в глазах потемнело, но защита выдержала и эту атаку, а Хозяйка Мэлдина, резко встав с кресла и повернувшись лицом в сторону моего невидимого противника, вскинула руки.
С ее пальцев словно бы сорвались мертвенно-бледные молнии, и я ощутила исходящий от них ледяной холод.
А еще через миг давление на мое сознание исчезло, а из угла раздался сдавленный, полный боли стон.
Опираясь на ручку кресла, чтобы не упасть – после перенесенного на меня накатила предательская слабость, да и голова кружилась, – я встала и обернулась, чтобы посмотреть на своего доселе неизвестного противника.
У стены прямо на полу сидела рыбьеглазая жрица. Держась рукой за сердце, она судорожно ловила ртом воздух, а ее кожа была бледной, как мел.
– Ты ослушалась моего указания, Брина. За своеволие ты будешь отстранена от таинства на месяц. А теперь ступай с глаз моих. – Произнеся эти слова, Матерь Ольжана, презрительно поморщившись, вновь опустилась в свое кресло, а рыбьеглазая опять застонала, вытянув вперед руку с дрожащими пальцами. Но Хозяйка Мэлдина словно бы и не заметила этой мольбы – отвернувшись от Брины, она улыбнулась мне так, словно ничего и не произошло, сказав: – Я все поясню.
– Это будет трудно. – Я чувствовала, что теперь и мне становится тяжело дышать, но не из-за магической атаки, а от вскипающего в душе гнева. Корчащаяся у стены Брина была мне сейчас не так противна, как улыбчивая Матерь Мэлдина. Тем более что ее настоящее лицо я уже видела минуту назад.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, но подобное испытание было необходимо. – Старшая едва заметно откинулась на спинку кресла, а я, глядя на эту наигранную безмятежность, с трудом подавила готовый вырваться на волю гнев. Ни обвинениями, ни возмущенным криком я сейчас ничего не добьюсь. Разве что уроню себя в глазах Матери Ольжаны.
А та, словно бы не замечая ни моих эмоций, ни все еще находящейся в комнате Брины, продолжала:
– Лучше всего колдовские способности проявляют себя при неожиданной угрозе – именно тогда можно увидеть всю глубину отпущенных тебе сил, и никакое сосредоточение с этим не сравнится. Но если ты считаешь, что проверка была для тебя слишком болезненной или оскорбительной, я, конечно же, сделаю все, чтобы загладить это недоразумение, и накажу Брину так, как ты того пожелаешь. Тем более что она перешла меры допустимого.
Закончив свою речь, Матерь Ольжана вопросительно взглянула на меня, ожидая ответа. По всему было видно, что все произошедшее для нее – скорее привычная обыденность, чем происшествие, а судьба выполнявшей ее наказ жрицы не значит для Хозяйки Мэлдина ровным счетом ничего: она запросто отдаст жизнь служительницы на откуп моему возмущению или страху. Вот только я не имела склонности к тому, чтобы пинать упавших, и не нуждалась в подобной жертве.
