– Все обошлось, вреда мне не причинили, так что с Брины хватит и того наказания, которое вы ей уже назначили. – К счастью, мне уже удалось справиться со слабостью, но вот со своими чувствами я все еще не совладала, и звенящий от напряжения голос выдавал меня с головой. – Но подобная проверка кажется мне неоправданной. Что будет, если испытуемая таким образом жрица не сможет удержать защиту?
– Ничего, потому что обычно до такого не доходит, – спокойно возразила Матерь и тем самым подтвердила мои худшие опасения, – Брина не в первый раз выступает в такой роли и умеет действовать мягко и аккуратно, но сегодня в нее словно демон вселился. Да простит меня Малика за подобное сравнение… Впрочем, нет худа без добра – теперь я полностью понимаю Матерь Дельконы, которая решила отправить тебя к нам. Оставлять такой дар без огранки сродни преступлению, а в своем храме ты никогда бы не достигла тех высот, которые могут открыться тебе здесь при должном прилежании…
Тихое торжество, звучащее в голосе Ольжаны, и привело к тому, что я не смогла удержаться от колкого замечания:
– Значит ли это, что вы считаете Дельконских сестер малосведущими в своем деле, а в переданных вам письмах видите лишь ложь?.. Такое недоверие к Матери храма действительно оскорбительно. Тем более в самом начале вы считали, что меня прислали как соглядатая, а теперь и вовсе подвергли сомнению слова Старшей!
После этой отповеди маска спокойного торжества слетела с Ольжаны – ее глаза недобро сузились, рот скривился, но уже в следующий миг она совладала с собой и притворно громко рассмеялась:
– Что ты! У меня и в мыслях не было оскорбить сестер из Дельконы… Я неправильно выразилась, а ты, в свою очередь, неверно истолковала мои слова… Просто я не ожидала встретить столь сильный дар! Вот и все! – На этих словах смех Хозяйки Мэлдина оборвался так же резко, как и начался, и она устало произнесла: – Впрочем, иногда я действительно бываю излишне подозрительной – ничто так не портит доброе имя храма, как сплетни и кривотолки.
Поле нашей словесной баталии осталось за Ольжаной, и я, решив, что разговор закончен, повернулась к выходу.
Это-то движение и привело к тому, что я встретилась взглядом с кое-как пришедшей в себя Бриной. За время нашего разговора с Матерью Ольжаной жрица все же сумела подняться на ноги и теперь медленно и неуверенно, то и дело опираясь о стенку, подобралась к дверям, но уже у самого входа обернулась.
В ее бесцветных, рыбьих глазах я увидела ненависть и лютую, поглощающую все иные человеческие чувства злобу.
Мы смотрели друг на друга не более чем сердце успело ударить два раза, а потом Брина отвела взгляд и вышла из комнаты Старшей, низко опустив голову.
А еще через миг стало ясно, что настроение жрицы не было тайной и для Старшей, так как она, едва рыбьеглазая скрылась за дверью, произнесла:
– Не обращай внимания. Брина привыкла к тому, что в храме ей, за исключением меня, нет никого, равного по силе. Теперь ей придется смириться с тем, что она утратила первенство. Глупая гордыня должна быть наказана, не так ли?
– В народе говорят, что глупость сама себя наказывает, Матерь. – Обсуждать со Старшей душевные качества Брины казалось мне неправильным и подлым… К тому же вряд ли пороки рыбьеглазой развивались без ведома Хозяйки Мэлдина. Старшая же храма если и не способствовала им, то благополучно закрывала на все глаза… До тех пор, пока это было выгодно ей, а Брина беспрекословно исполняла приказы.
Очевидно, мои слова прозвучали резче, чем следовало, – после этого замечания Матерь Ольжана чуть сузила глаза, а ее холеная рука с пухлыми, точно у ребенка, пальцами, с силой сжала подлокотник кресла… Тем не менее уже через миг Хозяйка Мэлдина вновь одарила меня своей извечной сладкой улыбкой.
– Этот день выдался сложным, Энейра, так что сегодня мы расстанемся, а завтра с утра, если ты захочешь, я сама займусь твоим обучением. Обещаю, что больше не будет никаких проверок, а с Бриной у меня будет отдельный разговор. Теперь ты одна из нас.
В ответ я склонила голову и поспешила покинуть комнату Старшей.
В эти мгновения мне больше всего хотелось немедленно уехать из Мэлдина и, выйдя за порог, навсегда оставить за спиной жриц-менталисток с их непонятными и жестокими играми, но осознание того, что этот поступок ни к чему не приведет, удерживало меня от такого решения.
Да и в самом деле – что я скажу в Дельконе? Мне пришлись не по нраву местные порядки? Проверка способностей оказалась слишком жесткой, и я решила вернуться, только-только добившись согласия на обучение?
Так никто и не обещал, что в Мэлдине чужую жрицу примут, точно родную сестру. А знания необходимы именно мне, а не Матери Веринике.
Что же до остальных подмеченных мною странностей, то они никак не желали складываться в единую картину, а по отдельности выглядели просто смехотворными. Проплешины в саду, испуганная послушница, нелюбезная Брина с ручной змеей…
Если после моего возвращения в Делькону Старшая, выслушав подобную историю, ограничится тем, что пропишет мне успокаивающие разум и укрепляющие тело отвары, я не буду удивлена, потому что собранные вместе факты походили на лепет излишне впечатлительной девицы, а не на рассказ взрослой женщины…
С другой стороны, что мне мешало покинуть угрюмый и странный Мэлдин и поискать необходимые знания в другом месте? А Матери не обязательно знать все подробности моих злоключений…
Все еще находясь в раздвоенных чувствах, я зашла в выделенную мне комнату и, упав на кровать, зарылась лицом в подушку. Мысли шли вскачь, решение ускользало…
А потом мои пальцы нащупали под подушкой скомканный клочок пергамента.
Приподнявшись, я поднесла к глазам неожиданную находку. Желтоватый, оторванный откуда-то тайком, с неровными краями кусок содержал лишь одно слово: «Помоги».
Конечно же, нацарапанные впопыхах кривоватые буквы могли быть очередной ловушкой. Ложью, на которую был так богат Мэлдин.
Но, с другой стороны, они вполне могли быть правдой – слишком уж дрожащая рука их выводила, а такое волнение трудно подделать!..
И я, сжегши короткое послание в пламени свечи, решила остаться в Мэлдине.
Матерь Ольжана, узнав о моем решении, даже не попыталась скрыть довольную улыбку, и за завтраком жрицам было сказано, что я остаюсь в Мэлдине в качестве личной ученицы Старшей.
Сидящие за столом сестры восприняли эту новость мгновенно – пустое пространство вокруг меня сократилось, точно по волшебству, а к выданной мне с утра постной каше немедля прибавился увесистый ломоть хлеба.
Решив взглянуть на расщедрившуюся особу, я подняла глаза от миски и немедля столкнулась взглядом с Ларинией. Лицо смуглянки мгновенно осветилось самой благожелательной улыбкой, но она тут же померкла, когда рядом громко звякнула ложка.
Обернувшись, я стала свидетелем того, как Брина, так и не притронувшись к еде, неуклюже выбирается из-за стола. Наскоро испросив у матушки благословения на дневные дела, моя вчерашняя противница поспешила покинуть трапезную, и взгляды, которые оставшиеся за столом жрицы бросали вслед Брине, были полны такого откровенного злорадства, что я, хоть и осознавала направленную на меня ненависть рыбьеглазой, невольно посочувствовала ей.
Сообщество служительниц Малики в эти мгновения живо напомнило мне стаю падальщиков – лишь эти существа с особым наслаждением вонзают клыки во вчерашнего вожака.
Сомнений не оставалось – заветы Малики в Мэлдине были забыты напрочь!
После завтрака Матерь Ольжана вызвала меня к себе и, подробно расспросив о моих практиках в Дельконе, рассказала о нескольких видах ментальных щитов.
Поскольку они отличались не только способом построения, но и методом подпитки, мой первый урок затянулся до самого обеда, во время которого я, к своему изумлению, увидела в трапезной новые лица.
Несколько послушниц, среди которых была и встреченная мною в саду девчушка, занимали отдельный стол в самом темном углу трапезной, но даже несмотря на тусклый свет, я различила нездоровую бледность их кожи и усталые тени под глазами.
На мое приветствие они ответили торопливыми кивками и поспешили отвести глаза, а точно из воздуха возникшая подле них Лариния поспешила пояснить, что увиденные мною послушницы дали обет молчания и строгого поста, а потому не любят показываться посторонним.
Я не поверила ее словам ни на йоту, но тем не менее вежливо кивнула и сделала вид, что потеряла к бледным постницам всякий интерес. Выдавать свое знакомство с младшей послушницей, которая, по словам смуглянки, опасалась приезжих как огня, было по меньшей мере неразумно.
Послеобеденное время мне предстояло провести в сосредоточении и молитвах, но я, покинув святилище, вышла в сад – стены Мэлдина действовали на меня подавляюще, к тому же в саду за мною не следили сразу столько излишне пристальных глаз. Да и дышалось мне в саду гораздо привольнее.
