Неистовое желание по-прежнему держало меня в тисках, разливалось по телу горячечным огнем, но свежий воздух немного прояснил мысли, и в тот же миг мои пальцы еще крепче вцепились в оконную створку. Отвар! Меня все же опоили, и струящееся сейчас лавой по жилам желание имело отнюдь не естественную природу.
Приворотное? Но кому и зачем понадобилось скармливать мне подобную мерзость? Ради чего?
Едва прояснившаяся голова вновь закружилась, а мысли понеслись в какой, то безумный пляс, так что я, тщетно пытаясь сохранить остатки рассудка, застонала.
Действие зелья оказалось настолько сильным, что впору было поспешить в святилище и там, обняв ноги изваяния Малики, просить богиню снять охвативший меня морок… Но я чувствовала, что это пустая затея – мольбы не помогут…
Так и не затворив окна, я, шатаясь, побрела к сундуку со своими вещами и, откинув крышку, бессильно повалилась возле ларя на колени.
Среди привезенных из Дельконы трав были и такие, что помогали очистить кровь от яда, – я надеялась, что отвар из них сможет мне помочь, но не успела собрать все необходимое, как в дверь постучали. От неожиданности я просыпала уже собранные травы обратно в ларь, а из-за двери раздался встревоженный голос Ларинии:
– Энейра! Что случилось? Тебе плохо?.. Я слышала, ты стонала!
Вот только ее мне сейчас и не хватало!.. Мысленно кляня дурной норов Седобородого, вновь сыгравшего со мною такую шутку, я медленно поднялась с колен, а жрица, не получив ответа, вновь принялась тарабанить в дверь и увещевать меня впустить ее.
Понимая, что от смуглянки так просто не избавиться, а громкие крики и шум лишь привлекут к себе ненужное внимание, я кое-как добрела до входа и, распахнув дверь, едва не решила в первый миг, что вижу перед собою полночную мару.
Жрица тоже была одета в одну ночную рубашку, а растрепавшиеся пряди распущенных кос укутывали плечи и грудь Ларинии, точно черная шаль. По лицу смуглянки разливалась восковая бледность, опухшие губы были искусаны до крови, а глаза лихорадочно блестели.
– Что ты делаешь здесь в такой час? – Задав вопрос, я покрепче ухватилась за дверной косяк, перегораживая вход в свою комнату, а Лариния, сделав шаг вперед, коснулась ладонью моей щеки и прошептала:
– Дурное предчувствие… Мне показалось, тебе нужна помощь…
Ладонь смуглянки скользнула вниз. Миг – и мелко дрожащие пальцы жрицы принялись теребить завязки моей рубашки, а сама Лариния, приблизив губы к моему уху, произнесла с придыханием:
– Впусти меня – не держи на пороге. Я же вижу, чувствую…
Этот жаркий, чувственный шепот стал последним недостающим камушком в уже почти сложившейся мозаике событий и предположений, и я, смекнув, что к чему, ощутила, как внутри меня закипает гнев. В этот раз я не противилась ему – злость отрезвила, разом заглушив снедающее тело желание. Перехватив руку жрицы, я отбросила ее от себя так, точно соприкоснулась с ядовитой гадиной, и брезгливо вытерла ладонь о рубашку:
– Уходи, Лариния. Немедленно.
– Энейра… – Смуглянка, похоже, не ожидала встретить отпор, а потому отступила назад, но уже через мгновение вновь подняла глаза, в которых блестели слезы. – Почему ты так говоришь со мною? Разве я не твоя подруга?
Губы и подбородок жрицы мелко задрожали, а устремленные на меня глаза наполнились непониманием и обидой… А вот жест, которым она поднесла руку к своему лицу, был излишне нарочитым и искусственным, убивая тем самым все устроенное для меня представление.
– Подруга, не отрицаю… И настоятельно советую не стоять в холодном коридоре босиком, а скорее вернуться в свою комнату и лечь спать. Добрых снов!
Не дожидаясь ответа Ларинии, я отступила назад и захлопнула дверь прямо перед носом ошарашенной жрицы. Поспешно задвинула щеколду и, чувствуя, что силы покидают меня, прижалась к гладко оструганному дереву.
Из коридора донесся разочарованный вздох, а затем неразборчивое бормотание и быстро удаляющиеся шаги – лишнее доказательство того, что все произошедшее было заранее подстроено и разыграно, точно по нотам… Заступница, как же это мерзко!..
Колени словно бы подломились, и я, не чувствуя ног, медленно сползла на пол. Возбуждение и злость прошли, вымотав без остатка. Теперь меня била крупная дрожь, но глаза были сухи. Обхватив себя руками, я, сидя на полу и прижавшись спиною к двери, тщетно пыталась унять вышедшее из повиновения тело и думала о том, чего избежала…
Конечно же, я слышала о том, что иногда некоторые живущие вдали от всего мирского жрицы начинают проявлять склонность к своему полу, беря роль, издавна отведенную мужчинам. Такое поведение жестоко порицалось, потому как мало того, что являлось противоестественным, еще и вносило сумятицу в храм, порождая страсти и влечения, которых просто не должно быть у удалившихся от соблазнов служительниц Милостивой.
Такие случаи были редки, и я совершенно не ожидала, что столкнусь в храме с подобным непотребством. К тому же мой ум был слишком поглощен уроками и странностями Мэлдина, и я не сразу поняла, что Лариния ведет себя не как настырный соглядатай, а как самый настоящий ухажер – подарки, сладкие речи, внимание… А потом – подавляющее волю и разжигающее страсть зелье.
Я не могла с уверенностью сказать, чем руководствовалась в своих поступках смуглянка – собственным желанием или приказом, да это было и не особо важно. Важно другое – окажись я чуть слабее, и Лариния уже делила бы со мною постель, а потом…
Потом бы Хозяйка Мэлдина могла вить из меня веревки и обвинять Матерь Дельконы в том, что она нарочно прислала в Мэлдин склонную к пороку негодницу, дабы та нарушила его устои и покой. А якобы соблазненная коварной гостьей Лариния подтвердила бы, что именно я стала причиной ее падения.
От этих мыслей мне стало совсем худо, но все же я как-то поднялась и добралась до сундука. Сил заново собрать травы уже не было, поэтому, найдя уже готовое, хоть и более слабое по действию зелье, я выпила его, после чего повалилась на кровать и уснула. На этот раз, к счастью, без всяких видений.
На следующее утро я проснулась непозволительно поздно – час утренних молитв уже миновал.
Ломота в мышцах и легкое головокружение могли стать вполне пристойным поводом для того, чтобы не покидать своей постели, но я, поразмыслив немного, все же встала, а умывшись и переплетя косы, почувствовала себя немного лучше. Попросив Малику дать мне сил и терпения, я вышла из своей комнаты, но перед самыми дверями трапезной была встречена одной из жриц – Хозяйка Мэлдина уже жаждала со мной побеседовать. Надо ли говорить, что последнее обстоятельство меня нисколько не удивило?
Покои Хозяйки Мэлдина встретили меня смешанным ароматом свежей выпечки и мятного отвара – Старшая сидела за небольшим столом у окна и, неторопливо попивая горячий напиток из чашки, казалось, только и ждала, с кем разделить утреннюю трапезу. Во всяком случае, на мое приветствие жрица ответила самой ослепительной улыбкой и немедля указала мне на второе кресло у столика.
– Присаживайся, Энейра. Я знаю, что ты еще не завтракала, так что, надеюсь, ты разделишь со мною эту скромную трапезу.
– Спасибо, Матерь. Я не голодна. – Последние слова были произнесены со всей вежливостью, какая только была возможна, но Ольжана, получив отказ, немедля сбросила маску ложного благодушия. Она нахмурилась и, отставив чашку на стол, заметила:
– Присаживайся, в ногах правды нет, а разговор у нас будет долгий.
От этого предложения я не стала отказываться, а Матерь, дождавшись, когда я присела у окна, спокойно заметила:
– Лариния пришла ко мне еще до рассвета – она в слезах покаялась в своей любви к тебе и в том, что подлила за ужином приворотное в надежде, что ты ответишь на ее страсть. Возможно, я сейчас тебя удивлю, но склонность Ларинии к своему полу никогда не была для меня секретом, однако ее достоинства как служительницы с лихвой перевешивали этот маленький порок.
Что ж, Хозяйка Мэлдина была права – подобной речи я от нее действительно не ожидала, а потому лишь тихо заметила:
– В Дельконе об этих склонностях думают иначе.
Матерь Ольжана откинулась в кресле и чуть прикрыла глаза:
– Не только в Дельконе, но я уже давно пришла к выводу, что бороться с людскими пороками – занятие пустое и утомительное. Куда выгоднее поставить недостатки человеческой натуры себе на службу.
Посуди сама – в любой другой обители Лариния тратила бы все силы на бесполезную борьбу со своей врожденной склонностью, а ее служение не приносило бы никакой пользы, ведь все способности Лариния тратила бы на то, что искоренить если и невозможно, то очень трудно. Бесполезная, больная сестра – лишний человек везде и всюду: вот что ждало бы ее в многочисленных обителях Малики. Здесь же, в Мэлдине, она, оставив заведомо проигрышное сражение, развила свои способности и стала мне верной и деятельной помощницей в деле служения.
