на горизонте не видно… И что? Значит придумать нужно.
В той жизни Ринат много чего подобного повидать успел. Видел и придуманные на коленке тысячелетние юбилеи городов и стран. И участвовал в праздниках-новоделах, которые объявлялись на века. Вместе со всеми поражался великолепной созданной картинкой роскошных праздников.
— Почему бы не придумать что-то такое, что смогло бы на время решить все мои проблемы? Несложно ведь…
Сразу в голову ничего не приходило. Здесь следовало подумать без спешки, неторопливо. Слишком уж тема была деликатная и взрывоопасная. Не дай Бог, что-нибудь на сторону уйдет, тогда пиши пропало.
Во время ночного бодрствования, во время которого было выпито больше трех литров крепчайшего кофе, Ринат все же смог разродиться одной идей, которая даже в первом приближении обещала очень и очень многое.
— Наиль, старина, давай сюда. Что так смотришь? Да, глаза красные, как у вампира! Просто не спал всю ночь, — отвечал Ринат в ответ на удивленный взгляд своего телохранителя. — Садись рядом. Сейчас слушать меня будешь и оценивать все это. Итак, будем делать Кавказ центром мирового ислама. Здесь будут самые лучшие богословские учреждения, самые красивые мечети. И, главное, Наиль. Именно на Кавказе будут находится самые известные святыни Ислама! Хочешь самый древний Коран, который еще руки нашего пророка касались? А желаешь прикоснуться к посоху пророка, которым он помогал себе взбираться на гору Нур? Или хочешь увидеть Его халат? Эй, Наиль? Что с тобой? Мужик, ты чего? Тебе плохо что ли?
Бедный горец, похоже, в ступор впал. У бедняги едва мозги не взорвались от услышанного. Перестарался Ринат видно со своими идеями. Как можно было истово верующему человеку предлагать такое? Мол, нет желания выпить чашечку кофе, а потом поговорить с пророком Мухаммадом? Или не желаешь встретиться с праведным халифом Абу Бакром? При этом говорить нужно совершенно спокойным голосом, словно речь шла о какой-то обыденности.
— Наиль, б…ь! Очнись! — он от души залепил ему пару пощечин. Туша здоровенного горца все равно напоминала набитое ватой чучело человека. Тот все никак не хотел в себя прийти. — Вот же… Что же ты хлипким таким оказался? Рожа здоровенная, а сам поплыл от пары моих слов.
«Достучался» все же до горца.
— Соберись, бляха муха! Нам предстоят великие дела, в прямом смысле этого слова, — ухмыльнулся Ринат. — Пора нам пощупать великого султана за волосатый сосок. Пусть поделиться святынями. Мы, что плохие верующие? Мы тоже хотим настоящие святыни! Короче…
В течение недели были сформированы двенадцать боевых групп, экипированных по последнему слову техники XIX века. Бойцы, владевшие разными языками, получили современное оружие, особую взрывчатку, большие деньги. Главное же, все группы были снабжены подробными сведениям о том, что и где искать.
— Первое — это рукописный метровый Коран, приписываемый руке первого праведного халифа Абу-Бакра. Находится в малом дворце, в личной молельной комнате наместника Египетского бейлика.
Второе — Священное знамя пророка Мухаммада и его парадная мантия. Хранятся в дворце Топкапы в Стамбуле.
Третье — персидский ковер Фатимы, дочери пророка Мухаммада. Последнее место нахождения — это дом хазраджита Карата бен Ульма, потомка сподвижника пророка, в Меддине.
Четвертое — меч пророка Мухаммада и волосы из его бороды. Хранятся у курбаши мединского племени Ахмада бин шейх Мухаммада. По слухам эти святыни день и ночь охраняют четыре огромных кушита, которые могут тигра разорвать голыми руками.
…
[1] «Праведные» халифы — в суннитской традиции титул первых четырех халифов: Абу Бакра, Умара, Усмана и Али, а также должность главы Праведного халифата. Последним называлось огромное государство, оставшееся со времен правления пророка Мухаммада.
Ввязался, бей без жалости
-//-//-
Двое суток назад дилижанс фирмы «Берген и сыновья» выехал из Елисаветополя. Почти семиметровая карета с большими колесами, медленно раскачиваясь на рессорах, катилась от одного населенного пункта к другому, на ночь останавливаясь на придорожных постоялых дворах. Здесь усталые путешественники, если имели средства, могли отдохнуть в отдельной комнате, сытно поужинать и даже заказать жаркую баньку. Если же с деньгами было не очень хорошо, то пассажиру дилижанса можно было прикорнуть прямо в общей комнате вместе с извозчиками, перекусив вчерашними щами и холодной вареной картошкой.
Два пассажира — высокий и худой, явно иностранец, в клетчатом пиджаке и вельветовой кепке, и чуть полноватый, с самодовольным и наглым лицом — как раз, спускались со второго этажа постоялого двора, где в номере хорошо выспались, привели себя в порядок и сейчас спускались позавтракать перед дорогой.
-…Я же говорил, дорогой Питер, что во всем виновато нашей, чисто российское разгильдяйство и расхлябанность, — полноватый мужчина в дорожном костюме, пошитом немного в обтяжку по принятой сейчас моде, шел первым и, зажимая нос, громким голосом что-то вещал. Второй, сухопарый англичанин, с вытянутым лошадиным лицом, слушал его с невозмутимым видом, время от времени кивая головой. Видно было, что этот разговор они вели уже не один день, а на протяжении всей поездки. — Видите, видите. Посмотрите на этого, — пассажир махнул рукой в сторону извозчика, сидевшего за столом и со смаком прихлебывавшего квас из большой кружки. — Он же больше напоминает грязного пса, который лакает из лужи. Право слово, Питер, в такие минуты я остро сожалению, что родился в этой стране, а не в каком-нибудь другом, более цивилизованном мире.
Проговорив это, он с явным чувством превосходства задрал подбородок и прошел к самому углу помещения, где уселся за стол. После вытащил платок из кармана и начал брезгливо на показ протирать поверхность стола. Всем своим видом он показывал, как ему противно здесь находиться.
—…Как же я вам завидую, Питер, что вы можете жить в настоящей европейской стране с высокой культурой и настоящей цивилизаций, — вещал он забитым едой ртом, отчего некоторые слова с трудом различались, и можно было только догадываться об их смысле. Разрывая курочку с поджаристой румяной корочкой он засовывал в рот большие куски и с жадностью давился нежным мясом. Жир стекал по его подбородку и капал прямо на стол. Но он не замечал этого, продолжая говорить. — Вы счастливый человек, Питер. По-настоящему, счастливый… Скоро вернетесь обратно в Лондон, зайдете в уютный паб, пропустите стаканчик настоящего эля. И забудете об этой стране, как страшный сон.
Позавтракав, они направились в дилижанс, который, приняв еще двоих пассажиров, отправился в путь, в Тифлис. В дороге русский не переставал костерить на чем свет стоит местную действительность. Причем делал это с непревзойдённым апломбом и откровенным удовольствием, являя собой тот тип людей, которые находят наслаждение в критике своего и восхвалении всего чужого.
-…Но хуже всего, мой друг, русские дороги! Вы только посмотрите на это убожество! — дилижанс, и правда, немилосердно трясло из стороны в стороны, едва душу из пассажиров не выбивая. На некоторых ямах их подбрасывало так, что даже знаменитая английская невозмутимость давала трещину, заставляя англичанина чертыхаться сквозь зубы. — Знаете, я много раз задавался этим вопросом: почему мы, русские даже нормальные дороги построить не можем? Ведь еще тысячу лет назад римляне уже строили прекрасные дороги, которые в отличном состоянии дошли до нашего времени. И вот к какому выводу я пришел…
Дилижанс в этот момент въехал в очередную яму, взбрыкивая всем корпусом и издавая жалобный скрип рессорами. Скривившийся англичанин от удара прикусил язык, тут же почувствовав во рту железистый вкус крови.
-…Мы, русские, физически не способны к европейскому порядку и дисциплине. Это заложено в нашей крови, в нашей исторической памяти. Неслучайно ведь, мы даже своего государство не смогли построить, — с мазохистской улыбкой разглагольствовал он. — Да, да, Питер, Россию основали и построили немцы…
Он распалялся все больше и больше, выискивая мыслимые и немыслимые недостатки страны и ее народа. Вытаскивал грязные мерзости.
Но в какой-то момент англичанин остановил его. Не говоря ни слова, он приложил палец ко рту. Явно просил своего товарища замолчать.
Русский удивленно уставился на соседа.
— Хм… Что, Питер? Подожди-ка, хм… Ничего не понимаю… — он прислушался к своим ощущениям, пытаясь понять, что происходит. — Нас не трясет! Господи, нас совсем не трясет!
Тряски, к которой никто из них
