- Да, но как только спустимся с холма, мы окажемся не более чем в двух днях пути от Саут-Кип. Мы можем быть там после кормежки.
- Но сначала мы должны добраться туда, - указал Кенходэн.
- Цена приключений, парень! Пойдем посмотрим, не хотят ли эти двое бездельников разжечь для нас костер.
Но Венсит не разрешил огонь, и Базел принял его решение после недолгого обсуждения. Кенходэн печально вздохнул и прислонился к дереву, поддерживающему заднюю часть их хижины. Одеяла закрывали открытую сторону, и тепло их тел снимало худшую часть озноба, но все равно было холодно и мокро, когда он вытащил из рюкзака кусок вяленого мяса и безутешно принялся его грызть.
- Прекрасная погода, - добродушно прокомментировал Базел через мгновение.
- Ты можешь взять мою долю, - кисло проворчал Кенходэн.
- Спасибо, но моей собственной доли уже вполне достаточно. - Базел повернулся к Чернион. - Какие у тебя новости о погоде, Элрита?
- Я не уверена. - Чернион взмахнула ножом, которым отрезала сушеное мясо до приемлемых для жевания пропорций. - Ветер все еще дует с востока, так что он может пронести это мимо нас сегодня вечером. Но если он сместится на запад, снег может пойти отсюда и на юг, продолжая валить на нас.
- Увы! - Базел вздохнул. - Мне интересно, что такого я мог сделать, чтобы так расстроить Чемалку.
- Даже если он пройдет, он может засыпать дорогу, - задумчиво сказала Чернион, - а весенний снег может быть сильным.
- Ну, снег или нет, нам понадобится наблюдение, - зевнул Базел, - так что я дежурю первым.
- Я возьму второе дежурство, - предложил Кенходэн.
- Достаточно хорошо. - Базел снова надел пончо и поднялся, проверяя свой меч. - Лучше держи свою сталь при себе сегодня вечером. Я почувствовал какой-то неприятный запах.
- Что? Помимо погоды, то есть? - спросил Венсит.
- Что касается этого, я думаю, что волшебник у нас ты. - Базел пожал плечами. - Когда Томанак даст мне второе зрение, ты будешь первым, кто узнает.
- Большое спасибо, - проворчал Венсит, складывая свое влажное пончо на ветки.
Базел ухмыльнулся и исчез в густеющем снегу. Кенходэн тоже услышал мягкий скрип и покорно вздохнул, завернувшись в свои одеяла и держа меч под рукой.
Чернион обернула одеяло вокруг плеч и положила меч так, чтобы до него было легко дотянуться. Она уважала инстинкты Кровавой Руки, но она также знала - в отличие от него, - что со стороны Гильдии не было никакой угрозы. Это означало, что это должно быть что-то другое. Может ли это быть Вулфра?
Это был глупая клиентка, которая затесалась в операции Гильдии, но, похоже, Вулфра сделала это, и всех этих разговоров о посылке смертельных заклинаний по каналу ловушки было достаточно, чтобы заставить любого почувствовать себя неловко. И все же Чернион не хватало информации для разумных выводов или планирования, поэтому она безжалостно подавила свои страхи и быстро погрузилась в сон.
Кенходэн уже спал урывками, но Венсит не спал, его горящие глаза сверкали в темноте. Он прислушался к ночи и мокрому снегу, затем плотнее завернулся в одеяла. Его глаза задумчиво прищурились. Затем они закрылись, и его лицо расслабилось.
* * *
Вулфра с сомнением посмотрела на свои записи. Заклинание было не совсем вне ее власти, но всегда был риск, когда искусство доводилось до предела. Для этого заклинания это было особенно верно, но шанс одновременно убить своего врага и достичь таких разреженных высот при поддержке своего спонсора был слишком убедительным, чтобы отказаться.
Она изучала свое устройство в круглой области заклинаний, которая занимала половину верхней части главной башни. В центре стояла металлическая жаровня, железо которой поблескивало от небольших вспомогательных заклинаний, уже хранящихся в ней, и маленький стакан с густой кровью, последний подарок трех ее пленников-цыган.
Она предпочла бы работать при дневном свете, но более могущественные части темного искусства имели сродство с ночью. По своей природе темное искусство полагалось на короткие пути, недоступные белым волшебникам (как представлено ее флаконом с кровью), но были и другие соображения. Низкий энергетический уровень ночи был пригоден для некоторых самых темных манипуляций, и ей также нужна была темнота, чтобы скрыть природу своего призыва. Мало того, что то, что она планировала, уже включало акт убийства, но оно было разработано для совершения еще большего количества убийств - не говоря уже об измене некоторым древним договорам.
Она глубоко вздохнула и расслабилась, настраивая свой разум на извилистые линии заклинания. Она должна была точно произносить каждое слово, чтобы использовать фонетику, которая открывала ту часть волшебной палочки, к которой осмеливались прикасаться волшебники, и это заклинание находилось в опасной близости от источника дикого волшебства, который не могла контролировать ни одна волшебница. Если бы она допустила малейший промах, дикое волшебство попыталось бы проникнуть в нее, а ей не хватало таланта контролировать его. Это уничтожило бы ее в мгновение ока.
Она еще раз мысленно пробежалась по заклинанию, и многолетняя дисциплина пришла ей на помощь. Ее нервы сдали, и пришло время.
Она взмахнула растопыренными пальцами, бросая что-то невещественное в жаровню, и красное пламя взметнулось, искры заплясали на его гребне. Она подошла ближе, держа в правой руке скульптуру с черными крыльями, а в левой - стакан с кровью. Она поднесла скульптуру к краю пламени, и воск начал меняться.
Жесткий красный свет освещал ее лицо, когда ее губы двигались, тщательно выговаривая каждое слово. Сила поднималась вокруг нее, окутывая все плотнее с каждой фразой, и статуэтка становилась тяжелой, оттягивая ее руку, гудя от накопленной энергии, по мере того как ее поверхность становилась все горячее и горячее. К концу первой песни Вулфра была запечатана в пустом сердце мистического урагана.
Она на мгновение заколебалась, когда пламя жаровни взметнулось вверх, пронзая ночное небо. Сама сила, которую она призвала, была пугающей, но ее колебания были недолгими, и она подняла стакан с девственной кровью и вылила его на гудящую, наполовину расплавленную скульптуру. Человеческая кровь смешивалась с воском, дымилась, меняя его - наполняя ужасным присутствием смерти. Губы Вулфры сжались, и она швырнула извивающуюся статуэтку в сердце жаровни и произнесла три слова силы в безмолвную ночь.
Скульптура закричала, когда ее охватило пламя. Всего на мгновение вся крепость содрогнулась от этого крика, и Вулфра застыла в экстатическом ужасе, когда черная стрела колдовства появилась из пустого воздуха. Она погрузилась в вздымающееся пламя вслед за извивающимся телом, и из жаровни вырвался яркий веер. Вспышка испепелила все в радиусе двадцати футов - за исключением Вулфры и ее записей. Угрюмый красный столб лизнул ее, и ее глаза заболели от его ярости. Он был высотой с крепость, в два раза выше, и его сияние окрашивало облака и стекало обратно, как свернувшаяся кровь.
Настороженные глаза в коттеджах за пределами замка расширились от ужаса, когда стены и башни вырисовывались черными на фоне багрового прилива. Губы бормотали молитвы, а руки творили знаки против зла... и все же сияние росло, достигнув, наконец, высоты в полторы тысячи футов над крепостью, пока огненный шар не вырвался из его вершины и не устремился в небеса, освещая небо, как сердитый рассвет.
А потом пламя погасло. Столб света исчез в саже, дыму и запахе горящей крови, и Вулфра содрогнулась в экстатическом порыве силы, обхватив себя руками и прислонившись к зубцам стены. Ее грудь вздымалась от ликования, и она устремила взгляд на северо-восток, чтобы увидеть, как холмы Скарту поглощают ее огонь. Заклинание было произнесено, и хорошо произнесено; она была уверена. Вызов был установлен, и она должна ждать ответа и надеяться, что ее контрольные заклинания были установлены так же хорошо.
Она позволила себе натянуто улыбнуться, потому что была уверена, что ее заклинания удержат ее нового слугу - такого слугу, какого не знал ни один волшебник со времен Падения! Она крепко обняла свой триумф и не заметила холодного ночного ветерка.
