там вправду женщина умирает…
– Ты сказал, у нее сын есть?
– Да, Конда-молодец. Красавец, помощник! Воистину, из двух славных парней слеплен…
– А почему не сын-красавец ко мне за помощью пришел? Ты-то ей кем приходишься?
– Я-то? – вздрогнул мужик. – А я так… Родич дальний…
Саами скривился.
Девки, заскучав, перестали подслушивать. Они все так же мерно гребли, снова потихоньку заведя песню.
– Вот неугомонные! – хмыкнул Тетеня, радуясь случаю заговорить о другом. – Как пташки лесные – уже и в силок угодили, а все щебечут… Не слушай их, лопарь.
Нойда рассеянно кивнул, задумался. Вдруг глаза его расширились от удивления.
– Это ж парень! – он указал на дальнего гребца.
В самом деле, одна из девок – к слову, самая слабосильная с виду – оказалась парнишкой. Одет отрок был бедно, в белую рубаху и порты без всяких вышивок. Такую одежду нойда уже видал в водских селениях, у старых-престарых бабок, которые готовились отправиться к предкам. Такая одежда и звалась соответственно – погребальной… Парень и внешне походил на вожанина – бледный, белобрысый. С отсутствующим прозрачным взглядом, устремленным куда-то вдаль. Он сидел и греб, по сторонам не глядел. Девки не обращали на него внимания.
– Это кто? – тихо спросил нойда.
Тетеня скривился.
– Не гляди на него. Не на что там глядеть, – приглушенным голосом сказал он. – Это напрасная душа.
– А, вот оно что…
Нойда сразу понял, в чем дело. Напрасными, лишними душами в чудских селениях называли близнецов. Таких детей не любили и очень боялись. Рождение их было всегда не к добру. Лишь старший близнец, рожденный первым, считался обычным ребенком. Младшего ждала незавидная участь. От него, подсунутого нечистой силой, всеми силами старались избавиться. Обычно попросту уносили в лес…
– Почему его вырастили, а не вернули духам? – тихо спросил нойда.
– Я ж тебе говорю, – отозвался мерянин, – у нас тут все обычаи перемешались. Меря раньше отдавали напрасных озерному духу. Но у этого мать – словенка, она не позволила.
– И правильно! – поддержала одна из девок. – Младенцы не слепые котята, чтобы топить!
– А если все же подменыш? – возразила другая, такая же белобрысая и конопатая, но скуластая и раскосая. – Если шевы подсунули упыренка? Шевы не посмотрят, словенин он или нет!
– Это верно, Тойвет, ты права, – с важностью подтвердил Тетеня. – Говорят, было дело даже в самом Новом городе – чуть ли не у посадницы близнецы родились! И что вы думаете – обоих оставили… Так младший оказался змеенышем! Над городом летал, огнем пыхал! Едва избавились от него.
Девки заохали.
– Там и старший не слишком удался, – сквозь зубы пробормотал нойда, вспомнив Нежату.
Бедный Велько… Змеенышем он был или нет – жизнь его на этом свете оказалась слишком коротка. А ведь он никому не творил зла. Вдохновенный певец, сын Велеса, не успевший толком ничего узнать о своей божественной сущности, не сумевший ею распорядиться… замученный собственным братом…
Нойда еще раз поглядел на «напрасную душу». Мать, значит, словенка. Отстояла младшего сына. Видно, женщина непростая.
– А скажи-ка, Тетеня, как зовут его мать? – вдруг спросил он.
Мужик косо поглядел на нойду:
– Макоша… Да, та самая Макоша, которая слегла!
Нойда рассмеялся бы, не будь он так зол.
– Сынов-то, на самом деле, два у нее, – продолжал Тетеня. – Один – Конда-молодец, а другой – вот этот…
– А зовут его как?
– А никак. Безымянный он.
Парень греб, равномерно поднимая и опуская весло, с равнодушно-неподвижным лицом.
– Я гляжу, семейство этой женщины не первый год преследуют злосчастья, – ядовито проговорил саами.
– С тех пор как у нее напрасный сын родился, да потом сама заболела, ничего плохого больше не случалось!
– А это что?
Над берегом, куда держал путь карбас, поднималась, клубясь, темная туча. В последний раз вспыхнул солнечной зеленью откос вдалеке – и пропал в сумрачном мареве. Налетели первые порывы сырого, неожиданно холодного ветра.
– Кто-то не очень-то хочет, чтобы я вылечил вашу большуху, – заметил нойда.
Скоро задул крепкий лобовой ветер. Пошла волна. Девки уже не пели – гребли, налегая на весла, стискивая зубы. Волны били в скулу карбаса, обдавая людей холодными брызгами.
– Привяжитесь-ка! – с тревогой приказала кормщица. – Похоже, буря падает!
Вскоре на карбас обрушилась настоящая непогода. Большую лодку болтало и швыряло так, что зубы лязгали. Отдельные волны уже перехлестывали через низкие борта.
Нойда тщательно привязал котомку с бубном и пожитками. По счастью, многоценная кладь не могла отсыреть – сума из кожи морского зверя никогда не промокала, хоть прямо в воду бросай.
Как будто мало было ветра, вскоре хлынул сильный дождь. Все в карбасе мгновенно вымокли до нитки. Под ногами плескалась вода.
– Дядька Тетеня, вычерпывай! – донесся сквозь вой ветра крик кормчей. – И ты, ведун, помогай, а то наберем воды, совсем тяжело станет…
Тетеня пошарил под лавкой, вытащил берестяной черпак, зачерпнул воды со дна лодки, да едва не выронил.
– Хорошо, что привязался! Холод-то какой! – стуча зубами, пожаловался он. – Аж руки немеют!
Вот уже оба берега пропали из виду. Теперь вокруг были лишь волны в серой пелене.
– Такой ливень долго не живет! – ободряюще прокричал Тетеня.
Но дождь лил стеной, все усиливаясь…
«Шутки шутками, а в самом деле похоже на чары», – подумал нойда.
Он ждал, что будет дальше.
А становилось совсем нехорошо. Ледяной, совсем не летний ветер тщился их утопить. Или хоть в обрат развернуть.
Нойда покосился на Тетеню. Тот сидел неподвижно, вжав голову в плечи, берестяной черпак плавал под ногами. Саами наклонился, поднял посудину и принялся вычерпывать воду сам.
Движения весел понемногу замедлялись: девки начинали выбиваться из сил.
– Греби, мать ваша кикимора! Потонем, к болотным шевам!
– Не могу больше… – прохрипела одна из девок.
Мокрое весло выскользнуло из ее рук. Нойда ощутил болезненные, колючие удары по голове, по плечам. Град! Острые градины с ноготь размером падали с неба, до синяков разбивали руки и лица…
Раздались крики, сперва испуга, а потом и боли. Еще одна девка кинула весло, закрывая голову руками. Тут же послышался треск – два весла столкнулись. Одно выскользнуло из ременной уключины и исчезло в волнах.
Кормщица не сдавалась, твердой рукой поворачивая лодку носом к ветру.
– Лопарь, рыбий выкормыш, сморчок белоглазый! – свирепо заорала она. – Помогай!
Нойда уже было потянулся к поясу, где в самом деле среди прочего имелся узелок с ветром… Но поглядел на нос карбаса, и рука его остановилась.
«Напрасная душа» продолжал грести, причем сразу двумя веслами. Девка, что гребла с ним в паре, сидела, скорчившись, зажимая руками окровавленное лицо – видно, рассекло градиной. Парень, взяв ее весло, работал за двоих.
В борт ударила волна, развернула карбас боком к ветру, едва не перевернув.
Кормщица, растрепанная, потерявшая шапочку, окинула взглядом карбас и выругалась как мужик.
– Лопарь, не умеешь колдовать – вставай к кормилу! – рявкнула она. – Держи, чтобы не вставал боком к волне. Это сможешь?
– Смогу, – кивнул нойда.
– Девки, что сидим? А ну взялись!
Измученные перевозчицы начали шевелиться и одна за другой брались за уцелевшие весла. Лица их были
