руку. Зря он всё это затеял. Надо было позволить маме стать колдуньей, а потом уже спасать её, как, например, ледяного. И все были бы живы. Одно движение, и с этим кошмаром будет покончено. Легче, чем отрезать ломоть хлеба. Кто-то настойчиво поднимал нож к его горлу. Должно быть, это родные помогали ему избавиться от мук.
Но вдруг нож выскочил из руки. И оказался у блюстителя. Он провёл им по ладони той руки, которой расплавил корону, – ладонь была обычного цвета, и на ней выступила густая кровь. Странно, что она не потекла ручьём из такой глубокой раны.
– Капля моей крови должна сработать как противозаклятие, – он обрёл прежний голос. – Похоже, корона всё-таки пригодилась.
Он уронил голову на стол. Принц аккуратно положил маму на пол и, покачиваясь, подошёл к нему. Собрал каплю крови на чайную ложечку и отнёс маме. Она не реагировала, а он не стал ждать и раздал всем, спеша, спотыкаясь, готовый кричать или выть от ужаса.
И они начали пробуждаться, поднимались, встряхивали головами, смотрели в изумлении друг на друга. Все, кроме ворона и Лили. Он отнёс ей ещё капельку, снова взял на руки, звал, целовал в закрытые глаза. Наконец его осенило: ворон и Лили не были убиты огненным шаром, противозаклятие не работало. Принц закричал. Родные окружили его, держали за плечи, гладили по голове, пытались что-то сказать. Чуть поодаль рыдал Камил. Но Принц ничего не слышал и не видел.
«Подарить надежду и снова отнять её – это слишком жестоко! Слышишь, Савиэль? Так нельзя! Даже блюститель так не поступал!»
– Отвези её к Порфу, – сказал кто-то. Принц обернулся: это Риччи стоял у него за спиной. – Отвези скорей, вдруг он что-нибудь придумает.
Принц поднял Лили и, не чувствуя ног, двинулся к выходу. Ковёр лёг перед ним, и Принц снова встал на колени. Даниэль положил рядом ворона.
Битва позади, а настоящая мука впереди. Почему так? Если б он закрыл Лили в кладовке… Если б не отдал ледяному колдуну спасительную пилюлю… Если бы велел ковру унести в первую очередь её… Как ему, спрашивается, жить дальше со всеми этими «если»?
Когда они летели во дворец, он так боялся, что Лили, оставшись в живых, забудет его, но мог ли он предположить, что сам уцелеет, а её потеряет? Пусть Порф только попробует ему разъяснить, сколько всего ценного Принц испытал и понял за сегодняшний день, – он задушит его на том же месте.
Лили становилась всё бледнее, всё менее похожей на уснувшую красавицу. Как в его кошмарном сне, время отнимало надежду. Принц глядел на неё и впечатывал в память каждую черту: родинки на щеке, изгиб бровей, форму губ, гладил по мягким волосам, прикладывал к своему лицу её холодеющую руку, ладонь которой по-прежнему пахла тестом на сливочном масле.
В какой-то момент почувствовал, что ещё немного и сердце его разорвётся. Тогда он лёг точно так же, как на пути во дворец, положив ворона сбоку. «Ты радовался, какая крепкая у тебя вера? – заговорил он сам с собой. – Что ты скажешь теперь?!»
Принц то ли рассмеялся, то ли зарыдал. Его трясло, это замедляло ковёр, но он не мог ничего поделать.
– Дружище, – обратился он к ковру, – если Порф не поможет, то на обратном пути я спрыгну, а ты меня не лови – договорились?
Ковёр вместо ответа припустил ещё сильней.
Наконец показалась Мурельская гряда. Принц разглядел пришвартованный парусный кораблик и много людей на берегу. Значит, их ждут! Значит, надежда есть!
Принц соскочил с ковра с Лили на руках. Порф с трудом держался на ногах, его поддерживал бывший пленник Маринеллы. Чуть поодаль стояли несколько человек, среди которых Принц узнал Ферди с Анитой. То есть он сначала узнал Аниту, а потом сделал вывод, что держащий её за руку русоволосый мужчина – бывший ледяной колдун. Насколько равнодушным был когда-то взгляд его бесцветных глаз, настолько же выразительными стали ореховые глаза: Принц прочёл в них и благодарность, и сострадание, и страстное желание помочь. Он кивнул ему в знак приветствия.
Потом Принц заметил, что кисти рук Порфа забинтованы, чистая рубаха прилипает к телу и через ткань просвечивает кровь – именно в тех местах, куда Принцу попадали «снежки» блюстителя. Значит, они с Порфом бились плечом к плечу, как оба и хотели.
Принцу не понравилось выражение лица старца – сочувствующее и даже сокрушённое.
– Она должна жить, – сказал Принц, как если бы что-то зависело от его категоричности. – Давайте попробуем нить. Пусть у меня отсохнут руки, ноги, что угодно.
– Патрис, нить только для живых, – покачал головой Порф.
Внутри Принца что-то оборвалось с этими словами.
– А что для остальных? – спросил он.
– Савиэль – для всех.
– Он может воскрешать? – у Принца снова забрезжила надежда.
– Мне неизвестны такие случаи, но это не значит, что их не было, – ответил Порф.
– Зачем же вы созвали сюда всех?
– Ты же знаешь: чем больше людей просят за другого, тем сложнее отказать, – улыбнулся Порф. – Но ты должен понимать, какая эта ответственность. Мы не знаем, что для Лили лучше, и если мы требуем её вернуть только потому, что нам невыносимо расставание даже на время, то потом мы должны принять последствия без ропота.
Принц кивнул. Он положил Лили на песок, все встали на колени вокруг неё.
– Что я должен делать? – спросил Принц: он ожидал каких-то магических действий.
– Просто открой Савиэлю своё сердце, – был ответ.
Легко сказать. Сердце было опустошено до дна. Он так устал, что еле стоял даже на коленях. Что тут было открывать? Но потихоньку, почти незаметно в этой пустоте забрезжил огонёк. «Я люблю её, я так мало успел для неё сделать. Да, она мне нужна больше, чем я ей. И я понятия не имею, что для неё лучше. Пусть она сама решит. Но не из жалости ко мне. Я смогу продолжить жить, даже если в этой жизни не будет счастья».
Принц осёкся. Кажется, он уже смиряется с потерей… Разве он за этим прилетел сюда?
Он попробовал заново, но закончил тем же: «По крайней мере, мне больше нечего бояться. Лили, слышишь меня? Я обещаю тебе дождаться нашей встречи, когда б она ни случилась». Он замолчал, перестал подбирать слова – пусть говорит сердце, оно лучше выразит, как сильно он желает снова увидеть румянец на этих щеках, заглянуть в бездонные тёмные глаза, прижать к своим эти нежные губы. «Верни её. Пожалуйста. Пусть я не
