грудные клетки и лица предателей!
Два тренированных тела, только что бывших полными силы, навыков и решимости, теперь похожи на две вскрытые и обугленные бараньи туши, вышвырнутые на свалку поваром ротозеем. Бесславная кончина бесславных агентов бесславной организации.
Тихий стон испытывающего боль ребенка, лежащего у стены, заставляет призрака покинуть мое тело и устремиться к Колунову. Он жив, а через несколько секунд будет здоров. Иду за Окалиной-младшей, поднимаю всхлипывающего пацана и несу назад, неубедительно бормоча, что всё теперь позади. Это на самом деле — чистая правда, только вот объёмы этого «всего» мы узнаем позже.
Сперва мы запираемся и сторожим Васю, отпаивая его чаем. Через полчаса я найду в себе моральные силы, чтобы встать и выдрать дверь в спальню старой китаянки. Оба запертых выйдут оттуда, одарив меня каждый по-своему — Цао Сюин смачной пощечиной, а Салиновский — ударом в челюсть. Отнесусь к этому без особых эмоций, лишь мрачно подчеркну, что из комнаты не выйдет никто.
Мы просидим в тишине, почти молча, в течение четырех с половиной часов. Потом к «Жасминной тени» прибудут те, кто может снять блокировку. Они будут носить не застёгнутый китель, сигарету в зубах и усталость на лице. А еще они заберут меня с собой, почти сразу. Но я всё-таки успею узнать о том, что было обнаружено на самом нижнем уровне общежития.
Трупы, обугленными фрагментами. Именно такие и должны оставаться после воздействия на тело чрезвычайно мощной энергетической способности в виде двух очень толстых лучей. Опытные военные сразу определят, что сначала «солдатики» сцепились с остатками «розовых», без проблем их перебив, а затем им, сгрудившимся у лифта, ударил отступивший и спустившийся вниз Лазутин. Видимо, решил, что это проще, чем отвечать на вопросы о том, что стало с теми, кто поехал с ним наверх.
Выжили те, кто был со мной. Выжила Викусик со своим четырехметровым соседом. Выжили «феечки», выжил Вадим и трехцветная пашина кошка…
И больше никто. Ивана Золина, запертого мной в отдельной камере, нашли мертвым. Он раскусил капсулу с ядом.
Победа? Ведь все важные и нужные люди сохранены? Все материальные ценности? Весь прогресс?
Херня собачья. А что насчет души?
Я еду на заднем сиденье машины, прислонив голову к стеклу. К губе прилипла погасшая сигарета. Взгляд застыл на уровне груди мрачной как туча Окалины Неллы Аркадьевны, напряженно сидящей напротив меня. На всё плевать.
Это не победа, а просто… выживание.
— Каждый звук, каждый вздох, каждое движение, понял? — блондинка нависала над почти двухметровым мной незыблемой скалой, полной угрозы, — Ты должен запомнить всё, совершенно всё. Другого шанса не будет.
— Вы поэтому так быстро приехали к нам, да? — задрав голову, я безмятежно посмотрел в темно-синие глаза майора, — За мной? Потому что…
— Потом, Изотов, — осунулась валькирия, — Всё потом. Иди. Это дело государственной важности.
— У меня дома полно мертвых детей, — отвернулся я, — На кладбище им объясните про государственную важность. Только постучите сначала. В закрытые гробы.
В спину мне тяжело промолчали. Я знал, что Окалина лишь часть системы, причем часть, которая, рискуя вместе со мной, хочет изменить эту систему. Не разрушить, не сломать, не переделать, но дополнить и расширить так, чтобы та начала работать. Но промолчать после всего, что случилось за последние сутки? Это было выше моих сил. Пока где-то там на Коморской умирали паникующие подростки, взрослые дяди и тети, отговариваясь ну очень важными делами, ловили других дядь и теть. И, надо же, поймали! Ура! Все жертвы оправданы!
Зайдя в камеру, я сразу почувствовал неестественное давление на барабанные перепонки. Малоприятно, но абсолютно безвредно для живых. Поле просто позволяет контролировать колебания, а заодно служит сенсорной зоной для того, кто лежит на койке, отделенный от меня толстенным бронестеклом. Само поле могло еще одну вещь, из-за чего любые средства снятия информации оказывались абсолютно бесполезны. Оно могло проецировать нужный пользователю звук прямиком на внутреннее ухо.
— Ты пришёл.
— Да, это я. Впрочем, ты уже знаешь, — попытался проговорить я, но звука не было. Ни для кого, кроме как для лежащей на койке фигуры. Женщина, среднего роста, даже чуть меньше. Старомодная стрижка, ровная поверхность на том месте, где должно быть лицо. Единственная отличительная черта — остренький подбородок. И плащ. Обычный бежевый плащ, тоже давным-давно вышедший из моды. Абсолютно чистый.
Безликая.
Она нас всех обманула. Её не было в общежитие, она действовала снаружи, общаясь с внедренными оперативниками вот таким вот безмолвным методом. Это был настолько ошеломляющий вывих сознания, что я просто стоял и смотрел на лежащее на койке тело, выглядящее чрезвычайно нелепо в этом своем плаще… и не испытывал по отношению к виновнице всего случившегося ни малейших чувств. Их просто не было. Выгорел, перегорел, устал, получил слишком много повреждений в туманном облике… не знаю. Я просто стоял и смотрел.
— Сначала главное. Моя часть сделки, — прозвучало у меня в ушах, — Запоминай.
Два несложных кода из цифр и букв. Потом длинная инструкция, то есть две, куда их вводить. Несложно.
— Первый сообщишь тем, кто тебя привез, — шепот был хоть и женский, но какой-то странный, — Второй — тебе.
— Что? — я испытал вялое удивление.
— Дай мне пару секунд. Я на пределе. Сброшу маскировку, — отрывисто проговорила Безликая.
И… начала облетать. Или линять. Черт его знает, как назвать процесс, в результате которого отслаиваются целые куски облика, лица, плаща, даже чертовых туфель… открывая то, что скрыто под ним. Оно было куда меньшего размера.
Я её знал.
— Лика, — непроизвольно вырвалось у меня. Хрупкая улыбчивая блондинка, неожиданно смелая и решительная для её возраста и вида. Ну, по крайней мере она такой показалась, когда, обтягивая собственный зад платьем, она учила «солдатиков» ходить.
— Да. Мой настоящий вид, настоящее тело. Не подумай лишнего, Виктор, я не пыталась тогда в парке что-то… организовать. Нет. Просто ты убил меня там, возле санатория. Нормальный человек еще может жить после твоего воздействия, но мои мозг и тело связаны на совершенно другом уровне. Сейчас я сдерживаю возросшую разрушительную часть себя за счет умственной дисциплины. Но этот процесс почти подошел к концу. Я в любой
