Тем временем молва, поначалу едва слышно шептавшая нелестные для Амарис слова, постепенно начала обретать все более и более громкий голос, и даже такая независимая и самостоятельная женщина, как эта богатая вдова, не могла не прислушаться. Она стала часто задумываться о чем-то своем и однажды, любуясь прекрасным телом своего возлюбленного, темно-бронзовый цвет которого чудесно оттеняли белоснежные шелковые простыни, Амарис спросила:
— Скажи, Кави, тебе хотелось бы стать моим мужем?
— Душа моя, ты согласишься связать свою жизнь с заклейменным рабом из Дарфара? — приподнялся на локте изумленный Кави.
— Твое клеймо доступно лишь моему взору, — улыбнулась Амарис, — а в том, что ты раб, мой раб, и так никто не сомневается. Что же касается Дарфара… Кому какое дело, что ест на обед мой муж?
Амарис сама обманывала себя: людоедство казалось ей не таким уж страшным делом, пока она лишь слышала о нем. Она даже представить не могла, что произошло бы, попытайся ее любовник хоть раз у нее на глазах закусить кем-нибудь из слуг или соседей.
— А кроме того, — продолжила она, — мне кажется, ты не отличаешься религиозным рвением, а твой Йог не преследует тебя за это. Если ты смог служить Золотому Павлину, почему бы не сделать следующий шаг и не признать менее кровожадного бога?
— Я уже признал, — привлек ее в свои объятия Кави, которому очень не хотелось продолжать разговор о богах и тем самым теребить глубокую душевную рану. — Я выбрал для себя бога. Богиню. Тебя.
— Погоди, — тихо засмеялась Амарис, отодвигаясь от возлюбленного. — Ты не ответил на мой первый вопрос.
— Стать твоим мужем? Ты серьезно об этом? О! Я даже мечтать не смел… Я гнал от себя даже тень таких мыслей…
— Тогда решено, — погладила Амарис бронзовое плечо. — Только…
— Что, моя госпожа?
— Я не хочу большого пира. И много гостей не хочу.
— Мы можем вообще не звать гостей, — продолжил ее мысль Кави. — Пусть это будет наш праздник. Твой и мой.
Пятая свадьба Амарис прошла очень тихо. Судья дрожащей рукой подписал еще один брачный договор, с сожалением посмотрел на счастливое лицо дарфарца, печально вздохнул и пожелал молодым любви и радости. Новоиспеченные муж и жена вернулись домой, где их ждал празднично украшенный зал со столом, накрытым для двоих.
Блистательный Шандарат замер в ожидании дня, когда молодая жена сменит яркие одеяния на скромные наряды вдовы, но время шло, а пятый муж Амарис по-прежнему пребывал в добром здравии. Люди пошептались, пошептались и умолкли, потеряв к супружеской жизни полной покоя и неги красавицы всякий интерес.
Прошло несколько месяцев. Взаимная страсть сильно изменила и Амарис, и Кави. Она намного меньше внимания уделяла своим собакам, а он за это время ни разу не отведал человеческой плоти, хотя по-прежнему не ел ничего, кроме едва обжаренного мяса. Однажды за обедом, глядя на роскошную вазу из оникса, наполненную отборными фруктами, Кави заметил:
— Как быстро летит время! Когда я впервые увидел тебя, фруктовые деревья были в цвету, а теперь на них уже созрели плоды.
Амарис ничего не ответила ему, лишь тень озабоченности отчего-то легла на ее лицо. С этого дня она начала ежедневно заходить в помещение, где отдельно от остальных псов содержались племенные суки. Она подолгу пропадала там, ничего не объясняя, только как-то раз вскользь заметила, что приближается беспокойная пора. Зная, с какой нежностью Амарис относится к своим собакам, а особенно к щенкам, Кави не удивился, а лишь посетовал, что сердце его обожаемой госпожи принадлежит не только ему.
Быстро промелькнули еще несколько дней, и как-то вечером Амарис предложила:
— Хочешь, я покажу тебе свою лучшую собаку? Мне кажется, если ты узнаешь их поближе, то не будешь ревновать меня к ним.
Она привела Кави на псарню, где в отдельной клетке сидела великолепная темно-рыжая собака с желтовато-белым пятном на груди. Увидев хозяйку, она резво вскочила с толстой подстилки и, просунув черный блестящий нос между прутьями решетки, ласково лизнула ладонь, на которой лежал кусочек сахара. Затем она исподлобья взглянула на Кави, рыжая шерсть на массивном загривке приподнялась, а из широкой груди вырвалось глухое рычание.
— Успокойся, милая, — нежным голосом обратилась к ней Амарис. — Это друг. Ты должна привыкнуть к нему и полюбить его, как меня.
Затем она повернулась к Кави и предложила:
— Погладь ее.
Кави осторожно опустил руку на лобастую голову и тихонько потрепал ее. Собака все так же неприветливо смотрела на него, но больше не рычала.
— Вот видишь, — обрадовалась Амарис. — Я не сомневалась, вы подружитесь.
С этого дня они стали заходить к собакам вместе, и скоро дарфарец так проникся к этим удивительным животным, что даже сам торопил Амарис, если она не спешила на псарню. Собаки тоже привыкли к новому для них человеку и даже позволяли ему входить в клетки, что, по словам их хозяйки, было знаком большого доверия.
Как-то утром, за завтраком, Кави заметил, что его жена сегодня особенно задумчива и грустна, а обычно розовые щеки на редкость бледны.
— Что с тобой? — взволнованно спросил он, заглядывая ей в глаза. — Ты не больна?
— Я здорова, — сухо ответила Амарис, отводя взгляд. — Просто у меня немного болит голова.
— Ничего, — улыбнулся Кави. — После завтрака пойдем к твоим любимцам, и всю твою хворь как рукой снимет.
— А может, не надо?
— Что не надо? — не понял Кави.
— Давай лучше погуляем немного. Сходим к морю…
— Хорошо, — согласился покладистый супруг. — Посидим у моря, если ты так хочешь, а потом, когда вернемся, пойдем к собакам.
…Они долго сидели на берегу, глядя, как зеленоватые волны лениво лижут мелкий песок, то подползая почти к самым ногам, то стремительно отступая назад. Амарис почти ничего не говорила. Она стояла так близко к Кави, что ему по нужно было даже делать шага, чтобы коснуться ее, и в то же время находилась так далеко, что, даже если бы он закричал во все горло, она не услышала бы его. Вдруг она всем телом прижалась к дарфарцу, замерла на мгновение, потом решительно отодвинулась, тряхнула головой и позвала:
— Пойдем. Они заждались нас.
— Я же говорил, тебе скоро станет намного легче, — заулыбался Кави. — Идем, конечно.
Они пришли на псарню, Амарис прямиком направилась к клетке темно-рыжей собаки и, распахнув дверцу, пропустила вперед Кави. Собака приветливо завиляла хвостом и, встав на задние лапы, а передние положив Кави на плечи, принялась старательно вылизывать его лицо. Он смеялся и шутливо отмахивался от любвеобильной подружки, а Амарис, отступив к стене, пристально наблюдала за их игрой.
