class="p1">Оглушенная внезапной догадкой, я открыла глаза – никакого потолка в танцевальном зале. Одна непроглядная чернота. Кто выключил свет?
– Антон, – позвала я. Голос прозвучал непривычно тихо. В зале все время было эхо. – Антон!
Ничего.
Я поводила рукой рядом с собой. Ни бетона, ни паркета. Поверхность из гладкой стала рыхлой, как земля. Минуточку. Похоже, это и есть земля.
Я подняла голову, и где-то совсем рядом раздалось приглушенное шипение. Голая земля под спиной, абсолютная темнота и шипение змеи могли собраться вместе только в одном известном мне месте.
– Антон, – последний раз позвала я, но уже знала, что он не откликнется.
Сверху послышались тяжелые шаги, будто кто-то спускался по ступеням.
Я скомкала рубашку и снова прижала к ране, которая все это время, похоже, продолжала кровоточить.
Ну вот теперь сработало. Иди ко мне.
Любимый.
Вера, 17 лет
Мы стояли перед полуразрушенным зданием, в котором с трудом угадывалась усадьба начала девятнадцатого века. Солнце недавно зашло, и окна с выбитыми стеклами смотрели черными провалами. Темнота казалась сущностью этого дома, а почерневшие доски – шрамами на его изможденном лице.
Чтобы взобраться на крыльцо, мне пришлось высоко задирать ноги: ступени раскрошились от старости. Но за время, что сюда ходила, я успела к этому привыкнуть.
– Ты идешь? – Я оглянулась.
Длинноногий Костя с легкостью забрался на крыльцо, но внутрь заходить не спешил.
– Напомни, зачем мы сюда опять лезем?
– Просто так.
Я шагнула в темную сырую прохладу. Все звуки: жужжание комара над ухом, стрекот кузнечиков, легкие порывы ветра и треск веток, – остались снаружи. Внутри царила тишина. Наверное, именно такую тишину называют мертвой.
Костя подошел сзади.
– Слушай, этому дому больше лет, чем мумии Ленина. Я люблю заброшки, но не каждый же день. Никто, кроме нас, сюда не ходит.
– И что?
Я на ощупь двинулась по коридору, не дожидаясь, пока Костя включит фонарик. Чтобы ориентироваться, мне хватало прижатых к шершавой стене ладоней.
– И никто нас, если что, не найдет.
За спиной щелкнула кнопка, и желтый луч выхватил узор на старинной двери рядом с моей рукой.
– Да ничего не случится. – Я двинулась дальше. Эту дверь я помнила – она вела в кабинет. Значит, следующая будет в столовую. Я облазила уже весь первый этаж, но так и не нашла комнаты, которая могла бы принадлежать Эдгару. – Думаю, надо подняться наверх. Господские спальни обычно там.
– А что мы забыли в господских спальнях?
– Вдруг там найдется посуда, одежда или украшения. Тебе разве неинтересно?
Луч фонарика осветил то, что осталось от лестницы. Узкие ступени выглядели так, что я невольно подумала: подняться по ним, может, и получится, а вот обратно придется прыгать.
– Не настолько интересно, чтобы ломать себе шею, – саркастично заметил Костя. – Может, поищем другую усадьбу?
Умом я понимала, что он прав. Лезть наверх было сродни безумию. Я уже хотела согласиться, но тут что-то потянуло меня к лестнице. Будто кто-то тихонько позвал: Вера… Ве-е-ра.
Видно, Лестер неподалеку и решил подшутить.
– Ничего не случится, – увереннее повторила я.
– Ну да, ну да, дух Эдгара не допустит, чтобы с тобой что-то стряслось. Я помню эту историю. – Мазнув фонариком по стене напротив, Костя подошел ко мне. – По-моему, тебе пора придумать новую.
– Мне и с этой прекрасно.
– Не думаешь же ты, что он возьмет и спустится однажды по лестнице!
– Да я ничего не…
– Тсс! – Костя вдруг замолчал. Потом выключил фонарик. – Слышишь?
– Неа.
– Погоди. Вот сейчас.
Тишина расступилась, впуская новые звуки. Это были шаги. Тяжелые и уверенные, будто кто-то хорошо знал, куда идет. Но шаги доносились с лестницы, а она бы не выдержала такой вес.
Точно Лестер.
Но стоило глазам немного привыкнуть к темноте, я увидела: человек передо мной был приземистым и крепким. Спутанные волосы падали ему на лоб и почти закрывали глаза – в полумраке я не могла разглядеть, какого они цвета. Да это было и не важно.
– Вера, – произнес он низким голосом, и тут в груди у меня защемило.
Это было в разы хуже невидимых крох печенья от оживленных фантазий. Из меня словно вынули сердце, разрезали пополам и вернули под ребра. Боль была такая оглушительная, что я со стоном согнулась пополам.
– Вера! – Чьи-то мягкие руки легли на спину. Костя. – Ты чего? Кто это?
Я никак не могла отдышаться, чтобы вымолвить хоть слово.
Помоги мне боже. Он настоящий.
Настоящий.
Тяжелые шаги раздались ближе, и меня окутал запах ветоши.
– Это…
Прав был Лестер, нельзя создавать ничего живого. В груди по ощущениям зияла открытая рана.
– Ты знаешь, кто я.
Мысли роились, я не могла ухватить хотя бы одну. Лестер… Костя. Господи, как же больно!
– Не подходи! – воскликнул Костя. – Надо кого-то позвать. Подожди, я сейчас позвоню…
Лестер убьет меня. Нет, сначала он убьет Эдгара, а потом меня.
– Эй, эй! Я полицию вызову! Не подходи!
На десятый выдох я смогла медленно разогнуться. Волосы взмокли, стук сердца, точнее, того, что от него осталось, отдавался в кончиках пальцев.
– Не трогай… его, – просипела я. – Пусть… живет.
Антон
В беспамятстве мне привиделась Катя. Такая, какой я ее помнил – светлая, лучистая, с розовыми губами и круглым лицом. Кажется, на секунду я очнулся – не знаю, показалось мне или нет – и увидел вместо нее Веру. Она сочувственно смотрела на меня и как будто даже собиралась погладить. Помню, меня прошибла мысль, а потом я снова отключился.
«Ее надо спасти».
Цель давала силы и воздух. Глушила боль, хоть я и знал, что только на время. Пока я думал о том, как спасти Веру, мясорубка в груди замедлялась.
И вот теперь я сидел на коленях и тупо пялился на пустой пол.
Еще секунду назад Юля что-то говорила про свои записи, Лестер вопил про предательство, и тут бац – минус два человека. Тёма и Вера пропали. Как это вообще возможно? Я так понял, волшебство отключили.
– Юля, подожди.
Я окончательно освободился от скотча и сгреб Лестера за шиворот. Тот плевался ругательствами, как кобра ядом.
– Слушай сюда, – пока говорил, я резал на нем скотч. Если что-то делать, в груди жгло не так сильно. – Вера исчезла. Тёма тоже. Он не мог выжить. Это она его перенесла? Я думала, ее сила всё.
– Забрала! Гадюка! Бестолочь! Курва! – шептал Лестер сухими губами. Мне показалось, кости и кожа его еще
