Конан ринулся на нее, словно коршун на добычу. Его рука сама нанесла удар. Оборотень в последний миг успел поднять голову, и взгляд больших, влажных черных глаз ударил киммерийца, словно тяжкая палица.
Эта девчонка был нечеловечески, неправдоподобно красива!
А миг спустя острие клинка с хрустом вонзилось в открывшееся горло, пронзило шею и вышло наружу у основания затылка. По струящимся волной волосам быстро-быстро потекли вниз алые струйки. Кровь хлестнула из страшной раны, оборотень всхлипнул и повалился.
Конан вырвал меч и, сам не зная зачем, перевернул стройное нагое тело. Да, она была поистине прекрасна. Казалось, в ней слиты черты всех самых красивых женщин, что когда-либо попадались Конану. Он, грубый северный варвар, привыкший скорее насиловать, чем ласкать, стоял совершенно растерянный и потрясенный перед этой убитой его мечом красотой.
Но дело надо было доделать. Неан советовал… Конана передернуло от того, что ему предстояло сделать. Это будет стоить эмиру целый караван, груженный золотом, поклялся он себе.
Киммериец вынес труп во двор. Вся схватка заняла лишь несколько секунд; света было еще достаточно. Торопясь, северянин выкопал найденной тут же лопатой неглубокую яму, сбросил тело вниз и, заострив с одной стороны длинный кол, приставил его к груди убитой. Размахнулся камнем и ударил сверху.
Труп закричал. Затряслись воздетые к небу в жесте нечеловеческого отчаяния руки. Мертвые глаза приоткрылись — и на миг в них промелькнул тот самый, истинный огонь, что пылал в орбитах оборотня. А потом он угас — на сей раз навсегда. Тонкие точеные пальцы впились в края раны, словно стремясь разорвать ее, сделать шире, шире, еще шире — да замерли, потому что жизнь покинула их на самом пике усилья.
Конан забросал неглубокую могилу сухой, песчаной землей.
Пора в путь. На прощание он осмотрел место схватки — и пальцы его внезапно нащупали нечто мягкое, пушистое, теплое… Вынес к свету — это оказался лоскут шкуры оборотня, неведомо как оказавшийся на полу. Киммериец спрятал его в седельную сумку. Будет что показать Неану.
Он взобрался в седло. Солнце уже совсем низко. Наступает ночь, а до Энгласа еще ехать и ехать.
— Ты убил мою сестру, человек, — услыхал он. Конь в ужасе шарахнулся в сторону, едва не сбросив всадника. Позади, возле свежезакопанной могилы, стояла завернутая в легкую тунику девушка — точная копия убитой Конаном.
Совладав, наконец, с конем, киммериец резко бросил его на нового врага, Теперь он не даст овладеть собой постыдной слабости! Они решили, что так просто получат Конана из Киммерии — так вот же им!
Девушка легко уклонилась от копыт разъяренного болью жеребца. Конан услыхал ее смех, низкий, грудной, волнующий…
Однако она тоже ошиблась, недооценив киммерийца. Он кубарем скатился со спины скакуна, и вовремя — девушка слегка хлопнула того ладошкой по крупу. С диким ржанием жеребец мгновенно взвился на дыбы и рухнул замертво. Конана неминуемо придавило бы тушей, если бы не его ловкость.
— Ты убил мою сестру, человек, — вновь раздалось в тишине. — Ты будешь умирать долго, очень долго. Это я тебе обещаю.
— Не хвались прежде времени, — хрипло ответил киммериец. — Сначала возьми верх, а уж потом хвались!
Меч он держал острием вверх, готовый и рубить, и колоть. Взгляд его приник к прекрасному врагу… и против воли самого Конана северянин почувствовал, как в нем, закипает кровь.
Эта девчонка — неважно, оборотень она или нет — слишком хороша, чтобы прикончить ее, не узнав, какова она на ощупь?
В таких обстоятельствах подобное могло прийти в голову разве что безумцу. Однако Конан уже и был таким безумцем — потому что в сухой земле бедного, разоренного крестьянского двора уже лежала одна такая красотка.
И Конан помнил, что убил ее в тот миг, когда она не была готова к отпору.
Киммериец надменно усмехнулся прямо в лицо оборотню. Намеренно медленным движением убрал меч.
— Ну что, стакнемся, как тебя там? Давай, чего медлишь? Или ты умеешь царапаться только, когда прячешься в кошачьем теле?
Девушка не ответила. Они с Конаном кружили лицо в лицо.
Киммериец первым шагнул к ней. Она не отступила. Затем он шагнул снова — теперь до оборотня можно было дотянуться руками — если прыгнуть резко и внезапно.
И Конан прыгнул. Желание воспламенило его кровь. Ему доводилось иметь дело с ведьмами и колдуньями, а вот с оборотнями — ни разу. А мрачный огонь в глазах его прекрасного врага отчего-то заставлял киммерийца всеми силами души желать, чтобы он погас, сменившись любовной истомой.
Пальцы Конана вцепились в плечи оборотня. В следующий миг он подсек девушке ноги и опрокинул на спину.
Боролась она отчаянно. Ловкая и гибкая, она дважды едва не вырвалась из рук Конана, однако ее сопротивление лишь распаляло варвара, доведя его до крайности. Накидка оборотня затрещала по швам, ладони киммерийца скользнули по гладкой горячей коже, и…
Она перестала сопротивляться. Вдруг, как-то разом, отчаянная борьба сменилась не менее отчаянной страстью.
Она сама вдруг потянулась к Конану, трепещущие губы приоткрылись, а руки обвили его шею — но отнюдь не с намерением задушить. Она ответила варвару с такой пылкостью, что казалось — вокруг них сейчас вспыхнет сам воздух…
Они рычали, точно два диких зверя. Тела их сплетались, точно в неистовой борьбе. На губах был вкус крови от сумасшедших поцелуев…
И потом, когда все было уже на исходе, достигнув в который раз самого пика блаженства, девушка внезапно вскрикнула — коротко и гортанно, словно птица — и потеряла сознание.
Конан медленно сел. Такого с ним еще не бывало. Ни одна красотка, ни одна, даже самая опытная куртизанка Заморы, Шадизара или Аренджуна не смогла довести его до подобного умоисступления.
Он сидел и смотрел на распластанное рядом с ним богоподобное нагое тело. Вулкан страсти, вырвавшийся наружу, казалось, опалил даже землю вокруг. И эту девчонку он должен сейчас убить. Убить — потому, что потом такого случая уже не будет. Невольно варвар вспомнил энгласскую дорогу и толпы отчаявшихся людей на ней, в одночасье бросивших дома, поля, все нажитое, сорванных с мест одной только вестью о приближении страшной пятерки. И вот пятерка — после его, Конана, удара превратилась в четверку, а еще один оборотень из этой четверки — вот он, в полной власти его, Конана…
Но рука тянуться к эфесу решительно отказывалась.
Девушка открыла глаза. Похоже было, что она удивлена.
— Я жива?
— Жива, — без выражения сообщил ей Конан. — А что?
