Девушка открыла глаза. Похоже было, что она удивлена.
— Я жива?
— Жива, — без выражения сообщил ей Конан. — А что?
— Значит, ты не смог… — Лицо ее скривилось, точно от горя.
— Не смог чего? — удивился Конан. Подобного он и впрямь не ожидал.
— Я была уверена, что ты убьешь меня, — внезапно услыхал он. — Я проваливалась в счастье и думала, что никогда уже не открою глаз… Что милостивая смерть наконец-то примет меня…
— Что ты говоришь?!
— Я вспомнила. Я все вспомнила… — и внезапно она ухватила киммерийца за руку неестественно горячими пальцами. — Идем отсюда. Идем, пока здесь не собрались остальные. Тогда тебе не жить. А я… теперь я тоже не хочу умирать, пока не отомщу!
Конан пристально взглянул на девушку. Не стесняясь, она сидела перед ним нагой, поджав под себя немыслимо стройные ноги. Притворяется? Говорит правду?
— Хорошо, — после всего случившегося язык не слишком хорошо слушался киммерийца. — Пойдешь со мной. А зачем ты убила моего коня?
— Потому что хотела убить и тебя. А потом… когда ты дотронулся до меня… и потом… когда я… когда мы… я вспомнила… все-все-все вспомнила. Почему я стала такой. И кто должен за это ответить! — Ее глаза вновь дико блеснули.
— Но, быть может, нам удастся привести в себя и твоих братьев? — не слишком подумав, брякнул Конан.
— Их?.. О, нет, нет! Они — старые оборотни, уже давно забывшие о том, что такое — быть людьми. Их память пуста. А моя — моя еще не успела стереться. Не знаю, к добру или к худу… Может, было бы и лучше, если бы ты убил меня сейчас… А к могиле моей сестры… не замедлят явиться трое остальных оборотней… и против них тебе уже не устоять, даже если я буду сражаться вместе с тобой.
— Ну, это мы еще посмотрим… — начал было Конан, гневно сдвигая брови, но девушка умоляюще коснулась губами его заросшей жесткой щетиной щеки.
— Не надо смотреть. Надо мне поверить. Веди меня перед собой, со связанными руками, и убей меня, как только тебе покажется, что я завела тебя в ловушку. Но… на тот случай, если нас все-таки настигнут… лучше бы мне иметь свободные руки. Хотелось бы продать свою жизнь подороже!
— Послушай, ну хорошо, я верю тебе; а как тебя зовут?
Девушка наморщила лобик в напряженном раздумьи.
— А ведь я и не знаю… — сообщила она Конану некоторое время спустя. — Не помню, и все тут! Нет имени. Ничего нет. Дикий зверь. О, всемогущий Митра, скольких же невинных я убила! — Ее лицо задергалось, из глаз покатились слезы, оставляя дорожки на пыльных щеках, — Я ведь поедала детей! Совсем крошечных… они кричали… мальчик звал маму…
Она вновь разрыдалась, бурно, горестно, самозабвенно. Конан как мог осторожно положил ей на плечо руку.
— Послушай… не надо так убиваться. Если бы не ты, их убил бы другой оборотень. Разве мало их у Ночных Клинков? Больше скажу — тем более надо взять себя в руки и уходить отсюда. Нам еще предстоит немало сражаться, прежде чем мы доберемся до их замка — так что стоит ли класть жизни здесь?..
Каким-то чудом Конану удалось успокоить ее. Безымянная поднялась. Конь киммерийца был мертв; и теперь северянину и его живой добыче предстоял долгий переход через окутанную тьмой безлюдную местность до самого Энгласа.
Дорогу осилит идущий — они тронулись в путь.
Тьма сгущалась. Жаркие ночные тени выползали отовсюду, словно намереваясь преградить дорогу путникам. Девушка тихо и покорно шла впереди, однако говорить с ней Конан не мог — обострившиеся чувства северянина подсказывали, что враг вновь где-то рядом. Слабо светился серебряный шар на эфесе; очевидно, остальные трое оборотней подтягивались сейчас к песчаной могиле, чтобы справить по убитой Конаном свою собственную тризну, которую не может видеть ни один смертный.
Шли в молчании. Руки своей не то пленнице, не то новой любовнице Конан все же связал. Правда, хитрым узлом — сам он мог распустить его за секунду, другим бы на это потребовались часы — если, конечно, не поставить условие не перерезать веревки.
Что делать дальше? Добраться до Энгласа… быть может, пробиться с боем… Но что дальше? Слабое звено у оборотней он выбил. Теперь оставшиеся станут осторожнее… а, быть может, наоборот, разъярятся до последней степени и решат не уходить от Энгласа до тех пор, пока не расправятся с ним, Конаном…
Ночная дорога ложилась под ноги. Черными холмами появлялись и исчезали во тьме брошенные, опустевшие дома. Серебряный шар мало-помалу начинал светиться все ярче и ярче… Враги постепенно приближались — верно, шли по следу.
— Шире шаг, — угрюмо бросил Конан своей спутнице, мимоходом подумав, что надо будет все же придумать ей какое-нибудь имя, раз уж он решил пока ее не убивать. — Шире шаг, иначе они нас достанут…
— Они пока еще не знают в точности, где мы, — откликнулась девушка. — Твой шар… он сбивает им чутье. Быть может, мы и доберемся до твоего города… а там меня убьют.
Конан даже слегка опешил. Это было сказано совершенно спокойно, она просто напоминала о чем-то всем прекрасно известном, только по каким-то причинам не называемом вслух.
— Кто тебя убьет?
— Твои… твои сородичи. Люди. Я убивала их — теперь они убьют меня. Это закон. Это справедливо. Я забыла о нем в своем глупом желании выжить и отомстить, — она внезапно остановилась. — Мне нет смысла идти дальше, пленитель. Меня убьют твои… чтобы отомстить за своих погибших детенышей… то есть детей… а если даже ты меня отпустишь — меня убьют свои… потому что во мне — ненавистное им твое семя. Они убьют меня сразу же, потому что я предала их проклятый род, а в их глазах нет преступления страшнее. Что ж, значит, так тому и быть.
В ее голосе слышались отрешение и покорность.
— Ну, уж нет! — загремел Конан, забыв об осторожности. — Тебя убьют мои сородичи — что за чушь! Так я им и дам! Сперва им придется убить меня, а я в одиночку могу справиться со всеми, кто еще остался в этом проклятом Энгласе!!!
Он кричал, грозно потрясая кулаками. Сейчас он и в самом деле готов был перебить всех еще оставшихся в Энгласе, не исключая и своих товарищей, если только они и в самом деле решат лишить его законной живой добычи!
— Это ты сейчас так говоришь, — возразила она ему. — Я ведь тоже рождена женщиной. Я помню людские законы и порядки. Если большой правитель скажет — все должны подчиняться, ведь так? И ты подчинишься тоже… иначе они пошлют против тебя не одного воина, а десять… или сотню… или десять раз сто… и рано или поздно возьмут верх. Ты не из этих краев, а пришедшие в мир на этой земле очень не любят леопардов-оборотней. И нет такой силы, что заставила бы их сохранить мне жизнь!
