А больше охраны рядом с лагерем военнопленных не было. Можно было бы легко и просто вывести людей из него, но вставал вопрос — а что делать дальше? Истощённые, ослабленные люди без тёплой одежды должны пройти около ста километров (по прямой меньше, но где мы, и где короткая прямая? Разве что, на карте!) по морозу и снегу. Да, у многих шансов выжить в концлагере больше, чем в побеге. Тем более, что с подачи Тишина пленных подкармливают местные бабы. Часть продуктов забирают охранники, выбирая самые лакомые передачи, а те же сухари, мелкий варёный картофель и подобное им снисходительно разрешают отдать мужчинам за колючей проволокой. Жили военнопленные в землянках и норах, которые выкопали себе по осени. Алексей мне рассказывал, что часто они же становились могилами, когда обрушивались, или их заливало водой. В таких случаях у ослабленных людей не хватало сил выбраться наружу. С наступлением заморозков ситуация в этом плане улучшилась, но теперь несчастных убивал холод.
— Кулебякина надо найти, — сказал мне Тишин, когда наш небольшой обоз вполз на территорию лагеря сквозь ворота из жердей, обмотанных колючей проволокой. — Он здесь старший. Всё решает, помогает, распределяет еду и общается с немцами из охраны. У него землянка в центре где-то.
Сани с грузом оставили рядом с воротами, а сами направились дальше. Дважды мы прошли мимо мёртвых тел в одном грязном и дранном исподнем. Вещи с них, скорее всего, сняли после смерти их товарищи, чтобы самим выжить в холодных норах.
— Им будет мало тех тряпок, что мы привезли, — тихо заметил Прохор. — Хорошо бы ватников побольше найти. Киррлис, а ты можешь своим заклинанием ко… зараза, забыл.
— Копирования? Нет, не смогу наделать столько ватников или иных вещей, — отрицательно мотнул я головой. — Один-два ещё можно, но и тогда сил уйдёт уйма.
— Жа-аль… — протянул беролак.
Атмосфера здесь была тяжелее, чем в Витебске. Я с трудом заставлял себя идти по безмолвному снежному полю, испятнанному холмиками сугробов и земляных нор. Этому месту больше подойдёт название кладбища. Можно было бы оставить процесс общения с пленными на подчинённых, но я хотел самую первую встречу провести лично. Ради этого придётся терпеть. Иногда я немного завидую своим помощникам, не имеющим магического таланта. Правда, оборотни что-то чувствуют, ощущают своей звериной сутью ауру смерти, боли и страха, разлившуюся в этом месте. Но на порядок слабее меня.
Кулебякиным оказался мужчина возрастом около сорока, высоким, сгорбленным и страшно худым. Лицо всё было покрыто морщинами и складками от перенесённых невзгод и голода. Также имелись язвочки и короста от обморожений. Рыжеватая щетина была неровно обрезана. Явно тут не бритвенный станок поработал или острый клинок, а кусок камня или стекла, которым не брили, а срезали волос. Голову мужчина прикрыл «раскрытой» пилоткой, тело — гимнастёркой и грязной шинелью с рыжими подпалинами от огня и прорехами. На ногах не очень грязное галифе и драные сапоги, сквозь дыры в которых торчали чернющие портянки. А уж запах от него шёл! Рядом с ним стоял коренастый парень не старше двадцати пяти лет в таких же грязных галифе, в ватнике без рукавов, в лаптях и с шарфом, повязанным вокруг головы. За щетиной он пытался так же следить, как и вожак военнопленных.
— Здравствуйте, кто вы? — простуженным голосом поинтересовался Кулебякин. Смотрел он с осторожностью, надеждой и едва ощутимой злостью. А вот его сосед глядел на нас исподлобья с едва скрываемой ненавистью. Не нужно иметь семи пядей во лбу, как приговаривает Прохор, чтобы догадаться о причине такой эмоции. Ну, кто ещё вот так свободно может гулять по месту, которое контролируют немцы, кроме их холуёв?
— Партизаны, — ответил я. — Привезли немного одежды, продуктов. А ещё у меня к тебе есть разговор.
— Партизаны? — недоверчиво переспросил Кулебякин.
Парень шевельнул потрескавшимися от мороза губами, тоже что-то желая сказать, но в последний момент сдержался. Зато ненавистью от него стало «пахнуть» ещё сильнее. Его аура прямо так и пылала ею.
— Они самые, мил человек, — влез в разговор Прохор. — Тебя и твоих людей с нашей помощью бабы кормят. Иль ты думаешь, они своё сюда носят, когда немчура уже чуть ли не полгода их обворовывает, а?
— Как вы сюда так спокойно прошли? Как пропустили вертухаи?
— Спят они, — в этот раз ответил ему я. — Как я это провернул — не спрашивай, у каждого свои секреты. Лучше подними самых надёжных и крепких людей, чтобы забрать вещи из саней. Пока они станут их носить, мы как раз пообщаемся.
— Возьми тулупчик, — стоило мне замолчать, как слово взял Семянчиков, который снял с себя короткий овчинный тулуп и передал его Кулебякину. — А то замёрзнешь за время беседы.
— Спасибо.
Есин передал свою верхнюю одежду второму военнопленному. Тот принял полушубок неохотно, продолжая не доверять и ненавидеть нас.
— Погодите, — встрепенулся Кулебякин, — если охрана так крепко спит, то вы можете вывести нас из лагеря!
— Всех?
— Да.
— Как ты это представляешь? Здесь около тысячи человек, многие не ходят уже. Остальные ослаблены и не перенесут длительный марш.
— Лучше умереть на свободе, чем за колючей проволокой, — подал голос парень.
— Лучше вообще не умирать, но на войне с этим сложно, — ответил я ему. — Вывести вас из города я могу, но подумай сам, сколькими жизнями товарищей ты готов за это заплатить. Защищать ваш отряд не в моих силах. У меня нет такого количества солдат и транспорта. Зато имеются задания и планы в деле борьбы с немцами. Они, немцы, вас найдут если не утром, то днём по следам. К этому времени половина твоих товарищей будет мертва или умирать в сугробах. Ты этого хочешь? — я не чурался применять лёгкое ментальное внушение, играя на чувствах и душевных метаниях обоих собеседников. — Да, в лагере они тоже умирают. Но эти смерти я постараюсь своей помощью уменьшить.
— А дальше? Что ты хочешь потом? — спросил Кулебякин.
— Когда вы вернёте силы, я принесу оружие и помогу вам уйти отсюда. Либо вы примете свой последний бой, отомстив за плен и унижения. Это будет лучше, чем умереть уже завтра. Я даже могу рассказать, как это будет, — я продолжил давить на Кулебякина и его товарища. — Вы без сил будете лежать в снегу, а немецкие автоматчики с шутками и смехом станут расстреливать вас, как в тире. Кого-то примутся рвать живьём их собаки.
— А мож и стрелять не станут, штыками переколят, как поросят и всё, — добавил Прохор.
— Или так, — кивнул я, соглашаясь с беролаком.
Кулебякин повернул голову к парню и сказал:
— Федь, подними нашу ячейку и веди сюда. Только тихо чтобы.
Тот угукнул, недобро посмотрел на меня с помощниками и неторопливо отошёл от нашей компании.
— А вы лекарства не привезли? В лагере очень много больных и раненых, а немцы отказываются им помогать, — вновь обратил свой взгляд на меня мужчина.
— Нет. В моём отряде их почти нет.
Тот тяжело вздохнул, помолчал с минуту и вновь спросил:
— Раненых и больных сможете забрать? Есть те, кто не переживёт ближайшие дни без помощи.
Я ненадолго задумался, потом ответил:
— Только тех, кто переживёт путь в санях, это по времени около дня будет. И я сам отберу их.
— Поделишь на живых и мёртвых, — тихо сказал Кулебякин.
— Война, — также тихо произнёс я. — Жертвы можно только уменьшить, но без них даже боги не обходятся.
— Боги? — мужчина странно посмотрел на меня.
— Енто не твово ума дело, мил человек, — опять встрял в разговор Прохор. — Всему своё время.
— А о чём ты хотел со мной поговорить? Ради чего пришёл в лагерь? — перешёл на «ты» вожак пленных.
— Основное я уже сказал. Это подготовка твоих подчинённых к прорыву и удару по немцам изнутри, когда они не ожидают этого. А ещё я хотел взять людей для своего отряда. Бойцов у меня сильно не хватает. Первого попавшего же я брать не хочу. А здесь есть те, кто готов жизнь положить, но уничтожить столько фашистов, сколько получиться.
