Ознакомительная версия.
– Спокойствие, только спокойствие, – сказал Виктор, подавляя закипающую ярость. Это не мёртвый ребёнок. Это иллюзия, созданная в его сознании перехваченной магической связью. Кто-то хочет его раздразнить, испугать, разозлить.
Он нашёл недалеко в траве слетевший сандалик, обул мальчика. Хотел было прикрыть веки, но рука словно сама остановилась. Этот жест стал бы признанием, что мальчик всё-таки реален, а такую реальность господин Дракон признавать не хотел. Из кармашка шорт у мальчика торчал крошечный клочок бумаги – Виктор вытащил его, глянул. Как он и ожидал, это были два билетика. Оба несчастливые.
Виктор встал. Ещё раз осмотрелся. Поднял глаза к небу, вгляделся в парящую точку.
А потом крикнул – так, что у лежащего мальчишки разлетелись на лбу лёгкие пряди, а трава вокруг пригнулась.
– Обжора! Сукин ты сын! Спускайся, или я к тебе поднимусь!
Господин Дракон не знал, сможет ли он обернуться в этой совсем уж нереальной реальности, но был твёрдо намерен попробовать.
Видимо, Обжора это почувствовал.
Точка начала кругами спускаться, превращаясь в карикатурную фигуру. В полёте Обжора часто и мелко махал толстыми ручищами, напоминая то ли человекообразного шмеля, то ли Карлсона без пропеллера.
– А что? А что сразу Обжора? – прокричал он, заходя в пике над головой Виктора. – Как хочу, так и летаю!
Он грузно приземлился рядом с Виктором.
– Ты хоть на пердячем выхлопе летай, – сказал Виктор. – Это что? Кто, то есть…
Обжора покосился на мальчика.
– Ну… насколько я вижу, человеческий ребёнок возраста одиннадцати с половиной лет, мужского пола…
– Почему мёртвый?
– Оживить? – спросил Обжора. – Не проблема. Только к чему пугать мальца? Он же не совсем мёртв, это лишь вероятная реальность. Хотел тебя сразу слегка шокировать и фраппировать, а мёртвые дети для того прекрасно годятся, хоть у Достоевского спроси…
– Объясняй, – сказал Виктор, с трудом удерживаясь от того, чтобы не вмазать Обжоре по физиономии. – Считай, что я шокирован, фраппирован и будирован. Объясняй всё. Что за игра с Убийцей? Вот это всё – что?
Обжора вздохнул. Провёл рукой над мальчиком, и тот исчез, будто и не было, лишь трава осталась примятой.
– С Убийцей плохо всё, плохо. Не нравится мне, что творится. Только Убийца – это лишь часть всего, важная, но малая часть. Позволь показать. Доверься мне, господин Дракон. Нам сейчас важно друг другу довериться…
Он протянул руку, взял Виктора за плечо.
И мир вновь исчез, вновь сменился.
Превратился в огромный кружащийся калейдоскоп. В исполинские песочные часы, окружённые тьмой.
Виктор не видел себя, не видел Обжору, но чувствовал его руку на своей руке.
– Вот он, твой мир, твоя Вселенная…
Виктор видел. Огромный перевёрнутый конус, расширяющийся в бесконечность. Крошечный голубой шарик Земли на его вершине.
– Вот мир твой новый, родным ставший, Срединный Мир…
Виктор видел и его. Круглый диск, перемычка между двумя конусами, один из которых его родина, Изнанка, а другой конус…
– Вот мир мой, моё обиталище, Мир Прирождённых…
Это был конус, заполненный серой искрящейся дымкой. Она клубилась, кружила, сплеталась в причудливые фигуры – исполинские драконы и единороги размером с космическую туманность, лица величиной с Галактику, пламенные структуры, при взгляде на которые начинает кружиться голова и сдаётся разум…
– Видишь, что творится-то?
Виктор видел. Редкие крошечные искры проскальзывали порой сквозь Срединный Мир в Изнанку, а навстречу неслись какие-то крошечные песчинки, чтобы раствориться и обратиться в серую дымку.
Но было не только это.
Были и извилистые пути-червоточины, пронзающие Срединный Мир грубо и резко, распарывающие его, вторгающиеся во внешнюю тьму. И они искрили, фонтанировали – и магическим светом, и твёрдой материей Изнанки. Часть магии и впрямь проникала на Изнанку, явно большая, чем следовало. Она сталкивалась с материей, обретала иную форму – и выплёскивалась во тьму крошечными цветными шарами, радужной икрой, переливчатыми марблсами. Шары крутились вокруг Срединного Мира, некоторые отлетали во тьму и исчезали, некоторые рушились в конус Мира Прирождённых и чудовищно искажались. В Изнанку они не возвращались.
– Вишь, как прёт-то? – спросил Обжора. – Напор-то какой из твоего мира? Эт не мы нынче вторгаемся, друг ты мой огнедышащий. Это вы к нам. Давите, прессуете, сумбур вносите. Прирождённые лишь обороняются. Инстинктам следуют.
– Я уже понял… – ответил Виктор зачарованно. – Это моя вина. Я ходил между мирами… находил тысячи причин… сегодня здесь, завтра там… проведать маму, купить дочке патефон с пластинками…
– Умник, – сказал Обжора.
– Что же не предупредил? Почему не объяснил? – крикнул Виктор.
– Потому что так оно устроено, потому что должен быть пройден путь и должно свершиться неизбежное. Хоть и жалко… – в голосе Обжоры прорезалась грусть. – Да и я не всесилен, сам так устроил…
– Что в этих… шарах?
– Ты же догадался уже. Ты в одном таком побывал. Это Вселенные. Ну, маленькие пока, ненастоящие. Им не суждено было родиться, пока ты дыр не набил. Столкнулись, значица, мысли-идеи человеческие, волшебством порождённые, с этим самым волшебством в чистом виде. И воплотились. Как смогли. Со своей историей, со своими жителями, звёздами, древними окаменелостями и мурашами в лесах. Только ненадолго они воплотились. А уж если дыры залатать – так и вовсе кончатся.
Будто невидимая ручища схватила один шар, стремительно поднесла ближе – и Виктор увидел, будто под микроскопом, старинный город на берегу моря, с мощёными камнем улицами, допотопным трамвайчиком, несущимся по рельсам в гору и бегущими в панике людьми. Из моря медленно выступали тонкие ветвящиеся щупальца, нависали над городом – и то и дело стремительно падали вниз, хватали кого-нибудь, уносили ввысь. Виктор видел искажённое ужасом девичье лицо (как похожа на Нотти…), на глазах иссыхающее, превращающееся в мумию, орущего ребёнка, рассыпающегося в прах под прикосновением щупальца, отчаянно и умело дерущегося мечом рыцаря, чьи доспехи ржавели и распадались от каждого касания монстра…
– Это… уже есть? – спросил Виктор в ужасе.
– Было. Есть. Будет. Какая разница-то?
– Что мне делать? – закричал Виктор. – Скажи!
– Не знаю, – ответил Обжора.
И мир мигнул, меняясь в последний раз.
Он лежал головой на коленях Тэль, а друзья испуганно столпились над ним.
– И я не знаю, – прошептал Виктор. Присел, разжал ладонь. Посмотрел на два несчастливых билетика и бережно спрятал их в карман.
Глава семнадцатая
Эрик спал.
Тяжело, беспокойно, несмотря на накопившуюся усталость.
Слишком многое случилось за считанные дни.
Ему хотелось, чтобы приснилась Нотти, и, кажется, во сне он даже искал её – в каких-то странных тихих библиотеках с высоченными сводами, среди шумных ярмарочных рядов, в поезде со старомодными, но роскошными вагонами. Искал и не находил.
Зато он всё время натыкался на грубоватых людей в простых одеждах, чего-то от него хотевших, на старых волшебников, глядящих с ненавистью и тревогой, на мальчишек и девчонок, носившихся вокруг с восторженными лицами.
И чувствовал на себе чужой, неприязненный взгляд, наполненный огнём и пеплом.
Взгляд Дракона.
Он оборачивался, пытаясь встретиться с врагом глазами, увидеть его, показать, что не боится (хотя страшно было так, что ноги холодели), но нигде не находил. Лишь смутная тёмная тень, кружащая вокруг и изучающая.
Тень, которая его убьёт.
Эрик открыл глаза, со всхлипом втянул воздух. Он лежал в кровати, на мягком пышном матрасе, утонув головой в таких же пышных и мягких подушках. В комнате царила полутьма, но пробивающиеся сквозь щели в занавесях лучики света подсказывали, что давно уже день.
– Доброго полудня, чаробой, – раздалось над ухом.
Эрик от неожиданности даже подскочил в кровати, что было не слишком-то и легко, учитывая её мягкость. Оказалось, что в изголовье сидел на массивной табуретке Кранг, непривычно тихий и с довольным выражением на физиономии. В руках трактирщик держал поднос с большим стеклянным стаканом чего-то белого – неужели молока? – и ломтём сероватого пышного хлеба.
Ознакомительная версия.
