– Это противоречит особенностям моего вида, – начал серьезно Экатор, – по-настоящему длинные рога невозможны, потому что…
– Заткнись ты уже, – простонала Витория и снова вцепилась в его камзол, чтобы дернуть его на себя и снова поцеловать, но он увернулся от ее губ, чтобы начать осыпать поцелуями шею.
Какой-то из стульев оттолкнула Витория, какой-то Экатор, освобождая себе пространство на полу и просто укладывая свою бывшую госпожу у стола. Когда не надо было говорить и объяснять, все сразу становилось легко и понятно. Он целовал и наслаждался ей. Магия, которую он успел ощутить в себе за прошедшие тренировки, не самые продолжительные, но очень интенсивные, бурлила в нем от одного ее присутствия. Это пьянило, а если прикоснуться к ней губами, то и вовсе сводило с ума.
Мелкие пуговицы ее черной формы, остужали пыл и в то же время возбуждали. Экатор расстегивал их по одной и после каждой осыпал ее новыми поцелуями, выводил кончиком языка новую дорожку на ее теле, гладил бока, грудь и бедра, а потом расстегивал еще одну пуговицу и все повторялось вновь.
Усталость и напряжение Витории быстро сменялись жаром. От каждого прикосновения она чувствовала, что наполняется силой.
– Ненавижу тебя, – шептала она, хватаясь за жесткие темные волосы демона. – Убила бы тебя. Исцеловала бы до смерти… Сволочь демоническая.
Она так томно ругалась, так задыхалась от удовольствия, что Экатор был не в состоянии разобрать ее слова. Они просто превращались в пьянящую вибрацию, от которой кружилась голова, а рога начинали расти. Он чувствовал их рост, как едва ощутимое жжение, как силу, что из груди пульсацией проходила по всему телу.
Кончик языка жгло от каждого прикосновения к ней, но это было самое приятное жжение, и даже надоедливый ошейник оставил его в покое.
Он целовал ее снова и снова, расстегивал мундир и рубашку, осыпал поцелуями грудь и живот, обводил ареолу сосков, очень медленно кончиком языка приближаясь к твердеющим бусинам, а потом осторожно кусал их, зажимая упругую плоть зубами.
Витория вскрикивала, выгибалась, но не вырывалась, а просто срывала с него галстук, находила амулет и снимала его, спешно расстегивая застежку цепочки, предчувствуя, что это за предмет, а потом охала, ощущая, как зубы на ее сосках стали чуть острее, а черный язык горячим.
Экатор в виде человека был хорош собой, но Витория хотела видеть его настоящего. С серой кожей и рогами он казался ей таким же привлекательным, а может даже больше. Такого Экатора ей было куда приятней раздевать. Она царапала его плечи, впивалась в него ногтями, а те от избытка силы и страсти покрывались ледяной коркой, вынуждая Экатора тихо рычать ей в грудь.
Ее узкие штаны становились настоящей пыткой. В них было невозможно просунуть руку, только кончики пальцев и проводить короткими когтями по выступающим косточкам ее таза.
– Засранец, – стонала Витория и ледяными руками расстегивала рубашку и гладила его грудь. Изморозь пробегала по серой коже, а та темнела, источая жар. Все это обостряло ощущения, заставляло вздрагивать, постанывать и трепетать.
Он расстегивал ее штаны и возвращался к ее губам, захватывая в плен ее язык. Поцелуй превращался в борьбу, пытку и запредельное удовольствие, потому что черный язык становился длинным прямо на ее губах, заполнял ее рот и извивался там, вылизывая каждую складочку неба, каждую сторону ее языка. Витории казалось, что от одного этого поцелуя она способна умереть, потому что ощущения и сила, что нарастает в ней, могут просто разорвать ее изнутри, но она все равно не останавливалась, а бродила по его телу руками, цеплялась за его штаны и стонала сквозь обжигающий поцелуй, находя мягкую головку бодро вставшего члена.
Холод ее пальцев только усиливал возбуждение Экатора. Голова и так кружилась, в штанах было тесно, а член от холодных рук еще больше распалялся, словно именно льда демону для настоящей мощи и не хватало.
– Витория, – все же прошептал он, облизывая губы, прежде чем стянуть с нее спешно расстегнутые штаны и подтянуть к себе за обнаженные бедра. – Я люблю тебя.
Слова вырвались сами собой, а, услышав их, она просто улыбнулась, упуская последний шанс его остановить. Вместо этого она поддалась, позволяя ему закинуть ноги на плечо. Плотная ткань штанов стянула ей колени, почти связала ей ноги, но ее это не пугало, пока ее ноги находились во власти Экатора. Ему она доверяла, а он с усмешкой проводил носом по ее сапогам и стягивал их, чтобы поцеловать в босую пятку и тут же дернуть ее на себя, резко врываясь в нее членом.
Она была мокрая от всех прежних ласк. Она скучала по такому решительному и уверенному обращению, смешанному с бесконечной нежностью. Он нависал над ней, заставляя почти сложиться пополам, и резко проникал, вызывая дрожь во всем теле. Одной рукой он упирался в пол, чтобы не давить на нее слишком сильно, и она кусала эту руку, впивалась в запястье, туда, где когда-то были рабские цепи, не догадываясь даже, что после обретения свободы именно там у Экатора была самая чувствительная кожа. От ее укуса по всему телу демона бежали мурашки, а она всего лишь хотела не кричать, цепляясь при этом руками в его одежду, чтобы он точно не стал останавливаться.
– Моя джхара, – не то рычал, не то стонал Экатор, нежно поглаживая ее второй рукой, вырисовывая узоры когтями по ее груди, почти обжигая ее этими прикосновениями и даже не царапая при этом.
Он снова целовал ее ноги и медленно облизывал пальцы, а потом стягивал с нее штаны, чтобы она могла обхватить его ногами.
Получив свободу, Витория именно это и делала, раскидывая руки, насаживаясь на член и позволяя ему ласкать ее упругую грудь с твердыми сосками.
– Ненавижу тебя, – в очередной раз шептала она, закрывая лицо, чтобы спрятать навернувшиеся от блаженства слезы. Сдерживать стоны она уже не могла. – Закрой мне рот и трахни уже нормально! – буквально приказала она, резко убирая руки.
Она рассчитывала на поцелуй, а он внезапно зажал ей рот рукой, вжал сильнее в пол и впился губами в ключицу, заставляя ту багроветь, а Виторию прогибаться и извиваться от вновь и вновь ускоряющихся рывков.
«Ненавижу», – думала Витория, задыхаясь от удовольствия.
Пол под ней замерзал, а она этого даже не замечала, продолжая нестерпимо гореть изнутри, пока он оставлял на ее ключице россыпь засосов, а сам тихо жалел, что у него нет хвоста.
Он почему-то вспомнил, как однажды совершенно случайно застал самого Дер-Кареда с молодой демоницей. Она не была его джхарой, но очень хотела быть среди приближенных владыки и так же полностью ему отдавалась, а потом блаженно стонала, когда в нее вбивали член и хвостом заполняли зад, а рот затыкали пальцами, вгоняя когти прямо в глотку. Последнее было опасно, но Дер-Каред знал, что делает, а его самка млела от полной заполненности, как она сама и выражалась. Экатор, увы, на такое не способен, просто потому что у него нет хвоста.
Зато у него был язык, которым он мог облизывать багровые следы на ее ключице, провести им по шее и спуститься к груди, продолжая скользить губами по ее плечу. Он обхватывал языком то одну грудь, то вторую, упирался кончиком в соски и дразнил их, надавливая, и только усмехался, когда Витория кусала его руку. Ей все это нравилось. Он чувствовал это по тому, как она двигала задом ему навстречу, как сжимала бедрами его тело. Она хотела еще больше, и он давал ей все, поражаясь тому, как сила нарастала, как бы он ни старался ее истратить.
По комнате расползалась изморозь. Фиолетовые искры мерцали на ней, а он целовал ее на самом пике, ловя блаженный стон оргазма, буквально слизывая его с распухших губ, и падал рядом с ней на замерзший пол.
– Ты говнюк, – тяжело дыша, говорила Витория.
– Прости, – шептал ей Экатор и целовал в плечо, а потом еще раз проводил языком по россыпи засосов, похожей на алые фейерверки: насыщенные в центре и рассыпающиеся мелкими красными точками по краям. Ему хотелось их зализать, как раны, но это было невозможно и за это было стыдно, а еще немного страшно, что он причинил ей боль такой прытью. О чувствительности магов он просто знал недостаточно, чтобы ее понимать.
