Вблизи от перекрестка на растяжке троллейбусной линии висел указатель. Кузьма зашевелил губами, пытаясь разобрать, что там написано, но мало в этом преуспел. Ветер сильно трепал прямоугольник из белой жести. Тот болтался на тросе взад и вперед, как маятник, да и выцветшие буквы практически не читались. Изначально черный цвет сохранили стрелки с краю от написанных на указателе строк. Одна из них показывала прямо, другая – направо.
Кирпич вытянул перед собой руку и дважды показал оттопыренным большим пальцем на боковое окно кабины:
– Нам туда.
– Понял, – кивнул Репс, подождал, когда фыркающая двигателем машина выедет на перекресток, и крутанул руль в сторону.
Дорога пошла в гору, но грузовик бодро катил вперед. Эта улица была шире той, по которой они недавно ехали, и места между двумя железными змеями было для него достаточно.
Кузьма глазел по сторонам. Он с жадным любопытством смотрел на жмущиеся к разбитым тротуарам малоэтажные дома с небольшими окнами и высокими цоколями (за ними, как гуляющие с детьми взрослые, высились многоэтажки) и пытался представить, какой здесь была жизнь до того, как город превратился в кладбище.
Воображение мигом наполнило улицу людьми. Правда, как ни старался Кузьма нарядить фантомы в диковинные платья или костюмы, ничего из этого не вышло. Не хватало жизненного опыта. Вся красота в созданной его мозгом картинке заключалась в ярких цветах защитных комбинезонов и простенькой домашней одежды. Но и этого хватило, чтобы он испытал эмоциональный шок. На мгновение ему показалось, что он услышал разноголосый гул живого потока, топот ног и шум катящихся по дороге автомобилей.
Наваждение прошло. Кузьма вновь увидел унылые дома с темными провалами выбитых окон. В горле как будто появился желатиновый шарик. Мягкий и теплый, он постепенно заполнял собой трахею, мешая сделать нормальный вдох. В носу защипало. В глазах появилась неприятная резь.
Кузьма понял, что вот-вот расплачется от внезапной грусти, поспешно опустил голову, сунул сложенные вместе ладони между бедер и так плотно сжал колени, что заскрипела прорезиненная ткань защитных рукавиц и штанов комбинезона. Он не хотел, чтобы Репс или Кирпич увидели его со слезами на глазах. Еще решат, что он струсил и, как девчонка, расплакался от страха.
Сидя с закрытыми глазами и опущенной головой, Кузьма покачивался в такт колебаниям кабины. Монотонный рев двигателя действовал лучше любого транквилизатора. Густая и черная, как крепкий кофе, меланхолия постепенно ослабляла хватку. Кузьма чуть ли не на физическом уровне ощущал, как медленно, словно нехотя, разжимаются сплетенные вокруг его горла костлявые пальцы смертельной тоски. С каждой секундой, с каждым, все более крупным глотком очищенного противогазным фильтром воздуха ему становилось легче, и вот настал тот момент, когда он почувствовал себя прежним, готовым к новым вызовам и приключениям человеком.
Он только хотел глянуть на дорогу, как вдруг шум двигателя поменял тональность. Слева раздался приглушенный стеклом панорамной маски голос Репса:
– Кажись, приехали.
«Так быстро?» – удивился Кузьма, поднял голову и чуть не обомлел от увиденного. Грузовик стоял перед перекрестком, за которым клубилась стена густого тумана. Она расположилась между расположенными с обеих сторон улицы приземистыми домами. Извилистые языки призрачной субстанции облизывали ржавые крыши возле самых скатов, как будто пробовали их на вкус, и, найдя несъедобными, втягивались обратно.
Держа обе руки на руле, Репс наклонился вперед и посмотрел на сидящего рядом с Кузьмой разведчика.
– Это что за хреновина, Кирпич?
– Не знаю, – недоуменно пожал тот плечами. – Тут от гостиницы по прямой с полкилометра, не больше. Будь эта хрень здесь утром, Байбак с ребятами ее бы по-любому увидели и нас предупредили.
– Поди, аномалия какая? – предположил Кузьма. – Сталкеры не раз говорили о локальных радиоактивных пятнах. Что, если одна из таких локалок расположена между домами, а туман – не что иное, как реакция водяных паров и взвешенной в воздухе пыли на интенсивное излучение?
Разведчик и водитель изумленно покосились на Кузьму. Репс вдобавок крякнул от удивления, а Кирпич покачал головой, словно говоря: «Ну ты и ляпнул».
Кузьма почувствовал, как щеки наливаются краской. Он подумал, что в самом деле сморозил глупость, как вдруг Репс сказал:
– А что, парень дело говорит. Я хоть в науках не шибко силен, но кое-что из школьной программы помню: туман связан с влажностью воздуха и разностью температур между воздушными массами и подстилающей поверхностью.
– Чушь собачья! – заявил Кирпич не терпящим возражений тоном. – Сколько ходил мимо локальных пятен, ничего подобного не видел.
– Все когда-то бывает в первый раз. Может, тогда погодные условия были неподходящие. Влажность воздуха низкая, например, ну или интенсивность излучения в тех местах была меньше, чем здесь.
Кирпич поморщился, как будто надкусил лимон:
– Сам-то понял, что сказал? Ладно пацан, у него опыта с ноготь большого пальца не будет, ему простительно бредовые идеи выдвигать. Но ты-то взрослый мужик, в жизни много чего повидал. Тебе не стыдно фигню всякую городить?
Репс шумно засопел носом. Морщины на лбу и от крыльев носа к кончикам губ стали более глубокими. Он набрал воздуха в грудь, собираясь пройтись по разведчику отборным трехэтажным матом, но глянул на Кузьму – тот сидел с красными, как свекла, щеками и теребил рукавицы, чувствуя себя не в своей тарелке из-за возникшего по его вине спора, – и передумал. Морщины на лице хозяина машины разгладились, в глазах появился холодный блеск.
– А ты докажи, что парень не прав, – предложил он. – Дозиметр у тебя при себе, сходи и замерь фон возле тумана. А то языком все чесать горазды, а как до дела дойдет, так жопу в горстку и в кусты.
– Думаешь, мне слабо?! – завелся Кирпич. – А вот пойду и докажу!
– Чего стоим? Приехали уже? – раздался в кабине голос Матюхи. Звучал он неестественно, как будто парнишка говорил в жестяную банку.
Вдоль потолочной обшивки тянулась металлическая трубка. Одним концом она исчезала в задней стенке кабины, а другим, через гибкий металлорукав, соединялась с похожим на клаксон от старинного автомобиля раструбом. Именно из него и донесся искаженный голос Матюхи. Репс поднял руку к потолку, снял переговорное устройство с кронштейна, прижал раструб к стеклу маски и коротко объяснил причину остановки. Повесил раструб на место и выразительно посмотрел на разведчика.
– Да иду я, иду, – раздраженно сказал тот, распахнул дверцу и выбрался из кабины.
– Если в туманное облако пойдешь, ветку от куста оторви или деревце какое-нибудь заломай, будет тебе вместо слеги! – крикнул Репс. – Мало ли – вдруг яма огромная на дороге. Из-за пелены не видно, провалишься, не дай боже, вытаскивай тебя потом оттуда.
Разведчик махнул рукой: мол, без тебя разберусь, – обогнул «шевроле» с усыпанным язвами ржавчины капотом, протиснулся между старым «жигуленком» и еще более древним «москвичком» и зашагал к тротуару.
За пешеходной дорожкой начинался пологий склон насыпи. Улица Ленина практически пополам перерезала ныне густо заросший травой, кустарником и деревьями длинный овраг. Кирпич не стал заморачиваться с выбором подходящего деревца. Сломал одну из трех близко расположенных к нему тонкоствольных березок, оборвал ветки, верхушку и прямиком направился к загадочной стене из тумана. Остановился метрах в пяти от завесы, посмотрел на экран закрепленного на поясе дозиметра. Цифры на ЖК-дисплее показывали уровень заражения в двадцать рентген.
– Терпимо, – пробормотал он и медленно двинулся к похожей на грязные шапки мыльной пены клубящейся стене.
Дозиметр размеренно щелкал, реагируя на устойчивый радиационный фон. В непосредственной близи от мутной, непрерывно меняющей форму завесы интенсивность щелчков снизилась. Двойку на дисплее заменила единица. Вместо нуля появилась девятка, потом восьмерка, семерка, шестерка…
