Мужчина поморщил лоб и поспешно оглянулся назад, туда, откуда он только что пришел, испугавшись, вероятно, что охваченные паникой птицы могут выдать его местопребывание. Ничего не заметив, он осторожно пересек поляну.
Несмотря на свою огромную мощную фигуру, мужчина передвигался с уверенной легкой гибкостью леопарда. Кроме набедренной повязки, на нем больше ничего не было. Тело, покрытое грязью, имело следы многочисленных царапин, говоривших о частом прикосновении к колючкам. Мускулистая правая рука была перевязана коричневой заскорузлой от крови тряпицей. Лицо под растрепанной гривой черных волос выражало напряжение и переутомление, глаза горели, как у раненого волка. Быстро передвигаясь по узкой тропинке, пересекающей поляну, он немного прихрамывал.
Пройдя примерно половину пути, мужчина внезапно остановился и мягко, как кошка, оглянулся назад, услышав позади себя в чаще леса пронзительный крик. Звук напоминал завывание волка, но мужчина точно знал, что это не волк, потому что был киммерийцем и легко распознавал голоса леса и своих друзей.
Ярость сверкнула в его налитых кровью глазах, когда он снова повернулся и побежал дальше по извилистой тропе, пролегающей по краю поляны, мимо густого кустарника, пышно заполнявшего все пространство между деревьями. На тропе лежал глубоко вросший в землю ствол сваленного дерева. Увидев его, киммериец остановился и опять оглянулся назад. Нетренированный глаз не заметил бы никаких признаков того, что здесь недавно кто-то проходил. Однако для хорошо знакомых с дикой природой глаз эти следы были четко видны. И киммериец знал, что преследователи тоже без труда найдут оставленный им след.
Мужчина, не раскрывая рта, зарычал, как загнанный зверь, готовый вступить в отчаянную борьбу не на жизнь, а на смерть.
Стремительно и с подчеркнуто наигранной беспечностью он ступил на траву, намеренно притаптывая зеленые стебли. Однако добравшись таким образом до противоположной части ствола, он вспрыгнул на него, повернулся и легко побежал назад. Кора на стволе дерева давно уже отвалилась и на голой древесине не оставалось никаких следов. Никакой, даже самый острый глаз не смог бы различить, что человек вернулся назад. Добравшись до самого густого кустарника, мужчина, подобно тени, скользнул в заросли и исчез в чаще. Ни один листок не шелохнулся. Время тянулось очень медленно. Серые белки снова беззаботно занялись своими делами на деревьях, но потом, внезапно притихнув, попрятались в ветвях.
На поляну вновь кто-то вышел, двигаясь так же бесшумно, как и киммериец. Трое мужчин, темнокожих, приземистых, с сильными руками, одетые в расшитые бисером набедренные повязки, с перьями орла в волосах, крадучись, двинулись через поляну. Их тела были разрисованы сложными узорами, в руках они сжимали копья, мечи и боевые топоры, изготовленные из кованой меди.
Воины внимательно всматривались в кусты, окружавшие поляну. Готовые к внезапному нападению, они придвинулись вплотную друг к другу и, пригнувшись, словно леопарды, стали изучать следы на тропе. Потом преследователи вновь пошли по следу, который оставил киммериец. Внезапно первый из них остановился, что-то пробормотал и указал своим копьем с широким наконечником на примятую траву в том месте, где тропа вновь сворачивала в лес. Его товарищи тотчас же замерли, и их глаза-бусинки стали жадно обшаривать ближайшие заросли, но их жертва спряталась хорошо.
Наконец воины снова тронулись в путь, на этот раз быстрее, чем прежде. Они шли по едва заметным следам, которые, похоже, говорили о том, что их жертва от усталости и отчаяния потеряла осторожность.
Едва они миновали то место, где тропа совсем близко подходила к чаще кустов, как киммериец бесшумно возник, словно ниоткуда, позади своих преследователей, крепко сжимая оружие, которое он вытащил из набедренной повязки: в левой руке — кинжал с длинным отточенным медным лезвием, в правой — медный боевой топор.
Нападение киммерийца было настолько стремительным, что у идущего последним пикта не осталось никаких шансов на спасение. Киммериец безжалостно вонзил кинжал ему между лопаток. Клинок вошел в сердце дикаря прежде, чем он вообще понял, что на него напали.
Оставшиеся в живых пикты обернулись с быстротой захлопывающейся ловушки, однако киммериец успел уже вытащить кинжал из тела своей жертвы и взмахнул правой рукой с зажатым в ней боевым топориком. Второй пикт не успел поднять свой меч, чтобы защититься, как топор киммерийца обрушился на него, расколов несчастному дикарю череп.
Оставшийся в живых пикт — предводитель — поднял копье и с силой метнул его в грудь киммерийца, который как раз вырывал свой топор из головы убитого. Киммериец оказался очень ловким. Быстро освободив топор, он отбил копье в сторону, и в тот же миг его кинжал распорол разрисованный живот пикта снизу доверху.
Согнувшись пополам и истекая кровью, дикарь издал ужасный вопль, но не крик страха или боли, а крик удивления и звериной ярости.
Дикий вой множества глоток ответил ему издалека с востока от поляны. Киммериец пригнулся, как загнанный волк с оскаленными зубами, и смахнул пот с лица. Из-под тряпицы на его левой руке сочилась кровь.
Пробормотав неразборчивые проклятья, он развернулся и быстро побежал на запад, больше не стараясь скрывать свои следы. Он бежал быстро, как позволяли ему силы и длинные ноги. Некоторое время за спиной беглеца сохранялась тишина, потом с того места, которое он совсем недавно покинул, раздались громкие возгласы проклятий. Его преследователи обнаружили убитых. Впрочем, киммерийцу было не до этого, ему не хватало дыхания, чтобы унять кровь, капавшую из вновь открывшейся раны и оставлявшую позади него различимый след, который мог бы прочесть и ребенок.
Варвар все же надеялся, что три пикта, которых он убил, были последним военным отрядом, который преследовал его на протяжении вот уже сотни миль. Но он прекрасно знал, что дикари, эти волки в человеческом обличий, никогда не оставят преследования по кровавому следу.
Кругом снова восстановилась тишина. Пикты, понял киммериец, бегут за ним, а он не мог даже остановить кровь, которая отмечала его путь.
Западный ветер дул прямо в лицо. На губах появился привкус соли. Это удивило варвара. Он явно приближался к морю, а значит, преследование длилось намного дольше, чем казалось на первый взгляд.
Вскоре погоня приблизится к концу. Даже его жизненная сила и волчья способность к выживанию истощались от непрерывного быстрого движения и напряжения. Дыхание уже с трудом вырывалось из горла, в боку сильно кололо. Ноги дрожали от усталости, раненая нога при каждом шаге отзывалась сильной болью, словно в нее вонзались отточенные ножи. До сих пор киммериец доверялся своему инстинкту дикаря, который спасал его. Каждый нерв и каждый мускул дрожал от напряжения, каждое его движение и усилие служили одной цели — выжить. Однако теперь, в трагически опасном положении, им овладело другое желание: найти такое место, где он, прикрыв свою спину, мог бы продать свою собственную жизнь как можно дороже.
