чему появились новые жилые комплексы. В Миддлсексе возникали сразу целые районы, и для всех этих новых домов, коттеджей и особняков требовалось одно: кирпич. Много-много тонн кирпича. Но, к счастью, в болотистой сырой низине к западу от Портобелло-роуд нашли богатые залежи мелкозернистой желтой глины.
Тут же появились формовщики кирпичей, и вскоре по обеим сторонам свежепоименованной Поттери-лейн задымили печи для обжига и выросли хибарки строителей – по иронии судьбы «сапожники» пока жили без «сапог». А поскольку сэндвич с беконом – наилучший способ поддержать силы перед тяжкими трудами по обжигу кирпичей, туда же подтянулись и свиноводы. Их подопечные рылись в грязи посреди улицы и опорожняли кишечники на задворках, за печами для обжига. Но одними кирпичами и бутербродами город жив не будет. И вот возник третий двигатель его роста – сеть железных дорог. Она стала обвивать своими цепкими пальцами все окрестности. Для прокладки путей требовались целые армии рабочих. И они селились там, где жилье было дешевое, пиво варилось рядом, а полиция почти не появлялась. «Гончарни и Свинарни» – вот как прозвали этот район. Именно здесь жили Юджин Бил и его землекопы, пока не разбогатели. И было у Юджина прозвище, эдакий псевдоним, взятый в соответствии с профессией. Его прозвали Экскаватором, и теперь я крепко сомневался, что это совпадение.
В самом центре «Гончарен и Свинарен» располагался искусственный пруд, полный свиного дерьма, который называли Океаном. Но даже в Викторианскую эпоху существовали какие-то нормы, и, когда город окончательно поглотил «Гончарни и Свинарни», на месте этого бассейна не стали ставить новые дома, а разбили парк. Под ним-то, как я подозревал, и находилось поселение Тихого Народа. Аккурат на уровне залежей мелкозернистой глины.
Мы долго шли по тоннелям – узким, сводчатым, сплошь облицованным гладкой керамикой. Было похоже на исключительно грязную и неухоженную станцию метро, вот только без ламп и камер наблюдения.
Нас вели тощие белые ребята в толстовках «Адидас». Они мне кое-кого напоминали, и это ни капельки не обнадеживало. Незнакомцы то и дело указывали, куда поворачивать, пару раз в темноте мелькали длинные тонкие пальцы. Но от фонариков наши провожатые шарахались, хоть их глаза и защищали узкие темные очки.
В одном коридоре я ощутил заметный сквозняк, в другом явственно расслышал стрекот сушилки, какие ставят в прачечных. Даже пахнуло кондиционером для белья.
Одно можно было сказать наверняка: если это потомки затерянной в подземке бригады тоннельных рабочих, ударившиеся в каннибализм, то они явно симпатичнее, чем в кино.
– Похоже, они слегка успокоились, – заметила Лесли, когда один из незнакомцев жестом велел нам остановиться перед какой-то дверью.
– Это потому, что мы уже в их краях, – пояснил Зак.
– Краях? – подняла брови Рейнолдс.
– В их пенатах, – сказал я.
– Вотчине, – добавила Лесли.
– Местах? – предположил я, видя непонимающий взгляд Рейнолдс.
– На районе, – бросил Зак.
– Да дошло уже, – сказала Рейнолдс.
Парень в капюшоне шагнул к Заку, прошептал что-то ему на ухо.
– Он говорит, надо выключить фонарики, – сказал Зак. – Свет режет им глаза.
Мы не торопились выполнять просьбу – на уме у всех было одно и то же. Я ощутил, как Лесли и Рейнолдс подобрались и поменяли позы, освободив руки. Рейнолдс еще и проверила, удобно ли вынимается табельный «Глок». Мы не можем иначе. Мы служим в полиции, и умение в нужный момент включать паранойю входит в список важных профессиональных навыков. Серьезно, мы и тесты на это проходим.
– Или можем просто развернуться и уйти, – предложил Зак, – лично я очень советую.
Я глубоко вдохнул, выдохнул и погасил фонарик на каске. Лесли с Заком тоже. Последней, бормоча что-то под нос, выключила свой фонарь спецагент Рейнолдс.
Первые несколько секунд ничего не менялось. А потом я как будто снова очутился под платформой «Оксфорд-серкус». Дыхание участилось, я очень старался взять себя в руки, но все равно почувствовал, что меня начинает трясти. Чья-то твердая рука ухватила меня под локоть, скользнула вниз, к ладони, и крепко сжала пальцы. Лесли, сообразил я. И так удивился, что даже забыл про страх.
Впереди открылись высокие створчатые двери. Мы увидели зал, освещаемый тусклой зеленью. Лесли выпустила мою руку.
Зал был огромный, с высоким куполообразным потолком, с которого свисала большая кованая люстра-подсвечник. Только вместо свечей там мерцали зеленые палочки. И словно пассажиры в метро в час пик, сюда толпой набился Тихий Народ.
Они были разного роста и комплекции, хотя детей я не заметил. Но большинство худые, с узкими бледными лицами и большими глазами. Краем глаза я углядел даже двоих светловолосых – правда, скорее светло-русых. Они, несомненно, составляли отдельную этническую группу. И тут я сообразил, что повел себя как всякий, кто не отличает друг от друга представителей иной расы. То есть решил, что преследовал в метро того же человека, который в меня стрелял. Даже стыдно, особенно для лондонского полукровки, который по идее должен разбираться в этом лучше других. Думаю, все дело в проклятых капюшонах.
Зак сказал, что Тихий Народ захочет нас потрогать.
– Где именно потрогать? – насторожилась Лесли.
– Просто потрогать. Представь, что они слепые. И очень многое воспринимают осязанием.
– Зашибись, – сказала Лесли.
– И ты тоже их потрогай, – добавил он. – Совсем легонько прикоснись пальчиками, чисто из вежливости.
– А больше им ничего не надо? – поинтересовался я.
– Надо, – сказал Зак. – Не повышай голос. Здесь это вроде как дурной тон.
Сказав так, он развернулся и вошел в зал.
Я последовал за ним.
Трогать меня начали сразу же. Не грубо и вовсе не исподтишка. Осторожные руки ощупали плечи, легонько сжали бедро. Кто-то кончиками пальцев скользнул по нижней губе, и я чуть не чихнул.
– О боже, – выдохнула позади меня Лесли. – Как будто мне снова пятнадцать!
В ответ я касался людей, мимо которых проходил, тыльными сторонами ладоней. Этого вроде как было достаточно. Пахли они как самые обычные люди: кто-то по́том, от кого-то тянуло едой, от кого-то – пивом. И везде слегка тянуло свиным дерьмом.
В центре зала стоял дубовый стол, узкий и длинный, в викторианском стиле. То, что он сделан из настоящего дуба, не подлежало сомнению: после всей этой глины я буквально ощущал запах дерева.
У стола нас терпеливо ожидал высокий худой человек в черном, шитом на заказ костюме в стиле семидесятых. Под стать костюму был и галстук-селедка, широкий и яркий. Глаза скрывали темные очки-авиаторы. Уголки его губ чуть приподнялись в ироничной, но вежливой улыбке.
Сила, исходившая от него, шарахнула меня в солнечное сплетение, словно звуковая волна из самой мощной в мире басовой колонки. Ничего подобного
