— Ну, уже лучше, — проворчал Конан. — Наконец мы остались наедине, ты, я и вот эта одноглазая нелепица, давно я ждал этого счастливого момента… Что-то у вас не ладится, это я понимаю. Теперь знать бы еще, что именно. Может, поведаешь, Иллирет?
— Я не обязана… — вздернула аккуратный носик альбийка.
— Конечно, не обязана, — с готовностью согласился киммериец. — И знаешь, если бы вы друг другу были безразличны, я бы слова не сказал, живите как хотите! Но так уж вышло, что я знаю Хасти вот уже… словом, очень давно, и ценю этого мерзавца куда больше, чем он того заслуживает. Так что когда я вижу, как мой одноглазый приятель ходит сам не свой в двух шагах от собственного счастья, у меня сердце кровью обливается! Ну что он такого сделал, за что ему немилость?
Случилось чудо. Горячая речь киммерийца явно затронула некие чувствительные струнки в душе медноволосой магички. Альбийка покраснела, гордо распрямила плечи, уперла в бока сжатые кулачки совершенно тем жестом, что и горластые торговки на кордавском рынке; ее серые с прозеленью глаза от гнева засверкали еще ярче. Ну просто чудо как хороша! — восхищенно подумал король Аквилонии.
И в следующий миг мысленно добавил: кабы еще и не кричала… Гневный голос альбийки зазвенел под сводами шатра:
— Что он сделал с собой? Как он мог допустить такое? И что он сотворил с нами, как он мог бросить нас в решающий момент? Ведь я говорила ему, просила, предупреждала: мирные переговоры не более чем западня, не ходи, не вернешься! Как можно быть таким глупцом?..
— Та-ак, — озадаченно крякнул варвар. — Слово предоставляется обвиняемому… Хасти, да что с тобой такое?! Очнись наконец, скажи что-нибудь той, о ком ты мечтал восемь тысячелетий — вот она, стоит перед тобой!
— Да ему просто нечего сказать в свое оправдание! — удивительно, но в голосе альбийки послышались слезы. — А может, восемь тысяч лет — слишком долгий срок для того, кто клялся в вечной любви? Может, я стала тебе неинтересна? Скажи, только дай понять!
— Серьезное обвинение, — Конан покрутил головой. Хасти по-прежнему мертво молчал, свесив голов между колен и обхватив ладонями виски. — Вообще-то, сколько я его знаю, никогда за ним не водилось такого, чтобы он бросил кого в беде. Дурака свалять, ввязаться в что-нибудь смертоубийственное, справедливость причинять — это да, это сколько угодно… Любезная Иллирет, поверь тому, кто знает Хасти получше его самого: что бы он там ни натворил, он это не со зла!
— И как давно ты его знаешь, могу я спросить? — немедля вскинулась Иллирет.
Конан задумался, подсчитывая:
— Лет пятьдесят точно будет. С тех пор, как он в Шадизаре объявился в… ну да, в одна тысяча двести шестьдесят четвертом году от основания Аквилонии. Да при каких обстоятельствах, это просто сага! Ты не поверишь, девица, но я собственными глазами видел, как он вылезал на белый свет прямиком из самого обыкновенного…
— Конан, ради всех богов и меня в том числе — замолчи, будь другом, — устало буркнул Одноглазый, не поднимая, впрочем, головы. — Ей это неинтересно.
— Напротив, очень даже интересно! — возразила неугомонная альбийка. — Так откуда же он вылез?
— Если скажешь еще хоть слово, не посмотрю, что ты король всея Аквилонии и наложу проклятие вечной немоты! — взревел Хасти, оторвавшись наконец от созерцания путаных узоров потертой напольной кошмы. Голос его, однако, мигом пресекся, едва сталь единственного зрачка мага столкнулась с пепельно-изумрудным взглядом магички, зазвучал хриплой мольбой:
— Иллирет… милая, родная, постарайся же понять — то, что случилось для тебя всего лишь прошлой ночью, для меня уже давно стало прошлым. Прошлым, о котором я стараюсь забыть. Я тысячу раз вспоминал Цитадель, тысячу раз казнил себя за глупость, снова, снова и снова! Но пойми же и ты — то была первая война, самая первая от рождения мира, понимаешь? Кто, ну кто мог знать? Для всех нас это было впервые… Я не думал, что они пойдут на такую подлость… Да, я открыл Тропу, лишь вняв вашим сомнениям, но я верил до последнего, что Сотворенный не способен на предательство… Любимая…
— Скажи еще раз… — севшим внезапно голосом попросила Иллирет ль'Хеллуана.
— Я верил до последнего, что Сотворенный…
— Нет, не то… Дальше…
— Любимая…
— Гм… Суд удаляется на совещание… Пойду прогуляюсь, — пробормотал Конан и выскользнул из шатра, стараясь быть как можно незаметнее.
…Когда спустя довольно долгое время он вернулся, то застал одноглазого мага на прежнем месте и в прежней позе. Иллирет испарилась.
— Ну? — весьма невежливо рыкнул киммериец. — Опять поссорились?
Хасти поднял голову, и от блаженного выражения, разлитом на обычно суровом и неприветливом лице мага, Конан на мгновение опешил. Потом понял.
— Не перестаю тебе удивляться, варвар, — негромко сказал магик. — И с ужасом думаю о том дне, когда ты стребуешь с меня все мои неоплатные долги. За сегодняшнее прибавь еще одно желание. Чего хочешь — вечную жизнь? Алмаз величиной с голову слона?.. Только скажи.
— А что, ты и вечную жизнь можешь? — хмыкнул киммериец.
— Не могу. Это я для примера.
— Долги твои тебе прощаю, спи спокойно, — довольно ухмыльнулся Конан. — А желание мое таково: сделай одолжение, сыщи мне некоего Коннахара. Где мальчишку демоны носят?..
Разыскивать Коннахара по землям Школы, впрочем, не потребовалось — он объявился сам. Спустя четверть колокола в глубине хозяйского дома послышался мелодичный перезвон. Странный звук повторялся снова и снова, и наконец Конан вспомнил: так звонит невидимый колокол у ворот, возвещая, что в «Сломанный меч» пожаловали гости. А затем в королевский шатер просунулась голова Коннахара — на лице написана тревога:
— Отец, похоже, у нас неприятности. Тот гуль, что обещал привезти выкуп, вернулся. И не один. Под воротами целый отряд.
Часть 5. Между прошлым и будущим
Глава первая
Правда и ложь
15–18 день Второй Летней луны.
Для хорошего знающего Забытые Леса путника, к тому же едущего верхом, дорога от озера Синрет до пещер, носивших имя Двергских Штолен, отнимет от силы день — выехав утром, доберешься к вечеру. Но Хеллиду еще в самом начале пути пришлось сделать изрядного крюка, дабы заглянуть в Эспли, разжившись там лошадью и некоторыми запасами для краткого путешествия. Упущенное время бывший подручный Блейри собирался наверстать, продолжив путь ночью, но позаимствованный конек напрочь отказался сломя голову нестись в темноте через незнакомый лес, и Хеллиду поневоле пришлось остановиться на ночевку.
