Кстати, подобный подход принес и еще один неожиданный эффект. Наслушавшись россказней о том, что картошечка повышает мужскую силу, мужики, налупившись драгоценного дефицита, запрыгивали на баб и, явственно чувствуя прилив мужской силы, начинали так наяривать, что в последние три года в стране резко поднялась рождаемость. О чем докладывали дьяки, проводившие перепись населения в связи с налоговой реформой.
Мои завтраки славились еще и тем, что на них подавали не только некие диковинные или уже и не очень продукты, но еще и по-особенному приготовленные. Так, если вся страна употребляла картошечку в основном в вареном виде, у меня на столе она появлялась и в жареном, и с грибочками, и со шкварками, и фри. Поэтому среди бояр, окольничих и стольников, подвизавшихся в Кремле, пышно цвела конкуренция за право поприсутствовать на моем завтраке. Что меня весьма радовало. Ибо сие означало, что вовсю шел процесс, так сказать, абсолютизации власти…
Когда я был по делам в Париже, то сумел выкроить денек и заказать себе индивидуальный тур в Версаль. Ну интересно же было, как там жил король-солнце, которому даже подштанники надевали два графа, а рядом стояли герцог с бароном, держа в руках по чулку. Но гид мне попался великолепный. Старичок из русских эмигрантов, он всю жизнь проработал во французском институте истории… ну или как там он у них правильно называется. Так вот, выяснилось, что я со всеми своими представлениями об изнеженных и ленивых королях – полный дебил! Оказывается, придворный этикет, который разработал Людовик XIV, вовсе не блажь ленивого, развращенного придурка, а имеет глубокий смысл. Начало царствования сего Людовика было ознаменовано приблизительно тем же, с чем сейчас столкнулся я, – всплеском бунтов и заговоров знати. В том числе и знаменитой Фрондой. Хотя, конечно, после Ришелье, показавшем французской аристократии, кто в доме хозяин, она малек попритихла. Так вот, сей незабвенный Людовик, оказывается, жизнь положил на то, чтобы его родимая французская знать, вместо того чтобы конкурировать за власть и влияние с королем, начала бы конкурировать за место при короле. Что ему прекрасно удалось сделать. И уже к середине его правления холеные французские герцоги и графы отчаянно интриговали не против короля, а за право подать королю при утреннем одевании правую подвязку или левую туфлю. А весь двор глубокомысленно обсуждал, что означает факт того, что графу N сегодня доверено подавать левый чулок, а не, как вчера и позавчера, панталоны. Ну, типа, как наши политологи и всякие там светские хроникеры обсуждают, что означает то, что президент в субботу предпочел верховую езду, а не поехал, как премьер-министр, кататься на лыжах, а генеральный прокурор при этом отправился поплавать в бассейн, который расположен на три километра ближе к ипподрому, чем к лыжному склону. И делают из этого глубокомысленный вывод, что расстановка сил во «властной элите» резко поменялась… Кстати, как нам объяснил тогда старичок, весь этот придворный этикет, разработанный королем-солнце, вещь настолько тяжкая, что в полной мере соблюдать его после смерти Людовика XIV не смог больше ни один французский король. «Ниасилили», так сказать…
Так вот, я собирался завтракать. Когда я появился в своей малой трапезной, Митрофан уже сидел там, а сразу же после моего прихода заявился и дядька Семен. Так что сначала все вроде как шло нормально. Мы неторопливо беседовали, когда служки начали вносить здоровенные подносы, уставленные блюдами с едой. Наряду с гигиеной я твердо, ну сколь возможно, внедрял в жизнь основной принцип здорового питания: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу». Нарушал его только во время дипломатических приемов, совмещенных с пирами, ибо в этом случае приходилось есть поздно, и по моим меркам, довольно обильно. Хотя и тогда среди присутствующих на пирах бояр ходили разговоры, что царь-де ест невместно мало, ну будто птичка клюет, видать, отравы боится… Отравы я действительно опасался, куда деваться, и постарался выстроить вокруг себя достаточно эффективную систему безопасности, но мало ел не поэтому. А потому, что твердо знал: мои гастриты, колиты, язву желудка и двенадцатиперстной кишки здесь, в этом времени, лечить некому. Следовательно, если я хочу жить долго и по возможности счастливо – лучше их вообще не заводить… И вот, когда на стол водрузили большое блюдо с картофельным пюре и служка приготовился раскладывать его по тарелкам, Немой тать, примостившийся в углу, внезапно взревел и, кинувшись к столу как коршун, ухватил это блюдо и сдернул со стола. Все ошарашенно замерли. Нет, всем было известно, что Немой тать тоже пристрастился к «царскому овощу», но до сего дня он себе таких выходок не позволял.
Я отодвинул тарелку и, встав из-за стола, направился в его сторону. Потому что никто, кроме меня, утихомирить эту внезапно разбушевавшуюся смертоносную стихию был не в состоянии. Немой тать заревел и спрятал блюдо с картошкой за спину. Я непонимающе остановился. Да что с ним такое происходит-то?
– Ты хочешь картошечки? – ласково спросил я свою «тень». – Так можешь взять сколько хочешь. А остальное – отдай. Нехорошо поступаешь. Мы тоже хотим картошки. Неужели ты с нами не поделишься?
Немой тать посмотрел на меня отчаянным взглядом, потом тоскливо взвыл и… вытащив из-за спины блюдо с пюре, внезапно начал жрать его прямо так, ртом, помогая себе руками. Все ошарашенно пялились на эту картину, но только лишь до того момента, как Немой тать захрипел и свалился на пол трапезной, схватившись за живот…
– Всем стоять! – взревел первым все понявший Митрофан, взвиваясь с лавки и прыгая к одному из служек. – Кто? Ты? – зарычал он, хватая его за воротник и резким рывком притягивая к себе.
– Не-эт, – заверещал служка, – не-эт, то Семен! Он мне просто сказал, чтобы я не прикасался сегодня к «царскому овощу»!
– Семен?!
– Стоп! – рявкнул уже я. – Хрен с ним, с Семеном, потом поймаешь. Пошли за Прокопом, и всех дохтуров из царевой лечебницы сюда, быстро!
После возвращения отучившихся в европейских медицинских школах и университетах врачей я учредил десять царевых лечебниц. Три в Москве и по одной в Ярославле, Нижнем Новгороде, Великом Устюге, Казани, Вологде, Великом Новгороде и Сольвычегодске. Ближайшая находилась недалеко от Кремля, в Китай-городе.
– Да я сам… – сорвался с места Митрофан, но был тут же остановлен моим окриком:
– Нет, ты – здесь! Ты – отравлен, понял? И я тоже. Занемогли мы, понятно? При смерти мы! Пусть повылезают из своих щелей. Я им за моего Немого татя… – Я судорожно вздохнул и, взяв себя в руки, приказал: – Так, берем его на руки, быстро! Митрофан, как пошлешь за Прокопом, – галопом в мой кабинет и приволоки мне гусиное перо, несколько перьев…
