— Обычно, — сказал Хо-Хак, — тем, кого мы поймали, людям из Порт-Кара, мы предоставляем сделать выбор.
— Какой выбор? — поинтересовался я.
— Мы, конечно, бросим тебя тарлариону, — ответил Хо-Хак.
У меня мороз пробежал по телу.
— И выбор твой прост, — продолжал Хо-Хак. — Или мы бросим тебя живого, или же ты пожелаешь, чтобы мы тебя сначала убили.
Я отчаянно попытался освободиться от стягивающих меня пут. Стоявшие вокруг ренсоводы равнодушно наблюдали за мной лишенным всяких эмоций взглядом. Я боролся, наверное, несколько минут, однако все мои усилия были напрасны. Лиана была слишком прочна. Я прекратил бессмысленную борьбу. Они надежно меня обезопасили. Я был всецело в их руках. Стоящая рядом девушка не переставала хохотать, с лиц остальных тоже не сходили улыбки.
— От тебя не останется никаких следов, — заметил Хо-Хак.
Я посмотрел ему в лицо.
— Никаких, — повторил он. Я снова попытался освободиться, и снова — безрезультатно.
— Такая смерть будет для него слишком быстрой, — недовольно произнесла девушка. — Он из Порт-Кара.
— Правильно, — поддержал ее парень с повязкой. — Давайте подвергнем его пыткам.
— Нет, — ответила девушка и посмотрела на меня с каким-то бешенством. — Давайте лучше оставим его у нас в качестве ничтожного раба.
Хо-Хак окинул ее задумчивым взглядом.
— Разве это не самая прекрасная месть порт-карцам? — процедила она сквозь зубы. — Это ничтожество будет служить нам, как бессловесная скотина, как тягловое животное.
— Тогда уж лучше бросить его тарлариону, — возразил парень с украшенной перламутром повязкой. — Мы от него просто избавимся, и все.
— Я говорю, — настаивала светловолосая, — давайте осрамим его, а заодно и весь Порт-Кар. Пусть днем работает и подвергается наказаниям, а на ночь будем его привязывать. После каждого часа работы будем избивать его розгами и плетьми, пусть это покажет ему всю нашу ненависть к Порт-Кару и тем, кто в нем живет!
— А почему вы так ненавидите жителей Порт-Кара? — спросил я у нее.
— Замолчи, раб! — завопила она и обеими руками вцепилась в петли лианы у меня на шее, затягивая их еще сильнее. Я почувствовал, что задыхаюсь. Лица вокруг меня начали бледнеть и расплываться. Я стал терять сознание.
Тут ее хватка ослабла. Она убрала руку.
Я жадно принялся ловить губами воздух и, закашлявшись, упал на плетеную подстилку. За моей спиной послышались недовольные крики. В бок уперлась чья-то острога.
— Я предлагаю бросить его тарлариону, — сказал парень с повязкой на лбу.
— Нет, — глухо ответил я. — Нет!
Хо-Хак посмотрел на меня. Он казался удивленным.
Я и сам был поражен. Произнесенные слова словно принадлежали не мне, кому-то другому.
— Нет, нет, — бормотал я, роняя слова, будто сами выходящие у меня из груди.
Сердце мое сжалось от страха, на лице выступил холодный пот.
Хо-Хак уже не скрывал своего удивления. Его большие уши наклонились в мою сторону с очевидным любопытством.
Я не хотел умирать.
Справившись с хриплым, судорожным дыханием, я встряхнул головой.
— Но ведь ты — воин, — заметил Хо-Хак.
— Да, — ответил я, — да, я знаю.
В эту минуту я с безнадежным отчаянием хотел сохранить уважение этого спокойного, сильного человека, именно его, бывшего раба, восседавшего теперь передо мной на троне, на этой раковине гигантского воскского сорпа.
— Зубы тарлариона действуют быстро, воин, — попытался подбодрить меня Хо-Хак.
— Я знаю, — ответил я.
— Если хочешь, — сказал он, — мы можем тебя сначала убить.
— Я… я не хочу умирать.
Я низко наклонил голову, сгорая от стыда. В этот момент мне казалось, что я окончательно потерял собственное лицо, что двигавшие мной моральные законы преданы, что Ко-ро-ба, мой родной город, обесчещен и даже меч, который я так верно хранил, запятнан позором. Я не смел посмотреть Хо-Хаку в лицо. Б его глазах, в глазах их всех — и в своих собственных! — я теперь мог быть только ничтожеством, только рабом.
— Я был о тебе лучшего мнения, — заметил Хо-Хак. — Я думал, ты настоящий воин. Я не мог ему ответить.
— Теперь я вижу, — продолжал Хо-Хак, — что ты действительно из Порт-Кара.
Я не мог поднять голову от стыда. Мне казалось, что теперь я никогда не смогу ее поднять.
— Ты просишь оставить тебя рабом? — спросил Хо-Хак. Вопрос был жестоким и прямым.
Я попытался взглянуть на Хо-Хака, но глаза мои застилали слезы. Я смог различить только презрение на его широком, спокойном лице. Я опустил голову еще ниже.
— Да, — едва слышно произнес я, — я прошу оставить меня рабом.
Вокруг меня поднялся невообразимый смех; смеялись все — и особенно радостно тот, в повязке с перламутром на лбу, но больнее всего для меня было слышать презрительный смех девушки, стоящей рядом со мной, едва не касающейся бедром моей щеки.
— Ты — раб, — указал на меня Хо-Хак.
— Да, — ответил я и добавил, — хозяин.
Слово застряло у меня в горле. Но все горианские рабы именно так обращаются к свободным мужчинам, а свободных женщин называют «госпожа», и это, конечно, правильно, поскольку должны же они кому-то принадлежать.
Последовал новый взрыв смеха.
— Ну вот, — сказал Хо-Хак, — а теперь мы, наверное, бросим тебя тарлариону.
Смех вокруг перешел в вопли.
Я почувствовал дурноту.
В эту минуту мне казалось уже безразличным, бросят они меня тарлариону или нет. Мне казалось, я потерял нечто более ценное, чем жизнь. Как я смогу смотреть в глаза кому-нибудь из них? Самому себе? Почетной смерти я предпочел позорное рабство.
Я сгорал от стыда. Теперь они действительно смогут бросить, меня тарлариону. По горианским традициям, раб — это животное, и хозяин вправе распоряжаться им по своему усмотрению, главное — чтобы это доставило ему удовольствие. Но сейчас я чувствовал себя совершенно разбитым, униженным, мне все уже было безразлично.
— Кто-нибудь хочет взять себе этого раба? — донесся до меня голос Хо-Хака.
— Отдай его мне, Хо-Хак, — услышал я. Чистый, звенящий голос принадлежал светловолосой девушке.
В поднявшейся буре смеха отчетливо слышались раскаты презрительного пыхтения парня, того, что носил на лбу повязку, украшенную перламутром воскского сорпа.
Но девушка!… Я странным образом чувствовал себя маленьким и ничтожным рядом с ней, каким-то пустым местом, ощущая в то же время каждую клеточку ее тела, гордого и свободного. Каким же жалким и презренным животным должен был выглядеть сейчас я — раб, обнаженный и связанный, стоящий на коленях у ее ног.
— Он твой, — услышал я слова Хо-Хака. Новая волна стыда охватила меня.
