Дмитрий Володихин - Золотое солнце

Так вот, я никогда не метал Куб в третий раз. Это во- первых. А во-вторых, старый отцовский Куб я кидаю только на второй круг гадания. Для первого круга у меня есть кое-что... необычное.

Я нащупал едва различимый шип на квадрате «корабль». Нажал. Подцепил ногтем приоткрывшуюся деревянную дверку. Совсем маленькую — в две трети ногтя на мизинце. Отогнул. Потряс Куб. И вынул из него другой, из чистого золота, во много раз меньше и в шесть по тридцать шесть раз сильнее. Это истинный предмет. Если тот, деревянный, — Куб, то этот — КУБ, никак не иначе. Держишь в руке и чувствуешь, как Сила хлещет из Его граней и греет, почти обжигает кожу. Всякий раз, когда я пользуюсь Им, через день ладони покрываются красными пятнами, а иногда волдырями. Как раз в тех местах, которые соприкасались с Ним.

И знаки на его гранях — совсем другие.

Иногда мне говорили, что вытачивать комнату для Него в старом Кубе — нехорошо. Отцу бы не понравилось. Ерунда! Отец был бы рад и завидовал бы одновременно: у сына появился предмет Силы. Это честь для всего рода от прадедов до правнуков. Иногда мне говорили, что деревянный Куб не так точно будет работать, когда внутри пустота; мол, Куб должен быть сбалансирован не хуже клинка; есть какие-то правила. Я не верю. Правила есть для тех, кто играет в кости и хочет от этого получать деньги. Торговцы, слепцы, сухопутные черви. Вольный народ не смеет поступать так низко. Я и в мыслях не держал использовать Куб для забавы, для игры, для получения денег. Весь смысл Куба, любого Куба, а не только моего, в том, чтобы установить связь между человеком и богом. А богу все равно, что внутри деревяшки, кости или камня. Пусто там или нет. Бог сумеет заставить Куб лечь на правильную грань...

Я заполучил его четыре года назад. Как и всякий истинный предмет Силы, он сам пришел ко мне в руки. В Пангдаме. Наша стая пришла туда с грузом рыбы и жемчуга, мы желали торговли, а не войны; оба этих занятия достойны мужчины, равно как толкование закона, добыча рыбы и морского зверя, строительство кораблей... Торговля ничуть не ниже войны. Только я не сведущ в этом деле. Я хорош там, где нужна быстрота, точный удар, скорая мысль, сила, власть, действие. Искусство торговли знакомо мне из поучений старшего брата, но я не люблю тянуть переговоры, говорить с прибрежной пылью как с равными, высчитывать локти ткани и меры зерна, спорить о том, сколько серебряных денариев с портретом Терновой императрицы в лунном золотом чеканки последнего года. Я умею, но не желаю. Точно так же, как хотел бы строить корабли, красивое это дело, но не умею. Может быть, научусь. Точно так же, как не умею и не желаю уметь приносить жертвы богам. Есть на это гильдия ноженосцев, а я эту заумь терпеть не могу. По-моему, тут не должно быть никакой сложности. Бог, он или враг, или друг; или с ним можно вести дела, или не стоит; или он даст, что ты просишь, или откажет. А от всех их тайных тонкостей меня воротит... Так вот, в Пангдаме торговый мастер и добрая половина стаи занимались делом, а я скучал и ходил по городу. Приглядывал женщину или какую-нибудь необычную покупку. Пангдам открыт для всех: воров и правителей, купцов и пиратов, магов и проституток, шутов и солдат. Здесь на прилавках лежит весь наш мир вплоть до самых отдаленных земель, куда не добраться и лучшему кораблю самой отважной ватаги.

Так вот, я нашел приличную девку. Худую, высокую, злую, точь-в-точь как я сам. Мы уже было отправились искать местечко, и тут я увидел хромого солдата. Да что за невидаль — хромой солдат! Костыль деревянный, на голове — воронье гнездо, все волосы дыбом, рожа пятнистая, немытая, тело тряпками прикрыто. Только плащ добротный, форменный, на плече войсковой значок: какой-то цветок с шипами. За поясом топор — тоже армейский, тяжелый. Хороший топор. Что меня к хромому понесло, сам не знаю. Подхожу. У него в одной руке дощечки с пояснениями — как и что понимать в КУБЕ, а в другой сама вещь. Сказать не могу, как меня эта вещь к себе притянула! Чуть только носом в нее не влип. Сила от нее, такая Сила идет, аж жилочки у меня под кожей подергиваются...

— Сколько? — я ему сказал. Усмехается. — Что, уснул? Рыбья моча, сколько?!

— У тебя не хватит.

Девка моя рядом вьется, топчется, за локоть норовит утянуть. Я его за горло одной рукой взял.

— Ну!

Усмехается. Потом я чувствую, будто не горло я сжимаю, а камень. Пальцам больно! А этот мне:

— Капрала Дана так просто не возьмешь. Он десять лет как легионер в городской милиции. Убери руку, парень, убью.

Я врезал ему. Ровнехонько в переносицу. Он ударился затылком о стену дома, Торжок тут к самым домам подходил. Девку как ветром сдуло.

Хромой вещь из рук не выпустил. Не упал. Прислонился к стене, усмехается.

— Хочешь взять, драчун? На, возьми. Дай мне все, что у тебя есть. Даешь?

А было у меня два пангдамских золотых и еще на три с лишком золотых мелким серебром. Выходило многовато. Я подумал: «Здесь любят торговаться, поторгуюсь». Хотел ему сказать, мол, все равно такую вещь ты мог только украсть, в кости выиграть, заполучить обманом. Цены ты ее не знаешь...» — но язык у меня для таких дел косо привешен. Я ему:

— Даю золотой.

У него лицо хоть и было грязь грязью, а потемнело еще больше. Рычит на меня, как злой кобель, одной утробой:

— Да ты кто? Поди от меня! Это не тебе.

Тут на Торжке сделался переполох. Двое, один из городской милиции, другой в форме имперского офицера, как раз к нам скачут, снедь, горшки, прилавки сшибают конями. Явно, что к нам. Солдат мой на месте завертелся, даром что хромой, а как здоровый круги нарезает. Вещи у него. Я его по руке — раз! По другой — раз! Покатился КУБ с дощечками. А оборванец уже волчком завертелся, как у магов заведено, некогда ему на меня бросаться, товар свой отбивать. Крутится так, что ни глаз, ни рта, ни рук толком не различить, очень быстро вертится. Только голос его слышу:

— Брось, дурак, все равно не удержишь.

И пропал. Жаль, не убил я его. Правда, в городе этого не любят. Да и странный человек, шея каменная. Опасный человек. Да. А все-таки жаль — не убил. Эти двое:

— Что ты у него взял?

Протягиваю костыль.

— Ты знаешь его?

— Говорил, будто капрал Дан...

Переглянулись. Имперец в лицо мне всматривается. Говорит второму:

— Действительно, не знает. Надо бы обыскать...

Теперь я ему в лицо гляжу.

— Ты не смеешь.

Какая харя у него была породистая! Ведь он хорошо ученый, понимает, кто я, что я. Видит, у меня один короткий меч против всей его сбруи, а все равно осознает: собственной гибели заглядывает в зрачки. Колебался он: умереть с честью или что-нибудь еще. Наверное, бросился бы. Имперцы — упрямые. Но городской ему сказал: