Себя же магом юноша не считал — несколько подсмотренных заклинаний ничто перед мощью настоящего колдуна, жившего в столице мира и наверняка не один год оттачивавшего мастерство. Стало быть — придется рискнуть.
Юноша вздохнул и, собрав всю свою волю в кулак, после чего накинул лежавшую на стуле у изголовья кровати фарийскую тогу — тогу, ему, рабу! — и осторожно направился к двери.
Страх вернулся и с каждым сделанным шагом становился лишь сильнее, но Трегоран, отчаянно сжав зубы, повернул ручку и вышел в длинный коридор, устланный роскошным ворсистым ковром.
«Этот миролюбивый фариец неприлично богат», — подумалось юноше, и столь глупая мысль позволила ему немного разжать тиски ужаса.
Дверь в конце коридора сама собой отворилась, и из-за нее донеслось:
— Я тут.
«Что и требовалось доказать». — Юноша вздохнул и двинулся вперед.
Маркаций удобно расположился в большой светлой комнате, заставленной шкафами со всевозможными книгами и свитками. Помимо них здесь нашлось место для большого стола и двух кресел — хозяин дома определенно любил удобства.
Фариец широким жестом пригласил юношу в кресло напротив себя. Трегоран, сглотнув, присел и уставился на своего спасителя.
Некоторое время они молчали. Наконец Маркаций заговорил.
— Итак, юноша, ты, я вижу, уже можешь ходить. Голова не кружится?
— Самую малость, — непонятно отчего покраснев, проговорил Трегоран. — Спасибо вам, господин, за то, что спасли мою жизнь.
— Не стоит благодарности. Спасение жизней — это долг каждого мага.
Он заметил, что Трегоран изменился в лице и с горечью добавил:
— Каждого настоящего мага. К несчастью, в империи таких становится все меньше с каждым годом. Увы и ах, но вместе со средним уровнем морали падает, что весьма неожиданно, и средний уровень владения силой. Как ни странно, знаменитые фарийские маги, которыми прочие народы пугают своих детей, год от года слабеют и чахнут, становятся все более ленивыми и бесполезными. Впрочем, замечу, что этот процесс не в меньшей степени затронул и иные государства, такие, например, как соседняя нам Атериада.
Трегоран удивленно моргнул. Фариец говорил в точности как храмовые жрецы в его родной Тимберии. Он вспомнил тучных бритых на лысо евнухов и сравнил их с подтянутым суровым фарийцем. Сравнение получилось столь уморительным, что он не сдержал тихий смешок.
Маркаций сверкнул глазами.
— Я сказал что-то веселое, юноша?
Молодой человек ойкнул и потупился, а затем рассказал о том, что его так рассмешило. Реакция чародея оказалась неожиданной — вместо того, чтобы рассердиться, тот задрал голову и захохотал. Смех у фарийца был чистый, добрый, в нем не слышалось злое торжество и упоение унижениями жертвы.
Этот человек вообще сильно отличался от других благородных имперцев, с которыми Трегорану приходилось встречаться раньше. И юноша окончательно решился.
— Господин, — сказал он, когда Маркаций отсмеялся, — ты хотел знать, как я сюда попал.
Благородный фариец внимательно взглянул на собеседника.
— Да, мне это будет интересно, но сперва, пожалуй, тебе стоит представиться. Да, твое полное родовое имя, определенно, не повредит.
Юноша удивился еще сильнее. Имперцев редко интересовало, кто был предком тимберского раба и какое тот занимал положение по праву рождения.
— Прошу меня простить, господин. Я — Трегоран, сын Линорана, внук Паранита из рода Силирнитов.
Чародей присвистнул.
— Надо же. Дворцовые стражи Божественного? Мир полон сюрпризов. Ты тоже должен был стать воином?
— Нет, господин, жрецом.
Фариец кивнул.
— Понимаю. Младший сын в семье. Ты остались живы во время разгрома, учиненного легионами, и оказался в рабстве. Трудно ожидать от тебя доверия к фарийцу, да еще такому, как я.
— Такому? — повторил ошеломленный познаниями собеседника юноша.
— Молодой человек, я тоже не представился полностью. Да, не представился.
Он выпрямил спину и гордо взглянул на юношу, положив руки на подлокотники, выполненные в виде орлиных голов.
— Ты разговариваешь с Маркацием Цилирием благородным сыном Силлы Цилирия, сенатором великого Фара. Опальным, конечно же.
Челюсть Трегорана поползла вниз. Мало того, что его собеседник был магом, так он еще и принадлежал к высшему сословию империи. Конечно, за годы правления Анаториана могущество всесильного в древности Сената здорово уменьшилось, но, тем не менее, сбрасывать со счетов влияние самых знатных и богатых семейств государства не мог даже божественный император.
— Вижу, что ты впечатлен, — улыбнулся Маркаций.
— И удивлен, господин.
— Почему такой человек живет в глуши? Я, кажется, уже говорил, но, конечно же, могу и повторить. Мои убеждения диаметрально отличались от идеалов нашего обожаемого императора и его прихлебателей. При этом я не стеснялся говорить то, о чем думаю. Кого-нибудь менее значимого за подобную дерзость ждал бы титул врага государства, плеть с кандалами и галеры. Или рудники — как повезет. Я же отделался всего лишь изгнанием, и, назовем это так, домашним арестом. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
— Да, господин.
— И неудивительно, — улыбнулся Маркаций. — Полагаю, храмовые жрецы, с которыми ты так удачно меня сравнил, потратили не один год на обучение. Если бы не мы, то сейчас ты, скорее всего, уже сбрил бы волосы и лишился кое-чего еще.
Юноша покраснел и потупился, а Маркаций встал и подошел к столу, на котором примостилась початая бутыль из зеленого стекла, рядом с которой стояли два точно таких же стакана, а также блюдо с сыром.
— Тимберское стекло, — зачем-то произнес чародей, беря бутыль в руки и разливая ее содержимое по бокалам.
Один из них он вместе с блюдом предложил юноше.
— Это легкое вино, тебе оно не повредит, равно как и сыр, и позволит немного расслабиться, — пояснил чародей. — Ты ведь собирался поведать мне свою историю, а не делиться особенностями родословной и социального положения. А потому я умолкаю и обращаюсь в слух.
Трегоран, внезапно почувствовавший необъяснимую жажду, одним глотком осушил стакан и закашлялся. Пускай и разбавленное, вино сильно ударило ему в голову. Он закашлялся и отправил в рот несколько кусочков сыра, тщательно их пережевал и проглотил, и только после этого начал говорить.
Юноша рассказал своему собеседнику все. Как попал в рабство, как на долгие годы превратился в бесправную вещь, игрушки в руках бессердечных господ, как сумел убежать. Наконец, куда убежал. Когда юноша рассказал о том, кого повстречал в пещере, бокал выпал из разжавшейся руки Маркация, а во взгляде сенатора появилось выражение безмерного ужаса.
Наконец Трегоран умолк. Его собеседник даже не посмотрел на бокал, который не разбился исключительно из-за толщины ворсистого селианского ковра, устилавшего пол кабинета.
— Девятеро спасите и защитите! — воскликнул мужчина. — Договор с Владыкой Хаоса. Мальчик, в своем ли ты уме?
От волнения благородный фариец растерял весь лоск и придворные манеры. Он поднялся и, подскочив к юноше, ухватил того за плечи.
— Мальчик, ты попросил у чудовища магическую силу?
— Н-нет, — испуганно пролепетал Трегоран. — Сила у меня была, я попросил память.
Маркаций ошеломленно уставился на него.
— Была?
Он моргнул и отпустил юношу, делая над собой видимое усилие, чтобы успокоиться.
— Подожди. Стало быть, ты учился на мага?
— Нет, господин, не успел.
— Тогда, во имя великих богов, откуда ты узнал о своей силе?
Юноша замялся, но решил, что раз уж начал говорить, то нет смысла запираться.
— У хозяев, — его передернуло, — была библиотека. Большая библиотека. Однажды, когда я ее убирал, случайно наткнулся на свиток. В нем было несколько заклинаний.
— Погоди, — недоверчиво прищурившись, остановил его Маркаций. — Ты хочешь сказать, что разжег в себе Пламя, всего лишь посмотрев пару раз на какой-то непонятный свиток в библиотеке? Тебе хватило этого, чтобы сотворить свои первые чары?
