и нечеловеческим.
Больше всего на свете Кохату хотелось бежать, но, глядя на труп, он вспомнил все ужасы, которые видел за последние несколько месяцев, все акты кровопролития, вызванные бессмысленной войной. Ярость закипела в нем и подсказала неожиданный ответ:
— Напрасную жертву.
— Напрасную? — повторил призрак, не оглядываясь. — Странный выбор слова, пресвитер Кохат. Что может быть достойней борьбы за выживание? — Он взял одного из извивающихся червей. — Это понимают даже низшие существа, а тебе и мне открыты куда более высокие истины. Мы служим до самой смерти, пресвитер Кохат, до самой смерти. Так было всегда. — Гигант помедлил, стирая кровь с руки. — Или, быть может, вы усвоили новую философию?
— Выживание? — побагровел Кохат, обводя рукой сцену резни, развернувшуюся в отдалении. — И где же ты его увидел?
Призрак обернулся и поглядел в означенном направлении, явив исхудавшее лицо, белое, словно кость. Во тьме умирали гвардейцы из бесчисленных полков, рубили и стреляли друг в друга среди пожаров. Но еще более жалкое зрелище являли собой Дети Обета — жрецы из братства Кохата. Они стояли на коленях и молились, держа дискосы и кадила, даже когда их расстреливали из лазерных ружей. На лице духа не отразилось ни тени чувств, охвативших священника.
— Откуда тебе известно мое имя, призрак? — процедил священник, ища взглядом выроненный пистолет. — Призрак?..
И тогда, к ужасу пресвитера, фантом посмотрел прямо на него. На мгновение Кохат встретил взгляд его жутких глаз.
— Что ты видишь? — повторил гигант, все еще держа в руках червя.
— Смерть… — выдавил Кохат.
Земля неожиданно сместилась и швырнула пресвитера вперед. Задыхаясь, он приземлился всего в нескольких футах от призрака.
— Приглядись.
Вместо этого Кохат обернулся, чтобы взглянуть на умирающих собратьев, протянул к ним дрожащую руку.
А затем против воли его голова дернулась назад, и личинка оказалась перед самым носом экклезиарха. Вымазанная в крови, набухшая, сжимающаяся и извивающаяся меж пальцев призрака. Кохат уловил переливчатый блеск и пригляделся. Плоть личинки медленно разошлась, высвобождая прозрачные крылышки.
— Смерть или перерождение?
В голосе призрака звучало сомнение. Он действительно хотел услышать ответ. Пресвитер осмелился заглянуть духу прямо в глаза. Увиденное в них сокрушило его разум, и Кохат завопил — так громко, что его вопль был слышен даже сквозь грохот битвы. А когда крик умолк, священник уже отошел в мир иной.
Либрариум Сагрестия [4], Аркс Ангеликум, Ваал
В округлой башне пробил колокол, призывая сонм горбатых призраков, и те хлынули из теней: бледные, истощенные сервы, семенящие на паучьих лапах саванты и закутанные в мантии писари с трубчатыми конечностями. Все они печатали на бегу, стуча по керамическим клавишам пальцами с металлическими суставами, и пели гимны, исторгая их из смазанных маслом глоток. Когда весь этот поток затопил крытые переходы башни, те наполнились шелестом пергамента и звуками хоралов, в которых смешались восторг и страх.
С увеличением толпы росли общие смятение и исступление; вскоре слуги стали беспорядочно метаться по украшенным множеством статуй залам либрариума. Крепостные яростно спорили о точном значении сигнала тревоги, в то время как сервописцы с пустыми глазами извергали на них потоки данных, выдавая перфоленты лязгающими руками. Казалось, что вот-вот суматоха может привести к насилию, но тут в центр вышел гигант в полночно-синих доспехах и навис над собравшимися. При себе Луций Антрос имел украшенный посох высотой почти с него самого. Им он и ударил несколько раз в плиты, оповестив о своем присутствии.
В тот же миг невольники прекратили спорить и расступились, давая дорогу библиарию. Даже механические сервиторы не гудели, но отползали и отъезжали с пути Антроса. Он поднялся на железную кафедру и посмотрел на море обращенных к нему лиц. Луций выделялся даже в столь странной и разномастной толпе. На нем не было шлема, а потому слуги видели лицо типичного Кровавого Ангела: словно высеченное из мрамора, благородное и нечеловечески прекрасное, обрамленное гривой светлых волос, ниспадавших на плечи. Хотя его внешность, бесспорно, производила впечатление, притягивало к нему внимание совсем другое. Совершенные черты Антроса искажал страшный голод, жажда, горевшая в его безупречных голубых глазах.
Представшее перед ним зрелище не прибавляло Луцию добродушия. Одержимость, бурлившая в разумах даже самых опытных из его кровных рабов. Абсурдные намеки на панику. Он позволил своему сознанию скользнуть через толпу, подхватывая мысли слуг, заглядывая в их ограниченные бедные души. Одного лишь нарушения привычного распорядка дня оказалось достаточно, чтобы привести их в неистовство. Антрос вздохнул. С самого возвращения с Термин он словно был погребен заживо в этих залах среди робких бюрократов и близоруких писарей. Вдобавок к этому после смерти лейтенанта Миоса библиарий почти не мог спать: в снах к нему вновь и вновь приходили воспоминания о бойне в карьере. Он со смешанными чувствами ожидал вызова от Мефистона.
Впрочем, понять, кто виновен в начавшемся здесь и сейчас беспорядке, было легко. Сама верховная педантка.
— Схоласт Гор? — спросил он голосом сильным и звучным. — Ты здесь?
На другом конце зала раздался шорох, и через толпу к нему двинулась женщина, облаченная в алую мантию, вышитую позолоченными рунами. На свой лад Димитра Гор поражала так же, как и сам библиарий: она была столь высокой и худой, что казалось, одежда висит на ней как на вешалке, а капюшон скрывал голову, напоминавшую иссохший череп. Только острые выступы плеч выдавали, что под тканью скрывается хрупкое и истощенное тело. Черты лица — угловатые и андрогинные, под тонкой кожей просвечивают пульсирующие вены. Одним словом, она воплощала собой все, что Антрос находил удручающим в своих подчиненных. Димитра была сухой, словно пыльные ломкие страницы древних томов. На кафедру она поднялась неспешными и осторожными шагами, словно подбирающийся к добыче богомол.
— Это твоих рук дело? — спросил Антрос, кивком показав на воющие над головой рупоры.
По либрариуму все еще разносился искаженный и усиленный звон колоколов.
Даже Димитра, невероятно высокая по меркам смертных, выглядела ребенком рядом с огромным библиарием.
— Да, лексиканий, — почтительно ответила она, не отрывая взгляда от пола. Говорила женщина сквозь сжатые губы, черты лица оставались неподвижными. Еще более странной ее внешность делали большие, широко расставленные глаза с радужной оболочкой столь темной, что казалось, в них есть только зрачки.
Антрос чувствовал, что, пусть служители Округлой башни и не глядят на них, они внимательно ловят каждое слово, и верны они скорее Димитре, чем ему — их новому господину. Лексиканию не было дела до запутанной иерархии и правил кровных рабов, однако он
