нами Связи. Но, возможно, есть средство и от неё, — предполагаю я, швыряя в воду ракушки, — даже сильная магия — это всего лишь магия.
— Я тоже — всего лишь магия? — настораживается Эй.
— Не ты. А чары, которые тебя держат, ― пытаюсь я объяснить. ― Ты говорила, что вынуждена пить кровь. Разве тебе не хочется освободиться от этого?
— Нет, — отвечает она, прожигая взглядом мёртвый корабль. — Я всем довольна.
— Потому что твои мысли скованы.
Эйка скалится, обратив ко мне тёмные, как пропасть, глаза:
— Да неужели? Значит, ваши страшные чары не дают мне шевельнуться? Ну, тогда сам убирайся!
Она толкает всего раз, и я скатываюсь с камня. Внизу песок, но от удара из лёгких вышибает весь воздух. Я вижу над собой лицо Эйки, одновременно сердитое и испуганное, а пошевелиться не могу. Пока не вспоминаю про Перо в кармане. Я нашариваю его, прежде чем ощупать кости, и осторожно выдыхаю, держась за грудь. Целое! Можно жить дальше.
Эй уже выпрыгнула из тени на солнце, но теперь настороженно застыла, следя за моими руками.
— К чему такие… Порывы? — откашливаюсь я, пряча Перо за пазуху. — Если тебе надоело моё общество, просто скажи… Со сломанной спиной я точно никуда не уйду.
— Ты и так не уйдёшь! — заявляет Эй. — Ты прикован к своему маяку.
— Долг есть долг.
Садясь и выплёвывая песок, я мысленно подбираю более внятное объяснение. И отчаиваюсь подобрать.
— К сожалению, тебе не понять. Но, к счастью, это не твоё дело.
— Теперь моё! Раз я обязана к тебе возвращаться, — не унимается Эйка.
— Это горе, да. Но почему бы не нести его стойко?
Украдкой я поглядываю на лес. Солнце уже чиркнуло по горизонту, и тени деревьев протянулись через берег к воде. Пора прятаться, но я не двигаюсь с места. Злюсь на себя, злюсь на неё и безуспешно пытаюсь отряхнуться от мокрого песка.
— Что тебя бесит? — не могу я понять. — Никто не говорит, что надо жить счастливо. Но отчего бы не жить мирно?
— Отчего?! — ветер бросает волосы ей в лицо, Эйка сердито откидывает их за спину, и чёрные пряди разлетаются по воздуху грозовым облаком.
И в общем уже понятно, что всё это ей не нужно. Я имею в виду маяк и корабли. И платье в голубой цветочек смотрится на ней нелепо, также как бусы из ракушек. Всё безнадёжно. Я это осознаю одним мигом, и тоска ударяет вместе с первым порывом зимнего холода. Но я жду ответа.
— Что тебя больше бесит? — передразнивает Эй. — То, что я кровожадная тварь или то, что я приковала тебя к себе? Что бы ты хотел подправить в первую очередь?
Я всё-таки встаю, цепляясь за скалу, но левая нога отзывается острой болью.
— При чём здесь мои желания? — спрашиваю я, потирая колено. — Лишь бы ты была сыта и довольна! Кстати, отойди в тень.
— Сама разберусь! ― скалится Эйка. ― С чего ты взялся командовать?
— А с чего ты злишься?
— С того, что я тварь, — с готовностью подсказывает она, — в этом моя природа.
— Хорошо, — киваю я, чуть подумав.
Тропинка совсем узкая, но Эйка не спешит посторониться. Мне приходится опереться на камень, чтобы удержать равновесие. Я гляжу на Эй, она глядит на меня, и это длится довольно долго. С небес опять начинает капать, но кому какое дело?
— Что именно тебе хорошо? ― наконец, осведомляется Эй.
— Хорошо, будем жить в кошмаре, — поясняю я, стараясь не думать о наступающей ночи и близкой зиме, — можно теперь пройти? Или подаришь меня оборотням?
Лицо Эйки на секунду искажает судорога, как будто она хочет превратиться. Но она только бросает:
— С тобой невозможно говорить.
— Да, это не моё, — соглашаюсь я, ловя на ладонь дождевые капли, — у меня одно дело — зажигать лампу. Разговоры для этого нужны. Скорее наоборот.
— И для Связи наоборот, — кривится Эйка, — её не за тем придумали.
Я вообще не знаю, для чего её придумали. Я…
— Я вообще не знаю, для чего её придумали. Я сказал, что хочу избавиться от проклятия, а не от тебя, Эй. Мы могли бы сами решить, как лучше.
Слова заканчиваются, и я смотрю уже не на неё, а на тонущие в дождевой завесе обломки судна.
— И какое это будет решение? — осведомляется насмешливый голос. — Если хочешь, я растолкую, для чего нужна Связь. Такие, как я, гибнут нечасто, но всё же гибнут. Особенно если идёт война. А сами мы размножаться не способны. Можно обращать живых, но с этим полно мороки.
— Войны давно нет.
— Ну и что? — огрызается Эйка. — Я тебе объясняю, для чего нужен один живой в паре! Вот за этим и придумана Связь, она сразу решает все вопросы.
— Видимо, не все. Если ни тебе, ни мне нет покоя.
Я бы и дальше смотрел на океан, но там смотреть некуда, одна мгла. Неподъёмные сизые волны кидаются на берег в надежде раскрошить камень. Когда-нибудь раскрошат — и что дальше?
— Действительно, загадка, — Эй делает ко мне шаг и задумчиво наклоняет голову, — наверное, я ослабла от долгого перелёта и плохо тебя укусила.
Мне неприятен этот тон, и я пытаюсь отодвинуться, то есть вжаться в камень, но она продолжает тем же ласковым голосом:
— Или вы, волшебники, плохо подчиняетесь чарам? Кто знает! ― продолжает она вкрадчиво. ― Если наши и кусали магов, то в живых не оставляли. Слишком опасно.
Я вглядываюсь в сумрачные глаза, но не ощущаю, что утопаю в бездне, как это было в первый день. Мне просто интересно. И слегка страшно. Я начинаю думать, что это очень близкие чувства.
Эй всё-таки останавливается. Вплотную ко мне. Я бы ощутил её дыхание на своём лице, если бы она дышала. А так я ощущаю лишь идущий от неё жар. Дождь льёт всё сильнее, но Эйка совершенно сухая, только пар от неё поднимается. Если она волнуется, злится, или сытно поела, то способна обжечь.
— Или, — договаривает она шёпотом, — дело в том, что я не пытаюсь?
И давай смеяться. Страсть до чего непростые создания, кто они там…
— Пойдём уже домой, — урезониваю я её, — сейчас тут грязи будет по колено.
А эта чокнутая всё стоит под дождём и хохочет. Прислонилась к камню возле меня и заливается.
— Ильм, — еле выговаривает она, — ох, Ильм, да ведь в том-то и дело! Вы нас любить не можете. И мы не можем любить!
— Почему? — удивляюсь я. — Вас же из людей сделали!
— Потому что мы иначе устроены, — объясняет Эйка таким тоном, словно тут нечего объяснять, — потому
