Стремясь избавиться от волшебства, враги выжигали землю. Ядовитым пеплом и раскаленным железом клеймили мир, он бился в агонии. Но не умер – лишь уснул тяжелым сном, и свет померк.
Но Первый источник, самый могущественный и древний, продолжал сиять. Он был скрыт сводами гор, черным камнем, лабиринтом пещер. Враги не нашли его.
Там же, в пещерах, спрятались последние выжившие звезды.
Они поклялись освободить мир, пусть даже на это уйдет тысяча лет. Но поняли: недостаточно уничтожить врагов – нужно вернуть земле силу.
И год за годом, сотню за сотней лет искали новые песни, волшебство, способное исцелить раны мира, превратить тлеющую боль в живительный свет.
Так появились предвестники преображения.
7
Я привык слышать стук ее сердца сквозь сон. Привык, просыпаясь, различать ее дыхание, ловить эхо чувств. Ее кожа всегда прохладная, а мысли – теплые. Ее душа сияет светом весны, может растопить лед, прогнать стужу – и зима отступает из моего сердца, чувства становятся пронзительными и яркими.
Каждое утро я просыпаюсь раньше Беты. Не выпуская ее из объятий, смотрю наверх, ищу звезды. Иногда знакомый узор сияет надо мной, иногда тонет в приливе рассвета. Порой небо скрыто облаками или дощатым потолком чужого дома.
Сегодня опоры нашего жилища – стволы деревьев. Их ветви – стропила, шелестящая листва – кровля. Под нами колючее шерстяное одеяло, и сквозь него я ощущаю холод земли: жизнь бурлит в ней, но уже предчувствует зимние морозы, готовится уснуть. Темнота струится вокруг меня и Беты, льнет к корням деревьев, но не опаляет их. Темнота не дает нам замерзнуть. Бета спит и не помнит о том, что скоро зима.
Мы в пути уже много дней. «Как будто сон», – сказала Бета. Но может ли сон быть таким пронзительным и долгим? Мне кажется, я помню каждый шаг, пройденный нами на пути от гор. Вереск и дальний шум волн. Острые листья травы, режущие, как лезвие, – боли нет, но капли крови стекают по рукам. Луга, поросшие диким ячменем, – колосья спелые, вьюнок обвивает их, голубые цветы сияют среди увядающей зелени, я срываю их, проходя мимо.
Не сон и не явь – преображение. И мы с Бетой идем сквозь него, день за днем.
И с каждым шагом, с каждым часом я все ясней понимаю – это навсегда. Те, кому я служу, – не зовут меня. И те, что подчинялись мне, – молчат. Приговор в силе, и, наверное, всегда будет так. Моя судьба теперь – блуждать вдали ото всех и смотреть, как меняется мир.
Когда понимание захлестывает, я не могу удержать свои чувства, они горят. И каждый раз, услышав их, Бета говорит: «Я никуда не уйду без тебя».
Сейчас она спит, а я пытаюсь разглядеть звезды сквозь колыхание темной листвы.
Этот лес юный, ему меньше недели. Но деревья уже высокие, тянутся ветвями в поднебесье, стволы толстые, кора успела огрубеть, растрескаться. Эти деревья еще не знали ни весны, ни лета, им только предстоит пережить зиму – но я уверен: если срубить огромный ствол, увидишь годовые кольца и насчитаешь их сотни.
Леса, погибшие шестьсот лет назад, возвращаются к нам. В каждом дереве, как в хрустальном шаре, заключено время нашего изгнания, время горечи и тайн. Война промчалась по земле, сожгла врагов, дала силы преображению – и вот вокруг меня лес, ветви качаются над головой, листва заслоняет звезды.
Но мои звезды ничто не скроет. В предрассветный час среди лесного шепота и безмолвия души я не могу не думать о них. Они сияют, тревожные и горячие, они повсюду. Звездный ветер течет, связуя их воедино, сила струится – от меня и ко мне. Я пытаюсь остановиться, погасить внутренний взор, но не могу.
Я вижу свет Арцы – мятущийся и яркий – но она молчит. Сумел бы я сдержаться и не ответить, если бы ее голос раздался в моей душе? Я осужден и должен помнить об этом каждый миг своей жизни.
Сияние Рэгиля такое глубокое, такое красивое, мне больно смотреть на него. Он в городе, скитается среди видений и целительных чар. Я должен быть рядом с ним, чувствую это так ясно. Но мне нельзя приближаться к нему.
Сколько бы ни блуждал внутренний взор по моему небу – Амиры нет. Звездный ветер пронизывает меня, когда я тянусь к ней мыслью. Тишина и память.
Из-за меня Амира погасла. Умерла, потому что меня не было рядом. Потому что я не предвидел, на что способен Лаэнар, и не взял его в плен, не убил. Я не погиб на войне, но не спас свою звезду, такую близкую, яркую. Как после этого я могу оспорить справедливость приговора?
Амира погасла, но Лаэнар сверкает ослепительно, как прежде. Его сияние меняется – багровое, синее, раскаленно-белое. Он предал нас, так почему я все еще считаю его своим? Да, предал, но ничего не изменилось. Свет мчится от него ко мне, потоки силы возвращаются от меня к нему – через бесконечное расстояние, через земли и море.
Он всю жизнь принадлежал мне, я знаю его так хорошо. Почему же я не догадался, что он сделает?
Но даже пророки не предвидели этого. Ни в зеркалах, ни в снах, ни в видениях среди голубого дыма, нигде не являлось такое будущее. «Я не знал, – сказал мне Эркинар в тот день. – Прости меня, я не знал».
Я не могу злиться на пророков за то, в чем виноват сам.
Но есть то, в чем они виновны передо мной. Они молчали о моем будущем – но знали его, теперь я уверен в этом.
* * *
Сколько я себя помню, Эркинар был моим лучшим другом. Среди восемнадцати великих звезд он ближе всех мне по возрасту – всего на три года старше, и в детстве я почти все свободное время проводил в чертогах прорицателей. Эркинар уводил меня в сны, мы странствовали там подолгу: темнота дорогой текла вперед, мы шли по ней из сна в сон. Миры, невероятные и яркие, наполненные голосами и светом, люди, непохожие на знакомых нам, чужая земля и чужие небеса – все это я видел в белых снах и со временем научился сам находить путь, мне уже не нужен был проводник. Но ни один, ни с Эркинаром, ни с другими пророками – я никогда не видел снов о своем будущем.
Чем старше я становился, тем больше появлялось дел. Каждое мгновение было на счету, война приближалась. Но я по-прежнему приходил к пророкам, стоял у зеркал, погружался в сны – сквозь туман видений смотрел на города и гарнизоны врагов. Прорицатели показывали будущее, его
