дрогнул, поплыл. Превратился в целую вереницу образов: нищенка, задиристый самурай, карлик-торговец…
Они исчезли, а с ними исчез и горный отшельник.
На месте ямабуси стоял высокий плечистый тэнгу, одетый во всё чёрное. Соломенный плащ на его плечах свисал до земли, напоминая сложенную пару крыльев. Впервые в жизни я видел чёрную солому. В левой руке тэнгу держал веер, но не такой, как у Широно, а складной, из семи вороньих перьев.
Лицо гостя разительно отличалось от длинноносого и краснокожего лица Широно. Казалось, что какой-то злой шутник взял тэнгу за нос и подбородок — и вытянул нижнюю часть лица вперёд, смял воедино, превратив в мощный, слегка изогнутый клюв. Под клювом на шее топорщились перья, похожие на бороду, а может, борода, похожая на перья.
Когда тэнгу говорил, клюв щёлкал невпопад.
— Карасу [44], — пробормотал Широно. — Так и знал, что это ты.
— Красивый ход, — согласился Карасу, адресуя дракону лёгкий поклон. Нас он игнорировал. — Ты промыл им зрение небесной водой? Хорошо, теперь этот мальчик видит меня в истинном облике. Чем это поможет ему? Испугает ещё больше?
Впервые Карасу посмотрел на меня. Он не моргал, но его круглые глаза время от времени затягивались белёсой пленкой. Пленка двигалась от клюва к уху и быстро возвращалась обратно. Это выглядело жутковато. Казалось, зрячий слепнет и тут же прозревает.
— Не вмешивайся, — велел ворон, повторив слова Широно. — Твой тэнгу прав: это опасно.
— Он не тэнгу!
Я кричал, дрожа от страха и возбуждения:
— Он человек!
Карасу засмеялся. Смех его был карканьем целой стаи.
— Ещё скажи, что он не твой. Мальчик, ты забавен. Все тэнгу любят забавы и проказы. Я — меньше других, но ты меня развеселил. Ещё в порту, когда ты нарывался на драку, я понял, что ты — великая потеха, способная рассмешить камень. Вот мой подарок тебе: я не стану превращать тебя в живую статую. Цени, это большое уважение.
Он качнулся ко мне:
— Так говоришь, он человек? Слуга — в это я поверю. Остатки вашей мерзости ещё бродят в нём. Хуже того, они усилились. Я чую гнусную вонь. Понадобится много дней, прежде чем она выветрится. Но человек?!
Вороний грай раскатился над двором.
И сразу же я для Карасу исчез, умер, превратился в пустое место. Всё его внимание обратилось к Широно.
— Ты молодец, — судя по виду Широно, он ждал от Карасу чего угодно, кроме похвалы. — Ты славно прятался. Я восхищён твоим мастерством. Это лишний раз подтверждает, кто ты на самом деле. Никогда бы не подумал, что ты заберёшься в такую глушь! Я искал тебя где угодно, но Акаяма? Если бы не молва о слуге, которого передали от мёртвого хозяина живому…
Он взмахнул веером. Порыв ветра растрепал мне волосы.
— Увидеть твоё лицо? Опознать беглеца? Это стоило мне труда. Ты ловко избегал моих ловушек. И всё же попался: там, на лодке. Я так и не понял: зачем ты снял маску?
— Моё имя Барудзироку Широно! Смотри на меня, негодяй!
Перебравшись на нос, Широно стоит в полный рост и грозит веером летучей голове. Он без маски. Странный огонь цвета старого серебра пылает на его плечах. Языки холодного пламени позволяют видеть всё: красную кожу, длинный нос, глаза навыкате.
Крылья хлопают в чёрном киселе, крылья-паруса ловят ветер. Кажется, что Ловкач отрастил чудовищные крылья ненависти и злобы…
Крылья!
Вот чьи крылья хлопали над лодкой! Широно открыл своё лицо не только Ловкачу. Ямасита Тиба, ты испугался. Карасу-тэнгу, ты возликовал. Годы поисков подошли к концу. Ты возликовал, но не понял, зачем Широно пошёл на опрометчивый риск. Спасать господина такой ценой — не в природе тэнгу.
Карасу ждал ответа. Широно молчал.
— Неважно, — наконец каркнул Карасу. Глаза его опасно заблестели. — Лети за мной, беглец. Ты ещё способен летать? Я пытался купить твой веер, чтобы лишить тебя возможности удирать от меня по воздуху.
— Ты не знал, что это я, — бросил Широно. — У лавки с веерами ты ещё не был уверен, что нашёл меня.
— Да, — согласился ворон. — Возле лавки я ещё не знал, что это и впрямь ты. Но я предусмотрителен. Если бы твой хозяин…
О небо! С каким презрением он это произнёс!
— Если бы твой хозяин согласился на сделку, прельстившись деньгами, а ты бы ему не позволил, я бы решил, что ошибся. Что ты — другой тэнгу, развлекающийся игрой в слугу. Ни один тэнгу не отдаст свой веер. Сейчас, когда я опознал тебя, я рад, что ты при веере.
Приказ хлестнул кнутом:
— Летим!
Широно достал веер из-за пояса. Я был уверен, что он сейчас взлетит, повинуясь приказу, но Карасу в отличие от меня расценил жест Широно иначе. Ворон сложил свой собственный веер в пушистую дубинку, поднял её над головой, как поднимают меч.
— Сопротивление? — удивился Карасу. — Немыслимая глупость!
Где-то я уже слышал подобное.
Не отвечая, Широно принял боевую стойку. Его веер потрескивал, мелькали колючие белые искры. Веер Карасу блестел, словно кусок угля. Соломенный плащ пришёл в движение, превратился в рой рассерженных пчел. От сандалий Широно неслось гулкое цоканье, похожее на стук лошадиных копыт по булыжнику. Сам Широно при этом не сходил с места.
«Я не стану превращать тебя в живую статую, — прозвучал в памяти хриплый голос ворона. — Цени, это большое уважение».
Я оценил.
Выхватив плеть, я хлестнул Карасу по коленям.
Да, знаю: истинный самурай сперва должен возгласить своё имя. Затем, дождавшись, когда противник тоже назовётся, истинный самурай вступит с ним в честный поединок лицом к лицу. Но даже великий Минамото-но Ёсицунэ, ученик тэнгу, не гнушался прибегать к военной хитрости и бить врагов в спину, за что его всемерно восхваляли как образец доблести. Уж не знаю, тэнгу ли научили героя разить, не дожидаясь, пока враг обернется и представится, или герой освоил сию науку без чужой помощи — об этом в книге, которую ещё в детстве подсунул мне святой Иссэн, не говорилось ни слова.
Уподоблюсь Ёсицунэ в его благородстве, решил я, а дальше
