выть от голода и жажды, но все тот же страх не дал ему сразу кинуться к спущенной лестнице. Наоборот он заставил его забиться в самый темный угол. По лестнице спустилась пьяная девчонка — наводчица. У нее в руке был нож. Не успела она стать обеими ногами на пол, как Тим неожиданно сам для себя бросился на нее, оттолкнул и моментально выбрался наверх. Стрелой промчался сквозь комнаты и выскочил наружу, заметив только краем глаза костер в одной из комнат и на его фоне темные человеческие фигуры. Дальше он просто бежал, не разбирая дороги, из последних сил, пока не упал от усталости на грязной улочке. Она привела его к воде. Наступил поздний вечер. Не зная куда идти, он просто сидел и смотрел на воду. Она текла, огибая сваи и образовывая за ними маленькие водовороты. Голодный, уставший, но довольный, что оказался на свободе и его жизни ничего не угрожает, Тим свернулся клубком и заснул. На следующий день начались его скитания по улицам большого города. Он голодал, просил милостыню, приворовывал на рынках. К зиме прибился к компании беспризорников, живших в канализации. Жили, в основном, кражами. Ему не нравилось воровать и он на?чал искать себе работу. В начале весны нашел себе работу у зеленщика. Перебирал овощи, толкал тележку, зазывал покупателей, доставлял заказы и крупные покупки на дом. Но хозяин имел буйный характер и много пил. В конце весны не выдержав участившихся побоев, ушел. Половину лета перебивался случайными заработками, пока случайно не набрел на эту компанию по разливу. Здесь он проработал около шести месяцев. Это было самая лучшая часть его жизни, сказал мне Тим, за все время пребывания в Нью-Йорке.
Специфика моей работы подразумевала умение сливаться с окружающей обстановкой, и в тоже время быть вне нее, иначе говоря, жить своим заданием, ни на что не отвлекаясь. Привыкая смотреть на мир холодным и расчетливым взглядом, от которого в не меньшей степени, чем от специальных навыков, зависит твоя жизнь, непроизвольно начинаешь мыслить этими категориями и в мирные периоды своей жизни. 'Мир сквозь прицел' постепенно меняет твои привычки, мировоззрение и характер. И в один прекрасный день ты просто перестаешь меняться, стирая границу между 'работой' и 'домом'. Начинаешь жить, как и там, сам в себе и для себя. Так случилось с моей прежней жизнью, правда, я это осознал только здесь, взглянув на себя со стороны. В этом времени мне пришлось меняться в обратную сторону, привыкать жить с людьми и в обществе. Здесь это было проще сделать, хотя бы потому, что жизнь еще в этой совсем молодой Америке была дика, своенравна и жестока по сравнению с тысячелетними устоями Европы. Идя по жизненному пути в одиночку, умея решать свои проблемы сам, при этом, не боясь проливать как свою, так и чужую кровь, я вполне подходил на роль первооткрывателя и основателя Америки. Опять же, в этом времени, мне все чаще приходилось заниматься производством и сбытом, торговлей и финансами, то есть с тем, о чем я имел в прежней жизни только смутное понятие. Хотя в основе моей нынешней жизни, как и прежней, лежало насилие, но в тоже время, оно не стало основополагающим началом моего существования в прошлом. И как я подозревал, виной тому были дети, вторгнувшиеся в мою жизнь. Сначала Тим, затем Луиза. Мне постоянно приходилось оглядываться на них, смирять свои порывы, учиться смотреть на мир их глазами. Под их воздействием я менялся, но это были не те изменения, которые полностью перекраивают психику человека. Нет. Я как был, так и остался бойцом специальной разведки Евгением Турминым, а ныне бандитом Джеком Дилэни, но во мне, похоже, пробудилось то, что я давно похоронил, любовь к людям. Правда, пока к двум маленьким представителям человечества. К Тиму и Луизе.
И сейчас, когда смотрел на крепкую фигуру Тима, на его улыбающееся лицо, я чувствовал гордость за мальчика, показавшего себя на деле мужчиной. По привычке я попытался проанализировать свое чувство и неожиданно понял, то, что я сейчас чувствую, может быть сравнимо с гордостью отца за своего сына.
ГЛАВА 10
Моррисон представлял тот тип закоренелого и расчетливого эгоиста, чьи эмоции и чувства были сосредоточены только на нем самом и на своих удовольствиях. Уход от мормонов, переезд в Нью-Йорк и женитьба не изменили его сути. Он всегда брал, что хотел, не взирая на то, вещь это или человек. И вот сейчас он хотел Джулию Картрайт. То, что она невинна, возбуждало его еще больше. Сначала он думал склонить ее к близости, используя свое мужское обаяние, затем предложил деньги, от которых она с негодованием отказалась. И тогда Моррисон поклялся, что пойдет на все, лишь бы заполучить ее. В выборе средств и методов он никогда не был щепетилен. Убийства, шантаж, подкуп — именно этими методами он поднимался наверх, к власти и деньгам.
'Все средства и методы хороши, лишь было хорошо мне, — подобная мысль вряд ли приходила ему в голову, но зато она хорошо отражала суть его натуры.
* * *
Я стоял перед зеркалом. Из него на меня смотрел худощавый человек со спокойным загорелым лицом и карими глазами. Легкое пальто серого цвета, пошитое в одном из лучших мастерских города, облегало его широкие плечи и грудь без единой морщинки.
'А Джек Льюис был недурен собой, — подумал я и подмигнул себе в зеркале. — А вот, сколько ему лет, хотел бы я знать? Двадцать четыре — двадцать пять? Да, где-то в этих пределах. Наверно, это странно выглядит, когда человек не знает, ни когда он родился, ни сколько ему лет, ни кто его родители'.
Я достал из жилетного кармана часы. Стрелки показывали десять часов пять минут. Пора ехать.
— Тим! Ты собрался?!
На пороге моего кабинета показалась крепкая фигура мальчика. Он выглядел взволнованным и немножко сердитым. Нервно огладив лацканы своего нового сюртука, спросил: — Мы уже идем? — а на лице его читалось: — Джек к ней хорошо относиться, значит, я тоже должен к ней хорошо относиться. А если она мне не понравиться? Что тогда?'.
Он уже знал историю того, что со мной произошло, и как я стал опекуном маленькой девочки, но детский страх, что она займет его место в моей жизни, заставлял его нервничать и сердиться. К тому же, как и я, он привык заботиться только о себе, а сейчас в его жизни появилась маленькая девочка, которая теперь будет вроде его сестры. Мне не трудно было угадать смятение в его душе, потому что несколько месяцев тому назад, перед встречей с Луизой, сам чувствовал нечто подобное.
Открыв парадную дверь школы, я который раз оказался в самом центре сосредоточения эмоций, представляющих лучшую сторону человека: любви, ласки и обожания. Группки девушек, сбегающих по широкой лестнице, одна за другой, тут же рассыпались, оказываясь в объятиях своих родных. Я наблюдал этот праздник любви каждое воскресение и привык к нему, как привыкли и ко мне, но сегодня со мной был хорошо одетый молодой человек приятной наружности, поэтому мы невольно оказались в центре внимания юных леди и их родителей. Иногда за взглядами следовал громкий шепот и шутки, заканчивающиеся взрывами смеха. Тим дважды успел покраснеть под наиболее настойчивыми взглядами юных прелестниц, пока, наконец, на лестнице не появилась Луиза. Сбежав с лестницы, она вприпрыжку помчалась ко мне, как вдруг неожиданно увидела рядом со мной незнакомого ей мальчика. Резко затормозив, она перешла на шаг, идя чинно и манерно, как и положено юной леди. От такой резкой смены поведения, выглядевшей довольно забавно, я не смог сдержать улыбки, после чего замер в ожидании, когда же живущий внутри ее бесенок, озорник и выдумщик, вылезет наружу. Подойдя, она сначала посмотрела на меня, но я молчал, потом перевела взгляд на Тима. Продолжая смотреть на него, вдруг неожиданно спросила меня: — Джек, а кто этот мальчик с тобой?
