вполне понимаю.
Мои размышления прервал голос Джимми.
— Хочу еще разок осмотреть внутренности твоей посудины, — сказал он. Точно лекарство протянул на ладони: пей. Его деловитый, обыденный тон сразу же развеял сомнения и страхи.
Мы обследовали главный отсек, в котором находился пульт управления, комфортная лежанка, стол и несколько полок с тщательно подобранными книгами. Дальше располагался уютный камбуз, а за ним — кладовка с запасом консервированных обезвоженных продуктов, которого должно было хватить на год, Джимми всегда говорил, что больше я все равно не протяну, и заливался истерическим смехом. Ну что же. Хотя бы год в моем распоряжении имелся. Там же находилась компактная силовая установка, которая включала в себя аккумуляторы для освещения-отопления, а также электродвигатель с газовой установкой. В самом дальнем отсеке — рабочие ракеты и всевозможное оборудование, которое позволяло бы мне контролировать их откатку в производственные шлюзы. Возле главного отсека располагалось большое помещение с резервуарами для питьевой воды и кислорода. И вот, представьте себе, подле всего этого, рядом с таким погонометражом — книжные полки. Человек устроен невероятно. Одновременно с жизненно важными грузами он тащит бог знает куда, за миллионы миль, вместе с фотографией семейства, которого уже давно нет, свою библиотеку… это стильно, не так ли?
Все части моего нового дома были оснащены надежными амортизаторами, дабы ослабить мощные толчки, которых мы ожидали во время старта. Мне казалось, что в космосе я не буду ощущать движение, но запуск мог оказаться тяжелым испытанием не только для психики. Для того чтобы максимально ослабить влияние стартовых перегрузок, ракета состояла из двух частей: ореха и ядрышка. Все перечисленные мной помещения располагались в ее ядре. Между наружным и внутренним корпусами были установлены эти специальные гидравлические амортизаторы, частично нейтрализующие при запуске инерцию внутренней части ракеты. Кроме того, мое кресло перед пультом управления тоже было оснащено мощными амортизаторами и надежным страховочным конусом из ремней.
Судите сами, я сделал все возможное для обеспечения своей безопасности.
Во время последней ревизии мы с Джимми также проверили ракетные парашюты, которые, по моим расчетам, должны были значительно погасить скорость ракеты при вхождении в атмосферу Марса. После этого мне останется только катапультироваться, прихватив кислородный баллон, и благополучно опуститься на поверхность. Только-то!
Специальные комплекты парашютов разных диаметров были установлены в ряде отсеков снаружи по всей длине ракеты. Каждый из них прикреплялся к корпусу прочным тросом и запускался в действие с пульта управления. Я понимал, что больше половины их неминуемо разорвет в клочья, но оставшиеся должны были сработать!
Подошло время старта.
Мы с Джимми спустились, и теперь меня ожидало самое тяжелое испытание — немногословность прощания, когда чувства захлестывают и топят, а ты в них… ну как щенок слепой — в реке. Рабочие-мексиканцы никак не могли взять в толк, почему ракета направлена не в небо, если целью путешествия являлся «Марте», Марс по-испански. Наивные старатели были твердо убеждены, что я, пролетев немного, упаду в океан. Вот непременно упаду! Правда, многие сомневались даже в том, что ракета взлетит вообще. Улетать в окружении этих сомнений так же приятно для реализуемых амбиций, скажу я вам, как, осушив последний в жизни бокал мартини, прикусить соленую мякоть оливки.
Я поднялся по трапу на борт и, прежде чем закрыть за собой дверь, оглянувшись, увидел, как вся моя команда отъезжает в грузовиках, выполняя последнее желание идейного смертника, как назвал это руководитель курсов воздухоплавания из своей детской песочницы в Пасадене Джим Уилмор. Мерзавец такой. Умел старик поднимать настроение перед стартом. Распоряжение гласило: никто в момент старта не должен приближаться к зоне отбытия ближе чем на милю.
Таким образом, мое сумасбродство простиралось на целую милю. Найдите, у кого короче, учитывая обстоятельства. Ведь, строго говоря, я не знал, к каким последствиям могут привести мощные взрывы, сопровождающие запуск.
Моя дорогая тетя Софи обожала пугать меня в детстве неизвестным миром, который окружает всякого, кто оказался способен первый раз в жизни завязать свои ботинки.
Свои ботинки я завязал давно и с той поры не переставал удивляться бездне всего неизвестного, что окружала меня всяк божий день и до нынешнего часа, и мало того что окружала — еще и росла. Я говорил много слов, еще больше скажу, но в одном был уверен всегда, а самую прочную уверенность в том ощутил, затягивая огромные болты внешнего отсека, фиксируя внутреннюю переборку, усаживаясь в кресло перед пультом управления и застегивая ремни. Хотите знать в чем?
Никогда, говорю это как очевидец таинственного и великого обстоятельства, никогда Карсон Нейпир больше не скажет, что в этом мире он понял все, что хотел, во всем разобрался или что для него на этом свете не осталось секретов.
Часы показывали до старта девять минут с мелочью. Я благословил небеса за то, что они дали мне испытать этот миг, время глубокого постижения мира как части себя и себя как его составляющей. Может быть, те же космические чувства испытывает человек за девять минут до собственной казни? Не знаю. Даже сопряженные с фатальной обреченностью — непременным условием твоего исчезновения с поверхности мира земного, — они должны быть настолько же пронизывающи и глубоки.
Через девять минут я должен буду исчезнуть с поверхности этого мира и… И что там дальше — никто не знал. Чет или нечет, выбор невелик. Или меня разорвет в миг нажатия кнопки «пуск», или…
Семь минут! В горле моем пересохло. Вкус оливки остался на корне языка, помимо желания сделавшись ароматом прощания. Вкусом последнего причащения к земному, обыденному, дорогому до боли в глазах, до умоисступления.
Четыре минуты!
Тридцать пять миллионов миль… дней за сорок, поди. Сорок дней вне времен. Очень как-то символично, знаете. Нет, не поддаваться этой символике, страху. Но, с другой стороны, если правда, что лишь после смерти живое существо перестает испытывать страх, то лучше уж я побоюсь… Побоюсь, порубаюсь еще, волну погоню… Через сорок дней Карсон Нейпир вам еще скажет оттуда, что…
Две минуты!
Взглянув на кислородный баллон, я чуть-чуть приоткрыл кран.
Минута! Я подумал о маме — не встретимся ли мы где-нибудь по пути?
Тридцать секунд! Положил почему-то ледяную руку на почему-то теплый рычаг. Пятнадцать секунд! Десять, пять, четыре, три, два, один!
Я потянул рычаг.
Раздался оглушительный грохот. Ракета ринулась вперед и взлетела!
Мне даже не сразу стало понятно, что мы с ней стартовали. В момент запуска я ощутил в крови такой мощнейший выплеск какого-то гормона, что потерял представление, где я, кто и что со мной. Только
