— Поединок!
Шум удивления прокатился над головами полководцев: девчонка и воин… А Еленка сбрасывала с себя боевой панцирь. В голосах полководцев появилось одобрение. Зариш весело рассмеялся и тряхнул светлыми волосами.
— Сестра, — сказал он, — в бою я не забуду, что ты — женщина.
Мира Ель не удостоила его ответом.
Соперникам вручили короткие тяжелые клинки и стеклянные бокалы, до половины залитые темно–красным вином: уронивший хоть каплю должен будет сам признать свое поражение.
Противников вывели на площадь, где уже строились войска, готовые принести клятву верности новому королю или первой королеве. Скрипя деревянными блоками, лифт поднял обнаженных по пояс соперников на каменистую площадку среди скал, окружающих дворец Апротед. Здесь, одни, они проведут свой бой, и победитель встанет на краю скалы, чтобы народ увидел, кого горы избрали ему в вожди.
Тишина разлилась в Дианее. Старый Нэйбери стоял на возвышении перед войсками и хмуро гладил шлем. Он считал, что сегодня сейм полководцев совершил преступление, покусившись на власть династии Апротед. Но он понимал — это необходимо, да и Зариш тоже не чужд священной династии. Полководец прикрыл красные от бессонницы веки: какой–то демон мучил его. От каждого прикосновения когтистой лапы сердце резко сжималось, выдавливая на лбу липкую испарину.
Нэйбери нехотя открыл глаза и с тревогой взглянул на плато поединков. Мира Ель могла бы стать матерью, ее сын — королем Дианеи. Права династии были бы восстановлены. Но если Зариш убьет ее…
Крики соперников, похожие на клекот далеких орлов, стихли. На краю скалы с высоко поднятым бокалом в руке появилась легкая фигурка королевы Ели.
«Значит, горы считают девчонку солдатом… Что будет… Тайно убить…» — Полководец вздохнул, тихо, со всхрипом, и снова закрыл глаза, гоня навязчивые трусливые мысли.
Мира Ель стояла возле поверженного противника. Из рассеченной груди текла кровь, отчаянно ныли разбитые локти и колени. Кровь текла из носа и уголков губ. Этот удар рукояткой был неплох.
Королева хлюпнула носом, улыбнулась разбитыми губами и перерезала брату вену щербатым клинком. Кровь толчками полилась в подставленный бокал. Она подняла напиток победы к глазам. Глухая шапка горячей крови, словно дым костра, висела над чистым переливом вина.
Мира Ель пригубила бокал. Победа смешалась с вином и кровью, подташнивая, мутя разум, пробуждая беспричинную радость. Папа! Я — солдат! Я — королева!
Vivace rallentando
Что же ныне привело тебя в такое неистовство и заставило, расторгнув союз, поправ дружбу, преступив права, с враждебными намерениями вторгнуться в его владения, несмотря на то, что ни он сам, ни его подданные ничем пред тобой не провинились, ничем тебе не досадили и гнева твоего не навлекли? Где же верность? Где закон? Где разум? Где человечность? Где страх господень?
Франсуа Рабле
Сизые, туманные времена настали в Дианее. Из–за далеких отрогов Сахарного хребта сползли туманы и накрыли страну мокрым покрывалом. Казалось, что пастухи–горцы спрятались в глубоких каменных щелях, бездельничают, голодают и нежатся в объятиях жен. А может быть, они посматривают на тусклый, в размывах диск солнца да только и ждут, чтобы по весне опустошительной лавиной броситься вниз, в долину, наесться, напиться там, а все, что не уместится в брюхе, унести с собой…
С самого утра королева пропадала в эниесзовом лесу. Охота была неудачной Ни одного кабана не оказалось ни возле водопоя, ни на лещиновых пастбищах.
Королева Ель бесшумно шагала по влажной листве, устилающей звериные тропы. Листва мокрым шорохом охватывала щиколотки при каждом шаге, наполняя воздух запахом прозрачной перепрелости. В жизни Еленки только второй раз лес сбрасывал одежды, пряча в дымчатом тумане неприглядную наготу…
Сегодня перед восходом королева нашла старое пожарище. Туман прикрывал лесную рану прохладным влажным налетом, клубился в обожженных гладких выбоинах. Словно великан–дракон дохнул на лес тяжелым всесжигающим вздохом. По краям горелого оврага скрючились в неестественных, ослепленных позах железные крючья и лапы. Не иначе как сам горный исполин Претогор калил здесь над пламенем Ольены наконечники магических стрел. Еленка прислушалась, надеясь различить звякающие шаги дракона, но только тревожно шумел лес, навевая смутные догадки и беспокойные мысли.
Королева Ель расстегнула легкий панцирь и присела на край остекленевшей горки. Рассветный ветер влетел под металлические кольца, осторожно касаясь луженого тела. Еленка склонилась над глинистой лужей. На нее глянула девушка, очень молодая, по–своему прекрасная. Жесткие волосы, жесткие глаза, жесткие складки на углах губ. Вздернутая, как у хомячка–локи, верхняя губа. Казалось бы, неуместная боевая прическа… Что–то в жизни пошло кругом, — сказала Еленка. — Что–то мутит мои мысли, крикнула она. Но туман глух к крикам.
Семь дней назад королева Ель впервые оглянулась на мир своей жизни. Она ощутила бессмысленно бурную любовь ко всему сущему, будь то обожравшаяся гусеница или лист черемухи, плывущий по реке. Очнувшись ночью, она вскочила и выглянула в окно. С неба падал мелкий теплый дождь. И Еленка заплакала, пока никто этого не видел. Она заплакала от восторга, от того, что она — живая … Она увидела смерть, любую, — и законную, и нелепую — не как невыносимый факт гибели твоих рук и ног, — а как сгусток алчного небытия, сжирающего весь мир, отнимающего силой слабости или случая самое дорогое…
Королева Ель вышла на торную тележную колею. Помахивая клинком, она зашагала к Столице. Из–под ног с визгом выскочил пышнощекий локи и, смешно переваливая толстым задом, засеменил к перелеску.
Над кузницами Мелетема висел столб чернильного дыма. Во дворе механики вгоняли круглые заклепки в громадные латунные лапы осадного колеса. Сквозь грохот молотов доносились пронзительные крики: в сарае рядом клеймили пленников, переданных в кузницы. Прокопченный, ссохшийся мастер Камен, поддергивая набедренную повязку, посыпал бурлящее нежно–желтое варево крупной синеватой солью. Неведомым зельем он охранял от врагов тайну механизма осадных колес.
Камен оттолкнул мешок с солью, схватил деревянный половник и зачерпнул им из котла. Он плеснул зельем на латунную заготовку. Та зашипела, пошла горьким дымом, потускнела. Камен повертел в руках дырявую, рассыпающуюся на глазах болванку. Он взглянул через дыры на
солнце и, улыбнувшись, растер металл руками. Камен нетерпеливо потряс плечом, изогнулся и довольно поскреб под лопаткой.
Королева Ель оторвалась от дыры в заборе и перемахнула во двор. Она улыбнулась Камену. Тот раскланялся, отмахивая половником. Еленка поводила рукой по шероховатой станине осадного орудия и поднялась по скрипучим ступеням на крыльцо дома. Она вошла в узкие сени, пропахшие кислыми овощами, а оттуда — в комнату «для приема гостей и пищи».
