катит его к ряду экранов вдоль стены. Хлопает ладонью по столу, пробегает пальцами, поднимает глаза вверх.
– Ну так завизируй ее, – сердито говорит она в воздух, так же бесцеремонно берет меня за запястье и прикладывает ладонью к столу.
Экран мерцает, мгновение играет бликами и выводит прелестную в своей архаичности структуру папок.
– На, дитя, – говорит рыжая, – что найдешь, все твое. Устанешь – постучи по столу, скажи, пусть вызовет Хильду. Я приду и отвезу тебя в комнату. – Она медлит, колеблясь. – Если тебе нужен секс, у нас сейчас как раз разморожено много свежих парней, есть очень симпатичные.
Я смотрю на нее, видимо, довольно дико, потому что она смеется.
– Да ладно тебе! Чтобы дочь Шуши – и была против секса?
– Не, – говорю я, – секс – это хорошо, но я люблю все-таки со знакомыми…
– Ну ты как хочешь, главное, знай, что это можно устроить в два притопа.
– Подожди, Хильда, – говорю я осторожно, – прости за любопытство, но вот вы такие все офигенские, а Шуши, ну и я, и мы все, мы, в общем, обычные. Не уродки, но обычные.
– А, так это не генетика, – смеется она, – это мы тут просто развлекаемся, ну да. Это последние лет тридцать только, работы поменьше стало, раненых нет, ремонт штатный весь, вот мы и… балуемся.
Я зависаю и хочу спросить – а как эта вражеская генетика относится к пластическим операциям, неужели не регенерит их обратно? Потом соображаю, что, наверное, она и не имеет в виду хирургию. Ведь они все очень разные. Может быть, так выглядят здоровье и довольство собой… помноженные на десятилетия. Тем временем рыжая исчезает.
В кают-компании остались две женщины – та темнокожая по-прежнему сидит за столом с планшетом, а другая – за экраном по ту сторону большого стола, почти строго спиной ко мне, я вижу только золотистые кудри, небрежно сколотые на затылке, нежное розовое ухо и изящную линию плеча.
Пожимаю плечами. Мне уже не привыкать копаться в сырых данных. Ну ладно. Покажите мне, что у вас тут есть… в доступе.
Несколько часов спустя Хильда отвозит меня в комнату отдохнуть, поесть и воспользоваться туалетом. Как я соскучилась по своим протезам, сил нет.
– Кстати, Текк тебя зря напугал, – секретным голосом уточняет она как-то совсем некстати, – наши мужчины из команды в основном живы. Просто мы их редко размораживаем.
Я молча киваю.
– Может, когда-нибудь… – задумчиво говорит она, – я Стена лет двадцать уже не будила, у него такие сосуды, страшно.
– Заморозка – дело серьезное, – соглашаюсь я. Она кивает и меняет тему.
Хильда почти не упоминает о Шуши, в основном расспрашивает о сестрах. В ее голосе мелькает тень не то чтобы зависти… Но какая-то мечтательность. Вряд ли они тут так уж тоскуют о детях, но азарт строительства новой Земли – это, конечно, соблазнительно. Я, может, и сама бы увлеклась – там столько всякого разного, выбирай не хочу, – но протезы в полной гравитации носить очень неудобно. Мне говорили, что на старой Земле g было немножко поменьше.
Хильда везет меня обратно в кают-компанию, подкатывает к столу, уходит. Я копаюсь в данных. Точнее, я копаюсь в данных о данных. Даты сохранений. Переносы массивов. Траектории изменений. Вроде бы на вид все пристойно – я прохожусь день за днем, час за часом полностью по всем данным с камер, смотревших в сторону окна Доллара, и нет, я не вижу никаких махинаций. Может быть, я просто не туда или не так смотрю. Хильда приходит каждый раз, когда я прошу, устраивает меня, кормит, поит, приносит сухие полотенца, предлагает какой-то приятно пахнущий крем для волос (я не отказываюсь), делает мне массаж спины («Дитя, это возмутительно, в каком состоянии твои мышцы») и отвозит меня в местный аналог качалки. Так проходит несколько дней – я не считаю, мне не до того. Текк хитрит. Зачем он хитрит?.. Что ему от меня скрывать, когда уже столько рассказано?
Наконец я сдаюсь.
– Капитан Текк, – говорю я в пустоту, оттолкнувшись обеими руками от стола – коляска чуть отъезжает и останавливается, – прошу вас, верните меня на «Гвоздь». Я изучила те материалы, которые хотела изучить.
– Ты не обязана возвращаться, – отвечает динамик.
– Обязана.
– Добро, дитя.
Хильда приносит мой скафандр. Он чист, приятно пахнет изнутри и полностью перезаряжен. Меня, и горелку, и пустые кислородные баллоны, по-прежнему прикрученные к ней, грузят в маленький автоматический кораблик. Хильда улыбается на прощание и машет рукой. «ВолгаЛаг» выплевывает меня в сторону «Гвоздя».
В этот раз все происходит быстро. Два часа на ровной тяге, переворот «вверх ногами» на последней трети, торможение, плавный вход в открывшуюся прямо подо мной шахту. Клипса аккаунта над ухом оживает.
– Сержант Србуи Кульд, – чопорно говорит «Гвоздь» и замолкает. Для меня явно нет готовой программы действий типа «засунуть ее в морозильник» или «немедленно доставить на выволочку». Впрочем, второе я сейчас сама себе организую.
– Гвоздь, согласуй мне расписание с Валуевой.
– Сержант Кульд, доктор Валуева готова принять вас немедленно.
И, заметьте, никаких биологических проверок.
Валуева курит и смотрит в интерактивное окно. Вид у нее усталый.
– Рассказывай, – роняет она, не глядя на меня.
– Моя третья мать, Шуши, имеет общий со всей командой «ВолгаЛага» генокомплекс. Не заметный, распределенный. Думаю, что программа Ернина искала именно его. Хотя Текк удивился, что Ернин знал о нем. На «ВолгаЛаге» мне предложили остаться у них вместо матери. Ездила я, потому что хотела просмотреть все их данные по исчезновению окна прямо на месте. Мне позволили это сделать. К сожалению, ничего нового я не нашла.
Валуева молчит.
– Больше ничего, – говорю я.
– А твои видения?
Я моргаю.
– Видения как обычно. Продолжаются.
– Насчет генокомплекса понятно, поднимем пару человек, изучим вопрос. Садись. Рассказывай.
Я рассказываю, она внимательно слушает, записывает. Черт ее знает, какие выводы она делает из моих галлюцинаций, но ей по-прежнему интересно. А вот о «ВолгаЛаге» и тамошних развлечениях – не очень.
– Извините, – не выдерживаю я, – но капитан Текк дал понять, что у них с капитаном Картрайт какой-то старый конфликт… Э-э-э… Что мне можно об этом знать?
Валуева кряхтит и морщится.
– Главное, что ты должна знать о застарелых конфликтах людей такого возраста, – это то, что они уже стали несущими конструкциями. Они ненавидят друг друга с тех пор, как тебя еще и на свете не было, – и это с учетом твоих холодных лет. Причина уже неважна. Прими как физическую константу.
Глубокой ночью я просыпаюсь, двумя руками держась за спящего Маккензи. Я думаю: вот мы с ним ровесники. Предположим… Предположим, мы прожили жизни бок о бок, мы родили и вырастили ребенка. Мы ссорились, мирились, бывало, что изменяли друг другу, но возвращались и уже не мыслим жизни по отдельности. Но… Но лет десять-пятнадцать назад мое тело вдруг перестало стареть и обновилось. У
