Волк, свернувшись клубком, задремал тоже. Он устроился так, чтобы кончиком хвоста касаться замершего в сети Шестилика, и на каждое движение последнего приоткрывал настороженный желтый глаз.
Конан проснулся на закате. Быстро собравшись, забросив за плечи сеть с летучим шаром, он двинулся в путь. Отдохнувший Бонго заскользил по тропинке впереди него, поворачивая чуткую морду на каждый шорох.
То ли жизненные силы постепенно возвращались к Шестилику, то ли на него благоприятно подействовал долгий разговор, но он не был больше неподъемным чугунным ядром, а казался по весу не больше детского мяча. Он даже чуть подпрыгивал в сетке, щекоча киммерийцу лопатки то одним, то другим своим носом. Конан отметил про себя, что утраченная было способность летать вот-вот вернется к его ветреному приятелю, в связи с чем необходимо ни на миг не спускать с него глаз.
Когда стемнело, Шестилик вежливо осведомился, скоро ли они остановятся на ночлег.
— Не знаю, как ты, а я выспался, — бросил через плечо киммериец. — Отдыхать будем у логова врага.
— Безумец! Ты хочешь идти прямо к нему?! — в ужасе заверещал шар.
— Я думаю, мимо твоих хваленых Стрелков легче проскользнуть ночью, чем днем.
— О, безрассудный! Зрение у них не хуже кошачьего, к тому же наши ночи светлы даже в новолуние! Одумайся, пока не поздно!..
Но Конан лишь упрямо покачал головой. От ужаса Шестилик стал вновь наливаться тяжестью. Раздосадованный киммериец едва сдерживался, чтобы не сбросить со всего размаха сеть на землю и навсегда распрощаться с донельзя трусливым и высокомерным существом. Но приходилось смирять раздражение: вряд ли ему удастся найти здесь другого толкового советчика, идти же вслепую, наугад — глупо.
При свете растущей луны и многочисленных звезд тропинка четко вырисовывалась под ногами. Бонго трусил все так же спокойно и бодро, густая шерсть его отливала звездным серебром. Лес, по которому они шли, становился все реже и реже, деревья все чаще перемежались широколиственными кустами. Наконец последние деревья кончились, и впереди показался широкий луг, на противоположном краю которого вздымались к небу зубцы угрюмых скал.
— Я не пойду дальше! Отпусти меня здесь! — Шестилик заметался за спиной Конана с такой силой, что едва не порвал веревки. — Хватит и двоих самоубийц! Хватит двух свеженьких исчадий! Я не желаю быть третьим!..
Конан опустил сеть с шаром на землю.
— Помнится, ты говорил, что любой зверь разыщет тебя в траве и растерзает, — с усмешкой заметил он.
— Пусть лучше зверь! Пусть свора зверей, но только не стрелы Серых Стрелков! К то же, хищных зверей крупнее кошки на острове давно уже не водится! Вернее, не водилось до тех пор, пока ты не привел сюда своего волка!.. Оставь меня, безумец! Я не пойду на верную гибель!
Конан внимательно рассмотрел простиравшийся впереди них луг и скалы. Ни одного движения не было заметно ни в высокой траве, ни среди нагромождения острых камней. Стояла полная тишина, не нарушаемая даже птицами и насекомыми. Тишина была определенно зловещей.
— Так ты говоришь, ночью они стреляют не хуже, чем днем? — спросил киммериец, хмурясь, так как не представлял, как ему следует поступить дальше.
— О, можешь проверить! — с готовностью отозвался крутящийся в траве шар. — Вышли вперед своего волка, и ты увидишь, как через мгновение из волка он превратится в ежа! Давай, давай! Прикажи ему выбежать из-под прикрытия деревьев!
Конан покосился на Бонго. Нет, рисковать преданным и умным животным он не будет, как бы ни подзадоривал его насмерть перепуганный мыльный пузырь. Но проверка необходима. Только вот кого — или что — послать на лужайку, под призрачный свет луны?..
— А в птиц они тоже стреляют? — спросил он у Шестилика, пытающегося перегрызть веревки своей сети всеми имеющимися у него зубами.
— Я же сказал! — раздраженно откликнулся тот. — И в птиц, и в ящериц, и в бабочек! Проверь, проверь! Выпусти своего волка!..
Киммериец, нагнувшись, потрогал рукой землю в нескольких местах под ногами и, найдя пласт влажной глины, вылепил шар величиной с крупное яблоко. Хорошо размахнувшись, он кинул его в направлении скал. Спустя мгновение раздался тонкий свист, и шар прямо в воздухе Действительно превратился в некое подобие ежа — множество очень тонких стрел впились в переднюю его половину. Почти тут же он рассыпался и глиняной трухой упал на землю.
Зрелище впечатляло. Конан, умевший ценить чужое воинское искусство, на миг проникся к невидимым стрелкам уважением. Впрочем, он тут же вспомнил, что в обмен на свою поразительную меткость все они стали бездушными рабами Багрового Ока.
— Неплохо… — протянул он. — А отчего у них такие тонкие стрелы? Больше похоже на вязальную спицу, чем на стрелу.
— Зато от них не спасает никакая броня! — ответил Шестилик. В голосе его звучало что-то вроде гордости. — Будь ты закован в железо с головы до пяток, стрела все равно найдет тебя. Вопьется в прорезь для глаза — и не одна, а с десяток!
— Положим, в прорези для глаз можно вставить прозрачные кристаллы горного хрусталя, — заметил Конан. — Но мне это не подойдет в любом случае: терпеть не могу, когда со всех сторон обвешан гремящими железками! Ни размахнуться как следует, ни увернуться вовремя!..
Киммериец поднял с земли сеть, которую Шестилику не удалось перегрызть, несмотря на все старания, и шар вновь закачался за его плечами.
— И куда же ты теперь, отважный воитель? — ехидно поинтересовался Шестилик.
— Мимо Серых Стрелков можно пройти лишь в обнимку с исчадьем, верно? Мне отчего-то не хочется в третий раз ощутить на себе их ласковые прикосновения. Значит, остается единственный выход — найти тот подземный ход, который вырыли когда-то ваши восемь воинов. Я сильно подозреваю, что тебе известно, где он находится!
Шестилик промямлил что-то неразборчивое.
— Для тебя же будет лучше поскорее привести меня туда, — добавил Конан, согнув за спиной руку и щелкнув первый попавшийся ему нос.
— Если я приведу тебя к подземному ходу, ты отпустишь меня? — сопроводив щелчок недовольным писком, спросил шар.
— Я отпущу тебя, когда ты станешь полностью для меня бесполезным! — сурово отрезал киммериец. — Но если в поисках подземного хода я потрачу много времени, настроение мое может испортиться. И тогда я не поручусь, что ты не полетишь в сторону Серых Стрелков, как только что туда полетел глиняный шарик.
Шестилик долго кряхтел и ворочался, принимая решение. Наконец произнес тихим голосом, в котором слышалась скорбная покорность судьбе:
