Судья хихикнул про себя. Может, там и находится сейчас Менгер? Ушел под землю. Умер и лежит в могиле со своими больными легкими!
Этот громила содрогнулся, сидя с бокалом вина в руке. Процесс против Сёренсена немного подпортил его репутацию, но ему потребовалось лишь некоторое время, чтобы восстановить ее. У него хватило сил решительно заткнуть рот тому, кто больше всех распространял слухи. Дельце было провернуто неплохо. Снивель испытывал всегда приятное чувство удовлетворения, когда разделывался с врагом, словно он совершал благодеяние для человечества. Сам же получал настоящее удовольствие. От сознания, что обладает властью. Силой убивать с помощью подручных, силой открыто выносить смертные приговоры тем, кто ему не нравился.
Судья, назначенный Его Величеством, обладает почти неограниченной властью. Ибо король, являющийся его единственным начальником, в Норвегии никогда не показывается. А наместник короля в Норвегии, что он из себя представляет? Полностью безвластен!
Бессознательно Снивель встал и подошел к большому зеркалу в гостиной. Повернулся в профиль и принял важную позу.
Вид прекрасен! В Норвегии больше таких людей не сыщешь. Жесткие беспощадные глаза. Выдвинутый вперед подбородок. Может, его следовало бы назвать «подбородки». Но это лишь одно преимущество. Это был признак богатства и благосостояния; иметь все то, что французы называют «embonpoint», изобилие, авторитет. Люди уважают такое.
Да и что им делать! Кто выбьет судью Снивеля из седла? Один генерал как-то попытался поговорить со Снивелем свысока. Нетрудно было найти в его прошлом порочащие генерала сведения. Сомнительная интрижка с женщиной, которая была связана со шведскими офицерами.
Генерала отправили в отставку.
Чудесное чувство!
Женщины обычно многое делали для Снивеля, конечно, не сейчас, а в его молодости. Но взамен они ничего не получали. Он смотрел на женщин свысока. Они не обладают силой суждения, не могут вести разумную беседу, умеют только плакать да хныкать. Снивель не воспринимал женщин. Когда мужская натура требовала своего, как правило, в его распоряжении был Ларсен. Так Снивель нашел себе камердинера, а с этого момента гофмейстера. Ларсен был человеком осторожным, он хотел держаться при Снивеле, и иметь такого человека в доме, когда возникает потребность, просто прекрасно. Впрочем, сейчас уже не так часто.
Через два года стукнет шестьдесят. Это еще не возраст. Он еще сможет многим вынести смертные приговоры или отнять у них поместья и имущество.
По правде говоря, он хорошо потрудился в жизни! Много имущества конфисковал в свою пользу и перепродал его с огромной прибылью. Но никогда не захватывал такого большого поместья, как Гростенсхольм! В тот самый момент, когда он увидел его, он уже знал, что именно такое поместье он и искал все это время. Первый этап получения его прошел легко. Пошли вы прочь, живущие в Элистранде! Его племянник Сёренсен оказал огромную «услугу», а то бы он получил и Элистранд. Это беспомощное существо оказалось не столь сильным, чтобы одержать победу над проклятой девкой!
Когда в Элистранде никого не было, не существовало и наследников Гростенсхольма. Снивель мог спокойно прибрать к рукам и это поместье.
А теперь с неба свалился этот проклятый Хейке Линд из рода Людей Льда и потребовал Гростенсхольм обратно! О Боже, день, когда он увидит своего злейшего врага мертвым, он отметит, как большой праздник!
Он дернулся. Показалось, что кто-то пробежал вверх по лестнице сзади него. Увидел в зеркале, как промелькнула какая-то тень.
— Ларсен? Это ты?
Ответа не последовало. Снивель оглянулся. Экономка не должна быть здесь. Ее рабочий день кончился.
На лестнице никого. Только какое-то отражение в глазах, на которое, естественно, не стоит обращать внимания.
Нет, лучше лечь в постель. Поездка была долгой, да и вино клонило ко сну. Чувствовал себя тяжело, напряжение не спадало, может, поел слишком плотно, но поскольку он целый день почти ничего не ел, вынужден был лишь с благодарностью довольствоваться легкой закуской на постоялом дворе, должен же он немного позволить себе? Телу только стало приятно, когда он наелся до отвала. Оно стало здоровым и сильным, когда желудок насытился.
Пошатываясь, он руками схватился за перила лестницы и подтянулся вверх. Тяжелые, тяжелые шаги прозвучали по ступенькам. Он протяжно рыгнул.
— Ларсен! Я иду ложиться спать!
Раболепная фигура гофмейстера торопливо вынырнула из его комнаты и мгновенно оказалась в комнате его милости, чтобы заправить кровать.
— Винга Тарк, — ворчал про себя Снивель, поднимаясь на второй этаж. — Проклятая девка! Я собственноручно сверну ее куриную шею. А этот Хейке Линд, ему здесь задержаться не удастся. Может, мне следует послать за ним своих людей, чтоб они притащили его сюда? И позабавиться, глядя, как он медленно и мучительно подыхает? Нет, не стоит. С такими, как он, это может оказаться опасным. Лучше ликвидировать его там, на месте.
Снивель не хотел вспоминать то время, когда он и Сёренсен пытались безуспешно обезвредить этих двоих.
На мгновение он остановился наверху лестницы, чтобы перевести дух. Удивительно, каким чужим кажется дом! Как будто… как будто кто-то сидел и смеялся над ним?
Что за абсурдная мысль? Может, вино было не совсем хорошим. Плохое вино рождает дурные мысли.
Он поплелся дальше. В свою комнату.
Там он тяжело свалился на кровать и позволил Ларсену снять с себя ботинки, которые он давно не сбрасывал с ног. С трудом стащили с него дорогой дорожный пиджак.
Снивель застонал от напряжения.
— Не желает ли ваша милость, чтобы я немного погладил вас вечером? — спросил Ларсен. — Может, небольшой массаж через часок?
— Нет, — проворчал Снивель. — Я хочу спать.
Общими усилиями с трудом была снята остальная одежда, и его милость перевернулся на кровати. Ларсен, любезно улыбаясь, укрыл судью, погасил свечи и почтительно отступил.
Только что назначенный гофмейстер на минуту задержался в проеме двери и внимательно посмотрел на огромного человека в постели, который мгновенно заснул, одурманенный целым графином вина. Судья был так грузен, что лежал в середине огромной постели, словно в яме. Кровать пришлось укреплять железом, чтобы он не провалился. Поскольку сейчас он лежал на спине, он сильно и шумно храпел. Храп звучал словно раскаты настоящего грома.
Бледное лицо Ларсена, подсвеченное снизу свечой, как обычно ничего не выражало. Никто не мог догадаться, какие чувства испытывает он к судье.
И менее всего сам судья.
Но правда заключалась в том, что Ларсен был лишен воображения, чтобы чувствовать неприязнь к этому моржу, развалившемуся на кровати. Он исполнял свои обязанности строго и бесстрастно. Пусть судья обращается с ним, как ему хочется. Это его не волнует.
Может Снивель иногда представляет себе, что Ларсен испытывает к нему нежность? Ну и пусть, но это в любом случае самообман. Ларсен не чувствует ничего. Все, что судья приказывает ему, он воспринимает без внутреннего сопротивления.
Потому что Ларсен очень хорошо знает одну вещь: у Снивеля нет наследников, и он уже не молод. Ларсен же относительно молодой человек. Если будет вести себя по-умному, добьется того, что судья будет испытывать настоящую симпатию к нему, тогда, может быть, в один прекрасный день он унаследует все, чем тот владеет.
Во имя этого стоит потрудиться, выполнять все своеобразные поручения. Есть смысл промолчать обо всех причудах, которые он видел и переживал в спальне судьи. Снивель должен испытывать доверие к нему. В противном случае все пойдет насмарку, тогда бросайся головой в омут, не будет никакого наследства!
Но сегодня его повысили. Стал гофмейстером. Это хороший признак.
Снивель хотел нанять вместо него нового камердинера. Этого случиться не должно! Никто не отнимет наследства у Ларсена.
Когда он точно узнает, что судья в завещании назначил именно его, Ларсена, наследником всего… Тогда Снивелю не потребуется долго жить, не так ли?
