и осторожный человек, – брюзгливо сказал старший гость, и Эля про себя выдохнула. Они сдались.
Варить кофе ей пришлось еще дважды. Мика и господин Герялды (Мика выговаривал это свободно, а ей даже слышать было некомфортно, язык во рту пытался сложиться в это слово, но не преуспевал) говорили обо всем подряд: о том, как принято вести бизнес в Германии, о том, как важно поддерживать среди людей, ведущих общие дела, одинаковое понимание должного и недолжного, о тяготах самолетных перелетов и цветении багульника весной. О Сирожиддине никто больше не заикался.
Мика пошел провожать гостей вместе с Элей – она открывала двери, вызывала лифт, ослепительно лыбилась и излучала всю сексуальную доступность, которую только могла организовать, а Мика мило мурлыкал с господином Герялды о том, какие сорта зеленого чая предпочитают в его семье.
Наконец гости выкатились. Мика и Эля молча поднялись на этаж, на одинаково дрожащих ножках вошли в опустевшую переговорку.
– Это не полная победа, – сказал Мика хрипло, – теперь они будут пытаться вынюхать его по Интернету. Посадишь Влада блюсти кибербезопасность и вкрутить мальчишке все правила по ней, он у нас главный параноик. Введи в курс дела. И наверное, давай-ка от греха снимем ему комнату отдельно. Раз я ляпнул про закят, назад ходу нет. Зарплату подниму на десять тысяч, но ты знай, что это не тебе, а парню.
– Угу, – кивнула Эля.
– Всякие там онлайн-школы пошерстите, список с прайсами чтобы завтра к вечеру у меня на столе был.
– Сделаю.
– Ых, батыр-апа, ну ввязала же ты меня!
– Тебе это понравилось, йесер-батыр, – фыркнула Эля.
Мика завис.
– Кто?
– Йесер-батыр, – повторила Эля.
– Яшерен-батырын? Почему? Ах ты… Вот ты где наблатыкалась же! Яшер-батыр! Мама моя, ты не слышишь этого! Яшер-батыр [2]!
Мика ушел, хохоча, а Эля поплелась к себе – переодеваться.
Она припарковалась недалеко от дома – в подземной парковке не было мест, а без Сирожиддина на перехватывающую парковку было как-то страшновато ехать, хотя казалось бы. Глянула в телефон – там куча сообщений от Ани.
Бог ты мой! Хозяйка! Скандалит! Хотела ей дверь в комнату ломать!..
Эля вихрем влетела в подъезд, краем глаза отметив какого-то скукоженного дядьку в черной пидорке и странной застиранной кофте – людей в такой одежде она теперь предпочитала отслеживать, они, гады, иногда очень быстро двигаются. Поднялась на этаж и грудью приняла хозяйкин гнев.
Та орала минут пятнадцать, Аня из-за ее плеча строила какие-то рожи, и только когда хозяйка уже начала выдыхаться и все геенны огненные и чернильницы бесхвостые пошли по второму кругу, Эля вдруг поняла, что те чурки, которых она водит в дом в описании хозяйки, по описанию крайне далеки от Сирожиддина.
– О чем это вообще?! – заорала она. – Я никого такого не знаю!
– В подъезде сидел! С обеда! По имени тебя назвал! Сказал, что ждет, что одежда его у тебя! Штаны, понимаешь, чурканские тут в моей квартире разводят! Мне пять человек позвонили!
– Ах оде-е-ежда! – с таким облегчением выдохнула Эля, что хозяйка аж приостановилась.
Одежда! Одежда! Эля кинулась к себе в комнату, схватила со шкафа Нахимджонову черную куртку.
– Я сейчас, Маргарита Николавна, – прокричала она, – я сейчас, куртку ему отдам, вернусь и все объясню!
С курткой в руке она кинулась к лифту, уже в лифте сообразила, что сумка с остальным Нахимджоновым барахлом, аккуратно укатанная в пластиковую пленку, лежит на антресолях, но возвращаться за ней сейчас, пожалуй, не стоило, потом, потом. Одежда!
Она ссыпалась по ступенькам, выскочила наружу.
– Нахимджон!
Он поднял голову, встал. Шапка была у него в руках – жарко весной в такой плотной, – на голове топорщились неровными кустиками пятна щетины.
– Гелиндже, – сказал он.
– Тебя выпустили.
– Я никогда этого не трогал, даже в перчатках. Никогда. Его приносили, уносили, я не касался. А позавчера пришел следователь, сказал – тех, чье это было, взяли, там их пальцы, все совпало.
– И отпустили?
– Ну, он сказал, если бы про меня не спрашивали так часто… А так вот.
Эля протянула куртку.
– Сирожиддин сегодня не дома. Пойдем, я тебя в какой-нибудь макдак свожу, а потом поищем хостел потише, к себе я тебя, извини, не поведу, ты же видел, что там.
– Видел, – кивнул он с непроницаемым лицом, – но у меня денег вообще нет.
– Ерунда, Сирожиддин с зарплаты отдаст, а там уже и сам устроишься, – пообещала Эля.
– Сирожиддин. С зарплаты, – сказал Нахимджон и зажмурился. – С зарплаты.
«В твоем сердце Сирожиддин все еще размером с Варьку», – весело подумала Эля, всучила Нахимджону куртку и потащила его прочь. Еще надо написать Ане, чтобы она что-то соврала хозяйке. Ох. Покой нам только снится.
Я стою в полной темноте. Ну вот. Протягиваю руку вперед – там ничего, раскидываю руки в стороны – и, к огромному облегчению, натыкаюсь пальцами левой на знакомую каменную прохладу. Я там, куда и собиралась. Шаг вправо – левая рука теряет контакт с твердой стеной, правая находит. Да, я на месте.
Предок вспыхивает у меня прямо перед носом, я на всякий случай делаю шаг назад и едва не спотыкаюсь о брошенную в прошлый раз подушку.
– Не надо так, – говорит предок.
– Что?
– Не надо возвращаться так близко ко мне. Рискованно.
Я вспоминаю про отца и прикусываю язык. Предок прав.
– Ты нашла, что искала. – Он не спрашивает.
– Лмм женился, – говорю я.
Предок улыбается.
– Серьезно? Ну хоть кто-то из них. Может, со временем и остальные сообразят.
Ощущение, что я налетаю лицом на каменную стену.
Никто из Братьев не женат, они, кажется, даже не встречаются с девушками. Я вспоминаю ужас Лмма при моем предложении пробить лоцию – не надо, детка! – не надо, да. Не надо. Рано или поздно каждый из них должен стать отдельным, самостоятельным человеком, а для этого им придется разойтись. Может быть, некоторые не захотят. Главное, я должна сказать им, что это возможно.
– Да, ты можешь им помочь, – кивает предок.
– Он стал врачом, – говорю я.
– Ты рада за него?
Я задумываюсь. Да. Предок задал правильный вопрос. Я ведь действительно рада. Лмм выглядит человеком, у которого все в жизни правильно. И он смотрит на свою носатенькую Флоренс так, как на меня никто не смотрел, наверное.
– Да, я за него рада, – отвечаю я.
– Ты стала больше. Опытнее. И тверже. Хорошо. Архитект – тяжелая работа. Тебе сейчас надо будет сделать большую передышку. Принцессой, ну как вы это сейчас называете, быть и то легче. Виагены… короли, как их называли при моей жизни… фиксируют устойчивые пользовательские доступы, виагаторы пробивают новые корреляты, но архитект конструирует заново сам протокол связей. Фактически переписывает язык.
– Ты хочешь сказать, я смогу починить Мост?
– Да нет никакого Моста, – с досадой говорит он. – Мост – это метафора. Способ объяснить происходящее рядовым пользователям, не слишком их пугая. И если метафора устаревает, архитект меняет ее на новую.
– И где он ее берет? – спрашиваю я. Метафора какая-то!
