Дмитрий Володихин - Золотое солнце

Наконец этот ее Константин остановился и повернулся к сестре. В голосе досада:

— Тупоумный! Я бы трепетал от счастья. Ради того, чтобы один солдафон мог жениться, Он остановил войну...

Эарлин, Константин и я едем по хорошей мощеной дороге вот уже полдня с лишком. Сумерки рождаются из расплывчатых теней. Чалый потерял подкову и хромает. Брат и сестра о чем-то еле слышно поругиваются. Кругом — ухоженные поля. Отродясь, Аххаш и Астар, за плуг не брался... есть там за что браться-то? Но даже мне видно: поля очень ухоженные, люди-тулед ковыряют тут землю не один десяток поколений.

Я думаю: еще немножечко осталось, и можно будет обнять мою Лозу... И еще я думаю: вот какая чума выходит, имперцы стали мне почти как свои. Не так уж мало тут настоящих. Гилярус, конечно. Руф Одноглазый. Тиберий — тоже толковый офицер, очень толковый... Ну, Патрес Балк, выяснилось, изнутри лучше, чем снаружи. Наверное, Тит. Не люблю таких, но уважать — должен бы. Трибуна Гая Манлия так я и не узнал, Руф говорит, вот из кого настоящий галиад получился бы. Некоторых я не понимаю. Потроха карасьи, ну непонятны они мне, так бывает иногда, что поделаешь, однако люди крепкие и, видно, по-своему хороши. Харр... или, скажем, Арриан, двух слов я с ним не сказал... Я прижму к себе Ланин и вдохну пряный ветер, которым пахнут ее волосы... Опять же дорога... Дороги они, имперцы то есть, делают лучше всех, ожерельским тут против имперской работы и выставить нечего. Водопроводы, бани, крепости — вообще все, что можно строить, в Империи делают как надо. На совесть, Аххаш, делают. Оружие куют порядочное. Посмотрел я на гарбальский меч, из болотного железа кованный, так он дерьмо дерьмом, если положить рядом с мечом имперской работы... Моя Лоза научила меня соединять губы, как иглу и нитку, медленно, осторожно, едва касаясь, не наносить поцелуй вроде удара топором, а рисовать его. Я тоскую по ее лицу. Я тоскую по ее губам. По ее голосу. По ее пальцам... Если бы я родился имперцем, строил бы корабли. Никогда не делал этого, но такая работа по мне, я знаю. Я не люблю порядок, когда мне надо кому-нибудь подчиняться, особенно когда тот, старший, плох, слаб или глуп. Но вот же, моча рыбья, бывает и в Империи добрый порядок — вроде у столяра и скорняка на рабочем месте: все прилажено так, чтоб легче дотянуться, взять... Еще такой порядок бывает, когда войско в строю ожидает врага... Ланин... Был бы настоящим волком, бежал бы к тебе быстрее собственного хвоста. Ни одна женщина на свете не могла путать мои мысли. У тебя получается. Ланин... Знаешь ли ты: я научился задавать тебе вопросы и слышать твои ответы, пребывая в нескольких дневных переходах от тебя... Мне нравится упрямство этих людей. Когда-то оно было у имперцев настоящей силой. Теперь, Аххаш, в нем не больше смысла, чем в бегах каракатиц. Но, если дать ему новый смысл, может, опять оно наполнится силой... Ланин! Ланин!

Кто они мне теперь? Родной народ? Не очень родной, но свой? Не очень свой, но жить можно? Все вроде бы, снасть камбалья, катится к лучшему. Но почему так часто они не правы, а я прав? В делах простых, житейских, в военных делах хотя бы... Они и стали бы мне своими, родными, если бы были вроде детей, а не хозяев дома.

Я достал клочок пергамента. Раньше мне было легче не прикасаться к нему. Теперь другое дело. Развернул. «Ланин Исфарра, твоя жена»...

...С утра я собрал офицеров на совет, префекта чуть не силой втащили, жирного кота. Руф мне порядочную позицию отыскал. Это Руф. Мы прикидываем так и этак, чтоб людей хватило. Людей, Аххаш, не хватает, а дерьма — аж по самые уши, котлом не вычерпать. Но вроде кое-что выходит. Туго выходит, риск большой, как у Нергаша под пяткой, а все-таки может получиться...

Тут явился Харр. Потом говорили мне: два десятка галиаров не выдержали марша, по канавам придорожным расползлись, в деревнях отлеживаются... Прибыл Харр днем раньше обещанного. Теперь дела пойдут на лад.

Я смотрю на него, а он ищет глазами, кто здесь старший командир. Подписывал же я послание к Харру, кого ему еще надо, понятно вроде? Все прочие отворачиваются от Харра, потому что они признали меня мастером. Я ему:

— Займи место, Харр. Сколько человек ты мне привел?

И ведь он не сразу ответил... Не верит, как это бывший Железный Волк и вдруг верховодит имперской армией! Тут меня самого пробрало: как быстро все вышло! Я их повел, и они все, а не только наемники, стали моей стаей... А в Империи дела иначе делаются, тут порядок другой. Смотрит на меня Харр во все совиные лупала и никак не возьмет в толк. Чужак — да какой чужак! — взял и перепрыгнул через десяток начальственных голов. Наверное, кое-кто из моих офицеров в тот миг припомнил, снасть камбалья: были, были условия самому сделаться старшим... у начальника преторской когорты зрачки куда-то в сторону убежали... он по чину старше меня, топляк гнилой. Ладно. Зайдем с другой стороны:

— Я квестор Империи, Харр. Ответь на мой вопрос!

Какая перемена! Стоило только подсказать, два слова произнести, и Законник нашел причину подчиниться.

Две полных когорты, восемьсот мечей. И полсотни всадников. Так. Значит, конных он меньше привел, чем обещали... И всего у нас будет тысячи две, а с этими силами, Аххаш, закрыть гарбалам путь у Регула Каструма можно.

Харр сел с нами и поинтересовался, что да как. Ему рассказали. Пошло дело дальше. Хорошо. Аххаш Маггот! Очень хорошо. Наллан Гилярус — сильный человек, но не гилярусами держится Империя, а руфами и харрами. Они здесь вроде хребта всему. Раз эти двое меня признали, значит, Империя признала меня.

А потом, не успели мы закончить, прибыл гонец из Лабий. Император Констанций Максим велит прекратить боевые действия...

Э? О!

Я сдал команду Септимию Руфу.

И вот мы трусим по старой имперской дороге. Константин — неразговорчивый, мне едва-едва знакомый человек, расспрашивать его, думаю, без толку. Я решил выяснить у Эарлин: почему он думает, что может совершить над нами обряд?

Оказывается, ученики Его получили чудесную силу совершать многое, и такой обряд в том числе. Что-то вроде того пара над котлом, — Эарлин, помню, рассказывала, — только маленькое, потроха карасьи, совсем маленькое... А в темнице Элат передал это, не знаю, как назвать, Константину. И так быстро его, Элата, казнили, что даже рассказать ничего толком не успел. Пояснил только: мол, не узнал ты, и ладно, проси помощи у Него, и Он сам будет водить твоими руками, сам положит нужные слова на язык. Соединяй и разрешай, мол, тебе позволено. Только не задавайся. Ты, мол, сделан из того же мяса и тех же костей, что и все люди...

Мы тряслись на лошадях день и полночи, почти не отдыхали. За две стражи до рассвета я слез с Чалого у дверей префектова дома в Лабиях.