А с раннего утра Велибор уже был на ногах. Обошел город, встретил нужных людей, перекинулся парой слов с тысяцким Зверичем. В свое время Велибор вылечил жену боярина от лихорадки, а Зверич добро помнил и всегда был рад вернуть долг сторицей. Потом был долгий разговор в храме Перуна. За день Велибор многое успел, даже встретился с иудейским купцом Иаковом. О чем они говорили, осталось тайной. Известно только то, что после ухода волхва Иаков бросился собираться в дорогу и велел приказчикам сбросить цену, но распродать все товары за три дня. Вещь для иудея поистине немыслимая!
Будим вместе с тремя другими волхвами, служившими Велесу, обнаружился на храмовой площадке. Они принимали требы, выслушивали просьбы пришедших в храм, советовали, как быть в той или иной ситуации. Обычное дело для священнослужителей. Сейчас, например, два горожанина обсуждали с Будимом вопрос: стоит ли приносить требу сейчас, или лучше подождать празднования осеннего Световида и уже тогда воздать хвалу Богам, не забыв и Велеса отблагодарить за удачное возвращение из Кракова. Второй волхв Молоховец в это время выгребал золу из чаши с неугасимым пламенем у ног идола.
Дожидаясь, когда товарищи освободятся, Велибор присел на скамейку у ограды и с удовольствием вытянул ноги. Нашастался он сегодня, весь город пять раз обошел. Отдыхающий волхв, надвинув на глаза шапку, лениво наблюдал за проходящими мимо людьми. Знающему человеку одного только взгляда достаточно, чтобы определить, кто перед тобой. Вон тот высокий жилистый парень явно из княжеской дружины. На потертом кожухе отпечатались звенья кольчуги, движения у человека плавные, размеренные, как у рыси. Сразу видно, воин идет.
А навстречу ему шествует купец, только что из святилища, приходил поблагодарить бога за удачный поход. Нет, погоди, глаза слишком шальные, так и горят огнем, и улыбка до ушей. Точно, у него же сын родился! Вон, в руке широкий потертый ремень и сверток с одеждой, освещать ходил. А вон девушка идет молоденькая, совсем недавно взрослую поневу одела. Идет, точно порхает над землей. По одежде, дочка дружинника или боярина, на поясе боевой нож, в руке большая крынка.
— Выпей, дедушка! — юница с легким поклоном протянула Велибору крынку с молоком.
— Какой я тебе «дедушка»! — Велибор чуть не задохнулся от возмущения, затем вскочил на ноги и расправил плечи.
— Ой! Извини, волхв, — зарделась девица, — ты такой обросший, совсем как дед Богумир.
— Ну, так бывает, путают люди, — незаметно для себя Велибор сменил тон. Ярко-синие, небесной чистоты глаза девушки светились такой добротой и сердечностью, что ее взгляд мог бы растопить даже каменное сердце норманнского тролля. — Вроде угостить хотела? — чуть потупившись, добавил волхв, принимая крынку.
— Пей, мне батька велел первого встречного путника напоить, что б Боги не гневались.
— Как зовут-то тебя, красавица?
— Ветлена, — тихо прошептала юница, опустив глаза и зачем-то теребя подол поневы.
— Извини, если напугал, Ветлена, — улыбнулся Велибор, возвращая крынку. — Благословление Железновекого тебе, девица, мужа хорошего да детей полный терем. А Боги гневаться не будут, они на внуков не гневаются.
— Спасибо, — пискнула девушка и, зажав пустую крынку под мышкой, убежала.
— Наверное, я чего-то не понимаю в этой жизни, — покачал головой Велибор, глядя вслед Ветлене.
Затем священник опустился на скамейку и вернулся к созерцанию бьющей кругом жизни. Вскоре к Велибору присоединился Будила. Кивнув друг другу, волхвы зашагали к берегу. Обсуждать дела и накопившиеся вопросы лучше всего под шелест волн и крики чаек. А как сделать, чтобы водяницы не мешали, и наоборот, оберегали беседующих у среза воды мужей, не подпускали посторонних, оба прекрасно знали. Это очень просто. Берешь высушенный рыбий пузырь, осоки пучок срезаешь… Да что я такие простые вещи рассказываю?!
— Сбей щиты! Держи ровнее! Куда полез?! Леший кривоногий! Улитки брюхатые, на левом крыле, копья держите! — надрывается сотник Мочила. Жара. Пот льет по спине, рубаха уже мокрая насквозь. Даже поддоспешник пропитался потом. На лице образовалась маска из пыли и пота. Чешется, зараза! И почесать нечем. В руках тяжелый, сколоченный из толстых досок щит и плохо оструганная оглобля вместо копья. На голове шлем с наносником и широкими нащечниками, и бармица забилась за ворот нательника, шею трет, зараза! И поправить нельзя, руки заняты.
Гридни уже вымотались, выбились из сил. Руки, ноги гудят, спина задубела и почти не гнется. С самого утра сначала тройками и десятками работали, учились слаженно на врага наседать и отбиваться, если тех больше, затем стеной выстроились. А сотник не унимается, продолжает гонять людей по утрамбованной тысячами ног площадке. Кажется, он нисколько не устал, хоть и бегает с самого утра, без устали гоняя и подстегивая молодежь, при этом успевает заметить каждую ошибку и объяснить, когда словами, а когда и руками. Например, добрым ударом тупым концом копья показать, где в стене щитов образовалась брешь.
— Держать щиты! Сбей стену! — первый ряд по команде опускается на одно колено, уперев копье в землю и полностью закрываясь щитом. Бойцы второго и третьего рядов выставляют копья и пододвигаются вперед, уплотняя строй. На глазах сотня превращается в ощетинившуюся копьями стену, такую даже конным тараном нелегко пробить.
Рагнар привычно бросает мимолетный взгляд по сторонам: как там десяток? Все ли держат строй? Так, Малк опять вылез на полкорпуса вперед, в стене образовалась брешь. Дотянуться сапогом до поясницы гридня — не забывай товарищей. Вот, теперь все в порядке. Мочила прохаживается вдоль строя, иногда пробует копьем, как воины держат щиты. Удары у него сильные, как у разъяренного вепря, не каждый выдержит, устоит на ногах и не отступит назад, открывая дыру в строю. Дойдя до правого крыла, сотник задумчиво смотрит на небо, затем переводит взгляд на бойцов.
— Неплохо, — видно, что Мочила доволен, но опустить копья не разрешает, так и приходится стоять, удерживая в руке бандуру в полпуда без малого весом. Но пока стоим, можно немного отдохнуть.
Десятником Рагнар стал всего месяц назад. К его удивлению, боярин Гремич сразу после возвращения из поездки в Ольшину прилюдно заявил княжичу Славомиру, что молодой гридень хорошо себя показал в походе и достоин водить воинов. Сказано — сделано. Уже через два дня княжич, спустившись в гридницу, в свойственной ему грубоватой манере объявил, что Вилеку пора полусотню принимать, пока мхом не зарос, а десяток, так уж и быть, — вручает Рагнару. Воин он не самый худший, рогатину от ослопа может отличить, пусть командует.
Долго радоваться назначению Рагнару не пришлось. Неизвестно с чего и старый князь, и оба молодых — не только Славомир, но и Мечислав, недавно обряд подстяги прошедший, — старшие бояре словно взбесились. Дружинников князья гоняли, как псарь борзых. С раннего утра и до позднего вечера обучение оружному и кулачному бою, строевая подготовка, конные занятия. А отдохнув, принимались за стрельбу или просто мешки с песком или бревна вдоль городской стены таскали. Особенно доставалось младшим дружинникам, но и о своих мечниках князь Белун не забывал. Почти ежедневно заставлял потом умываться.
Кроме того, княжичи решили увеличить свои дружины, принимали почти всех желающих. Любой сотник мог привести крепкого, ловкого парня, умеющего владеть копьем, и того тут же принимали гриднем. Единственное, Рагнар это заметил, все вновь принятые чтили русских Богов, и даже если и были крещены, родную веру не забывали. В короткий срок численность дружинных воинов достигла трех с половиной тысяч человек.
В городе по этому поводу говорили разное, но сходились в одном — князь в большой поход собирается. Одни баяли, что за море Англию на копье брать, другие думали, будто Белун решил на восход идти, за Новгородом и Ладогой новые земли искать, или Биармию воевать. Третьи же шептались: князь совсем сбрендил, мало того что в церковь мертвобожников ходит и в Старград, что сейчас называется Альтенбургом, к епископу ездит, так еще собрался огнем и мечом пруссов крестить. Выслужиться таким образом перед своим новым Богом решил. Многие все больше склонялись к последней точке зрения. Открыто об этом не говорили, но князю вслед плевались. На полабской Руси христиан не любили, помнили, сколько горя этой земле крест принес.
Белун сам давал повод для таких разговоров. Недавно вернулся из поездки в Альтенбург, после чего разрешил колонам, переселенцам-саксам поселиться в излучине Лоны, на месте сожженных во время Оттонова нашествия сел. Так же он сватал за своего младшего сына Мечислава племянницу епископа Вагера Изольду. Явно омертвобожился князь, разум и сердце в ядовитом капище Христа потерял. Надо добавить, что слухи о грядущем походе на пруссов разносили не только горожане, но и боярские слуги, а иногда и какой дружинник после пары ковшей меда пробалтывался, что, дескать, пойдем скоро кресты разносить по Варяжскому морю.
