– Мне нужно было проверить вас, – объяснила я, когда Доброгост закрыл за спиной дверь, – прежде чем рассказать. Никто этого не знает и знать не должен – даже моя матушка.
Старейшина скрестил на груди руки, обтянутые тонкой кожей, покрытые пятнами и седыми волосками. Поджал недовольно губы.
– Да не томи, Огнеслава.
Вздохнула, собираясь с духом, и проговорила, серьезно глядя старейшине в глаза:
– Я учусь волхованию, готовлюсь стать на замену Рябине. Никто не знает, потому что боюсь, что колдун навредит.
– И к чему это мне посреди ночи?
– К тому, что точно знаю, как проверить, колдунья Томира или нет. – Снова подняла свечку повыше. Блики рыжего пламени сверкнули в глазах старика. – Заглянуть в глаза в час перед рассветом. Это не россказни, это правда. Нужно идти сейчас.
Доброгост только невесело хмыкнул.
– С чего мне тебе верить?
– У меня… дар есть. Как у Рябины. Слышу травы и деревья, гадов и птиц… Вы верите мне? Нужно спешить, пока рассвет не настал. Если вы увидите отражение в глазах женщины, скажете людям – они поверят, прислушаются. Это верный способ, и боль женщине причинять не придется.
Доброгост пожевал губы в задумчивости. Лицо его смягчилось, он понизил голос и доверительно сообщил:
– Между нами, я и сам не верю, что Томира колдунья. Но как доказать без волхва? Все же его слово было бы весомее в таких вопросах. – Потом кивнул, положил руку мне на плечо и устало добавил: – Хорошо, сходим с тобой посмотреть ей в глаза. Не знаю, почему ты так хочешь ей помочь, но будь готова, что люди не всегда умеют принимать правду. Все напуганы. Даже если она не колдунья, люди уже не отстанут. Пока что все против нее.
– Но не пойдут же они против вашей воли? – нахмурилась я, а старик тяжело вздохнул и развел руками.
– Я лишь старейшина, а не князь и не хозяин им. Коли захотят, они по-своему поступят.
Тревога в душе только усилилась оттого, с какой беспомощностью он это сказал. Но делать нечего. Доказать или отмести обвинения – единственное, что мы могли. Я накинула капюшон епанчи, с которой уже порядком натекло под ноги, и с сожалением вздохнула:
– Может, и не надо было рассказывать всем про волхва. Может, так народ был бы поспокойнее…
– Во все времена найдутся люди легковерные, – откликнулся Доброгост, – готовые принять первую же сплетню за чистую монету. Найдутся и завистливые, которым только дай повод навести клевету на соседей. Если сейчас не найти виновного, они будут продолжать тыкать друг в друга пальцами, искать колдовство там, где его нет. Этого я опасаюсь, дитя. Может, рассказав, мы подняли ил со дна, но так хотя бы у людей появился шанс защитить себя.
Я наблюдала молча, как старейшина накинул плащ на худые плечи поверх длинной ночной рубахи и надел сапоги. Потом, когда он поднялся, заглянула в глаза и мрачно заметила:
– Не думаю, что чертополох и ежевика в окнах действительно кого-то защитят.
Доброгост забрал у меня свечу, зажёг факел и первым вышел в ночь. Мы быстро пересекли двор, хлюпая по лужам. Затем старейшина вручил мне факел, а сам принялся возиться с люком темницы. Со скрипом дверца откинулась в сторону, огласив тишину глухим ударом. Плач из ямы оборвался. Доброгост приволок от сарая грубо сколоченную из жердей лестницу и опустил ее в яму с криком:
– Посторонись!
Он первым начал спуск, а я склонилась с факелом над ямой. Света от него было немного. Пламя трепетало под порывами ветра, грозясь вот-вот погаснуть.
Следом по скользким от дождя ступенькам спустилась и я. Ноги коснулись дна и тут же увязли в грязи, брызги полетели во все стороны. Яма глубиной была в два человеческих роста, но узкая. Троим здесь уже становилось тесно. Гладкие стены, вырубленные в глинистой почве, не давали возможности выбраться из ямы самостоятельно. Обычно здесь никто и не задерживался более чем на одну ночь в наказание за мелкие преступления вроде пьяных драк.
В углу вжавшись в стену сидела женщина. Она куталась в покрытый грязью и промокший плащ, который почти и не защищал от непогоды, но все же это было лучше, чем оставить ее в одной рубахе. Я мельком глянула на старейшину: неужели, это он ее пожалел?
Томира подняла к свету бледное, испуганное лицо с разводами от грязных пальцев. Она стучала зубами, тело сотрясала крупная дрожь. Выдавила тонким голосом:
– Что… что вам нужно?
Когда старик приблизился к ней, она вскинула руки, желая защититься.
– Ну-ну, спокойно, – пробормотал Доброгост, – мы тебе зла не сделаем. Давай-ка факел.
Я тоже приблизилась к пленнице и поднесла к лицу свет. Томира снова принялась скулить, с непониманием и опаской оглядывая нас круглыми, опухшими от слез глазами.
Сердце замерло в ожидании, когда я вгляделась в ее серые, водянистые глаза. В отражении играли блики пламени, и мой темный силуэт очертился там, вполне обычный, такой, какой и должен быть.
Мгновения шли, ничего не менялось. Мы переглянулись со старейшиной и одновременно отстранились от пленницы.
– Простой человек, – заключила я, а Томира вдруг громко всхлипнула.
– Да, вижу.
– А если кто засомневается, пускай сам заглянет ей в глаза.
– Было бы все так просто, дитя… Когда люди напуганы, правда – последнее, что их волнует.
– Так вы отпустите ее?
– Отпущу. Утром и при свидетелях. Расскажу про отражение. А если кто-то снова найдет мертвое животное или ещё что – это только подтвердит мои слова в глазах людей. Но если не найдут… Даже и не знаю. Слышишь, Томира? Придется тебе до утра потерпеть, но потом пойдешь домой, даю слово.
Женщина только хлюпала носом и растерянно моргала. А я, глядя на нее, чувствовала одновременно и облегчение, и тревогу. Колдун так и остался неизвестным, и как искать его, у меня пока не было мыслей.
Мы поднялись наверх и снова заперли женщину. Подумалось, что после сегодняшнего она сляжет с простудой, и в голове тут же появился рецепт лекарственного сбора, будто я знала его всю жизнь. Удивительный все же этот дар.
– Старейшина, – окликнула я, прежде чем он развернулся к дому. – Не говорите никому про меня.
– А не лучше ли было бы тебе открыться людям? Смогла бы помогать им, а они, глядишь, и успокоились бы немного.
– Да какая там польза… Начнут ещё саму в колдовстве обвинять. Давайте лучше решим, как колдуна искать.
– А как? – устало откликнулся он. – Ходить ночами по избам, людей тревожить? Тут нужна осторожность, Огнеслава. Если он почувствует опасность, начнет действовать активнее. А пока у нас лишь несколько мертвых животных. Можно и стерпеть. – Взгляд старейшины стал тяжёлым из-под густых нахмуренных бровей. С серьёзностью и даже предостережением он добавил: – Так что не лезь ты в это, девочка. С божьей помощью справимся. А про тебя, так и быть, людям говорить не стану.
Он коротко сжал плечо на прощание и побрел прочь. Совсем скоро пламя факела – единственный источник света – потонуло в густом непроглядном мраке. Озябшими от холода пальцами я вцепилась в сырую накидку в надежде защититься хотя бы от колючего, пробирающего до костей ветра и тоже поспешила к дому.
Усталость давала о себе знать. Едва хватало сил, чтобы переставлять ноги. Они казались тяжёлыми, словно на них болтались не мокрые куски ткани с налипшей дорожной грязью, а железные башмаки.
А на сердце полегчало лишь отчасти. Мучили многочисленные вопросы. Правильно ли поступила, доверив тайну старейшине? Он казался порядочным человеком, справедливым. Даже плащом поделился с предполагаемой колдуньей. Значит, было в нем сострадание. Но почему посоветовал не искать колдуна, не злить его? Может, несколько смертей в год, которые я и сама вначале посчитала случайными, в масштабах села казались ему малостью? Или, может, он просто не знал, что делать, если действительно удастся выследить колдуна? Как бы пригодился сейчас мудрый совет волхва…
Подумалось о подкладах и о том, что можно понемногу и втайне снимать проклятия с отмеченных дворов, не рискуя привлечь нежелательное внимание. Учиться пользоваться даром и набирать силы. Наблюдать.
