Марфа Васильевна, закручинившись, вещала:
— Умирает русская кухня. Кругом одно басурманство: шашлык, плов и суши. Куда мы катимся, Христофор?
— Ну ты уже так не хорони нас. Да и в старопрежние времена ведь белый хлебушек не все могли себе позволить. Давно ли мы с тобой в экспедицию в Каргополь и Вологодчину ездили? Что кушал русский крестьянин?
— Что-то? Щи! По сезону. Щи зеленые, или из лебеды, что первой растет, или серые из шаницы. Зимой на кислой капусте, да все в основном пустые.
— И кашу с киселем. Овсяным или гороховым.
— Это как это? — Илья привык к тому, что в его представлении кисель всегда сладкий и на ягодах.
— Готовили его из овса путем сквашивания, отсюда и название кисель, то есть кислы. В городах тот же гороховый кисель был очень популярен, — Марфа достала какую-то книгу и ткнула в нужную страницу:
"Разнощики киселя ходят с лотком на голове по улицам, а когда стоят на рынке, то поставляют лоток свой на козелках. Кисель кладется на доску, накрывается белою ветошкою, на другом конце лотка находится довольное число деревянных тарелок, и таких же вилок или спичек; требующему киселя, отрезывает разнощик штуку, и изрезывает оную на тарелке в мелкие куски, и поливает из находящейся у него фляги для лучшаго смаку конопляным маслом; тогда гость посредством за остренной деревянной спички наподобие вилок, кушает с аппетитом. Кисельник с подвижным своим столом переходит несколько раз в день с места на место, и останавливается больше там, где довольно видит рабочих людей и матросов.
— И в голодные годы хлебушек «деревянный».
Заметив недоумение на лице молодого опричника, Басов пояснил
— Из сосновой коры многие народы Скандинавии, а у нас в Карелии делали муку и добавляли в тесто.
Марфа Васильевна недовольно фыркнула:
— Да не голодали в Поморье никогда. Не было зерна, хлеб из моха пекли. Еще растет у нас на болотах вехка или белокрыльник болотный, в просторечье — «житница», «хлебник», «хлебница». Высушенное и вымоченное в воде корневище его примешивается к ржаной муке и идет в хлеб, откуда и название хлебница.
Вот здесь Семенов окончательно выпал в осадок, и его проблема не стала казаться такой сложной и запутанной.
— Готов, добрый молодец, слово молвить?
— Тут дело такое, — Илья глянул на старых сотрудников Отдела, о настоящем возрасте которых он даже не догадывался. Как и о том, с какого перепуга они получили столько лет жизни. — Художник одни знакомый просил помочь. Он утверждает, что его травят. И травят с недавнего времени целенаправленно, с помощью оговора. Чуть в больницу один раз не попал.
— Так-так, давай поподробней.
— Картины у Жоры довольно необычные, футуристичные. А народ нынче в эпоху постмодернизма такое очень уважает. Заказчиков много, иностранцы покупают.
Марфа Васильевна улыбнулась:
— Завистники, значит, появились?
Илья покачал головой:
— Не без этого. Но тут скорее личное. Открыл он недавно студию для обучения. А там возьми и влюбись в одну из начинающих художниц. Он не старый еще, с прежней женой разошелся, а на этой жениться собрался. Вот тут все и началось.
Пожилые опричники переглянулись, Басов утверждающе произнес:
— Но есть еще третья женка, что к себе приворожить старается. Какие признаки отравления?
— Чаевничали они вечером, и вкус чая Жоре показался необычным. А ночью скрутило, да так что до утра очухаться не мог. А со здоровьем у него все в порядке.
Варакина подумала и констатировала:
— Сильное зелье. Но не подействовало, как следовало, потому его так и корежило. Что еще тебе Жора говорит?
— Хочет, чтобы я пришел на его выставку и разобрался. Учебу он закрыл, но боится, что кто-то из претенденток на его сердце там появится.
— Ясно.
Басов постучал по столу костяшками пальцев.
— Это же кто такой умный у нас колобродить начал?
— Вы о чем, Христофор Бонифачьевич?
— У нас соглашение с местными ведуньями, что в городе подобными делишками запрещено заниматься.
— А иначе?
— Есть методы, — коротко ответил Директор Отдела. — Что скажешь, Марфуша?
— Илья пойдет и Пелагея. Её я проинструктирую.
— А я зачем? — озадаченно протянул Семенов.
— Ты её подстрахуешь и за приятелем своим присмотришь.
— Да он больше друг тещи.
Оба опричника дружно повернулись к нему:
— Ты когда ожениться успел, молодчик?
— Еще собираюсь.
Варакина поддакнула:
— Хотя правильно, надо тещу приручать. Тогда я к Палаше.
В Выставочном зале, что находился на проспекте Советских Космонавтов, царила шумная суматоха. Не так, чтобы народу было много, просто публика собралась богемная, говорливая и суетливая. По залу сновали корреспонденты сетевых и газетных изданий, в углу разворачивались посматривающие на всех свысока телевизионщики. Связи у Жоры Снегирева были обширными. Ведь в современном мире не так важно, что ты делаешь, а как ты себя громко заявишь.
Вот и сейчас он давал интервью какому-то местному ЛОМу, известному блогеру по кличке Кудрявый. И в самом деле, шевелюра у того была знатная, любой борец за права негров позавидует. К тому же редкого медного отлива. Для съемки в соцсеть хватало дорогого смартфона и бестеневого осветителя, что были установлены на легком штативе.
— Ильюша, — внезапно зашипел сзади знакомый голос, — ты почему сюда не с Людмилой, а с какой-то мымрой притащился?
— Надежда Николаевна… — Семенов даже растерялся. Хотя её здесь как раз и можно было ожидать. — Это девушка с работы. Люда же на практике в Крыму.
— То есть можно пойти в разнос? Ты посмотри на нее, ни рожи, ни кожи.
— Это вы зря, Надежда Николаевна.
Та тут же ойкнула, ощутив ментальный удар по затылку. Пелагея обернулась на них и явно не с самым хорошим настроением. Женщина странно посмотрела на будущего зятя и исчезла в толпе.
— Это кто? И что она себе позволяет?
— Будущая теща, — вздохнул Илья. — Интересовалась с кем это я в загуле? И ничего ты не мымра, вон какая сегодня симпатичная.
Щеки Трескиной густо покраснели. В последнее время она и в самом деле здорово похорошела. Да еще начала правильно одеваться и краситься. Это ей уже двоюродная сестра постаралась. Больно уж ей потенциальный жених в виде бравого капитана понравился.
Илья также ощутил себя неловко и, заметив, что Жора освободился, потащил Пелагею с собой. Снегирев развел в приветствии руки. А его шикарной улыбке могли позавидовать звезды Голливуда.
— Привет! Не ожидал.
Снегирев и в самом деле был рад. Не особо ждал от молодого сотрудника «Службы Государевой» реальной помощи. Хоть его и рекомендовали крайне необычно.
— Позволь представить, это Пелагея Трескина, моя сослуживица.
Художник тут же приосанился.
— Какое у вас прекрасное имя! Очень рад. Разбираетесь в искусстве?
— Да, — деловито кивнула Трескина, — на магистратуре дополнительно прошла курс искусствоведа.
— Да что выговорите! Тогда я весь к вашим услугам! — Жора сиял, как начищенный самовар, но в этот момент худощавая светловолосая женщина подошла к нему и что-то прошептала. — Извините, друзья, меня зовет телевидение. Еще увидимся!
Илья успел напоследок тихо спросить:
— Она здесь?
— Пока не видел. Но ты её узнаешь. Кто сейчас еще красится в такой радикально черный цвет?
Пелагея, проводим взглядом известного художника, ехидно процедила:
— А твой друг — позер и бабник!
— Художник, — пожал плечами Семенов, а затем чуть не поперхнулся. В его позвоночник как будто мерзлый кол вколотили. — Ты тоже почуяла?
Опричники синхронно повернулись к входу.
— Бабка Ёжка! — восхищенно прошептала Трескина.
