Один из мужчин, с седыми прядями, выбивающимися из-под меховой шапки, жестом приказал остальным оставаться на месте, а сам подошел, поднял мое подношение и повертел перед глазами. Потом сказал что-то, обернувшись к своим, они какое-то время переговаривались, и, в конце концов, нам разрешили подойти. Тот, кто взял алмазы, некоторое время изучал меня пристальным взглядом и, наверное, не разглядев никакой угрозы, отвел нас в теплое жилище.
Пока мы согревались горячим чаем, аборигены собрали для нас два отдельных чума чуть поодаль от своего поселка, показали, где брать дрова, дали несколько кусков мороженого мяса и рыбы и оставили одних. В ту ночь я впервые за долгое время согрелся и благодарил Бога за спасение, хотя и понимал, что борьба за выживание не окончена: ведь благосклонность местных не будет бесконечной, и нам придется самим добывать себе еду и строить более основательное жилье (если, конечно, мне не удастся в ближайшие дни отыскать Лукоморье: я сверился с картой, и выходило, что мы находимся как раз в том месте, где оно обозначено). Только вот, если Лукоморье где-то поблизости, как же там может круглые сутки светить солнце, когда ночи в этих краях гораздо длиннее дня, и откуда там взяться теплу, если все вокруг засыпано толстым слоем снега? Наверняка это были выдумки покойного мангазейца, но в глубине души я все еще надеялся найти сказочную страну.
Через пару дней я решил сходить на берег и посмотреть, как там поморы. Мороз трещал нешуточный, но меня спасала шуба, великодушно поднесенная седовласым аборигеном, – наверное, он был хорошо осведомлен о ценности алмазов и поэтому не поскупился.
Еще издали присматриваясь к вмерзшим в лед кораблям, я с тревогой отметил, что на них не видно никакого движения. Мачты и реи отсутствовали, как и часть досок в обшивке: круглые бока кочей выглядели так, будто их погрызло гигантское зубастое чудище. Опасаясь, что поморы мертвы, я добрался до кочей и проверил все закутки, но никого из корабельной команды не обнаружил, зато заметил свежие опилки, рассыпанные вокруг пеньков, оставшихся от спиленных конструкций. Вместе с мачтами исчез и весь запас продовольствия: мне не удалось отыскать ничего съестного ни на одном корабле.
Выходило, что поморы ушли, захватив с собой древесину и провизию, но куда они направились, оставалось для меня тайной: метель скрыла все следы. Я вернулся на берег и прошел немного вдоль него, оглядывая окрестности в надежде отыскать какой-нибудь намек на их недавнее присутствие. Мой взгляд остановился на темном провале, зиявшем в прибрежном склоне. Круглое отверстие походило на звериную нору и было достаточно просторным для того, чтобы в него мог пролезть взрослый человек. Оттуда пахло дымом, и я догадался, что поморы укрылись в той норе и развели костер для обогрева, однако забраться внутрь я все же не рискнул, подумав, что запах дыма могло принести ветром от поселка кочевников, а в норе мог оказаться медведь, и тревожить его, не имея при себе никакого оружия, было бы совершенным безумием.
Надеясь, что поморы все-таки нашли себе убежище, я вернулся в поселок и рассказал своим людям о пустующих кораблях. Мы решили разобрать корпуса кочей и выстроить на берегу деревню с привычными нашему образу жизни избами. За работой я надолго позабыл об исчезнувших поморах, а когда вспомнил, мне показалось странным, что они так и не объявились.
Однажды ночью я проснулся от того, что земля, на которой стоял наш чум, содрогнулась, и тотчас раздался оглушительный грохот, похожий на мощный громовой раскат, а затем послышались испуганные крики кочевников. Выбравшись наружу, я увидел столб белого пара, поднимавшийся в небо из того места, где раньше были чумы аборигенов. Повсюду на снегу валялись шкуры, деревянные шесты и хозяйственная утварь, а потом я с ужасом заметил среди всего этого окровавленные человеческие тела. Обезумевшие кочевники беспорядочно бегали вокруг по остаткам своих жилищ, выставив перед собой копья, хотя на них никто не нападал. Заметив меня и других людей из нашей общины, они бросились на нас с воинственными криками, и нам пришлось спасаться бегством.
Скатившись кубарем с холма, мы перевели дух, заметив, что аборигены не стали преследовать нас, ограничившись нашим изгнанием. Пришлось нам кое-как разместиться в нескольких недостроенных домах на берегу и надеяться, что кочевники не придут мстить за свалившуюся на них беду, природа которой тогда была мне неизвестна. Потом-то я узнал, что так происходит выброс подземного газа, но в тот момент я об этом не догадывался, а пострадавшие кочевники и подавно не понимали, что случилось. Наверняка они посчитали этот природный катаклизм наказанием за то, что приютили нас, чужаков. Несколько дней над побережьем разносился их горестный плач, а потом аборигены покинули свою стоянку. Остался лишь один чум, возле которого появилось множество странных деревянных домиков, издали напоминающих скворечники.
Мы наскоро достраивали свои дома, и к концу мая все семьи имели пусть крошечную, но все-таки настоящую крышу над головой. К тому времени наша община уменьшилась почти на треть, но мои жена и две дочери десяти и двенадцати лет, к счастью, пережили эту дикую прожорливую зиму.
Июнь-сентябрь 1721 г.
Жили мы впроголодь, питаясь птицей, которую ловили с помощью силков, не брезгуя чистиками и совами, но иногда нам попадались гагары и стерхи. С рыбной ловлей как-то не заладилось, рыболовных снастей у нас не было, а самодельные приспособления приносили слишком скромный улов. Однажды, когда снег уже сошел, нам удалось поймать и забить оленя. Его мяса хватило надолго, а чтобы оно не испортилось в тепле, мы выдолбили глубокую яму в мерзлой земле и хранили его там. Эта яма напомнила мне о норе в прибрежном склоне, которую я заметил еще зимой, когда искал поморов. У меня вдруг возникло предположение, что поморы нашли подземный ход, ведущий в Лукоморье, потому и не объявились. И, хотя я понимал, что это маловероятно, однако решил забраться в ту нору и посмотреть, куда она ведет, предварительно проверив с помощью брошенного камня, нет ли внутри медведя или волка…»
Все, что произошло с Мастером после того, как он залез в нору, в точности повторяло то, что испытал Водима, впервые переступив порог мерзлотника. Он понял, что дверь в холме появилась как раз на месте той норы. Липкий пот выступил по всему телу, когда Водима дошел до встречи Мастера с Темным Властелином, и почти сразу в груди кипящей лавой разлилось возмущение: «Что же это получается? Мастер, как и я, служил хозяину Лунного Чертога, а всем врал, что уводит людей в Лукоморье?! Так, значит, и маму, и отца, и Аленку… и всех остальных Мастер просто погубил?! Вот почему люди шептались за его спиной, а Лукоморье называли Лихоморьем: они обо всем догадывались! А я-то голову ломал, при чем тут лихо… Ведь «лихо» означает лишения, тяжелую долю!»
Хотелось выместить зло на книге и разодрать ее в клочья, но Водима вспомнил, что хотел узнать, как вещь, принадлежавшая Мастеру, оказалась у его гостя, спавшего в соседней комнате, поэтому сдержался и продолжил читать, сжав переплет так, что суставы его костлявых пальцев захрустели.
В отличие от Водимы Мастер видел в подземелье не только птицу Сирин, но и других птиц с человеческими лицами, но это не казалось чем-то странным, ведь Водима знал, что в мертвом царстве много разных обитателей, просто ему самому они почему-то не показались. Потом Мастер подробно описывал, как ему открылась тайна нетающего льда, и он догадался, каким способом покойный мангазеец добыл свои алмазы. Догадался и о причине щедрости купца, оплатившего сплав на кочах для всей общины, и об истинной цели, которую тот преследовал, желая проводить их до самого Лукоморья: не осталось сомнений в том, что мангазеец тоже служил Темному Властелину.
Первое время после выхода из подземелья Мастер, как и Водима, надеялся, что его «пронесет», но с приближением осени заметил у себя признаки болезни, убившей мангазейца незадолго до окончания их путешествия. Тогда-то Мастер и нашел объяснение странной хвори, напавшей на купца: жертвы не были вовремя доставлены в Лунный Чертог!
