Огненное перышко
Тильда вернулась в коридор и захлопнула за собой дверь горницы. Изменить ход событий не вышло, и оставаться дальше в том страшном дне не было никакого смысла. Однако картины прошлого продолжали преследовать ее, всплывая в памяти бесконечной чередой.
Вот толпа людей, молниеносно собравшаяся вокруг елки, гудит, как растревоженный улей. Из этого гула иногда вырываются отдельные фразы: «Чей мальчик? Где родители?», «Скорую, скорую вызовите кто-нибудь!», «Насмерть убился! Насмерть!»
Вот люди в белых халатах суетятся вокруг Женьки какое-то время, потом кладут его на носилки и уносят куда-то. После них в воздухе остается резкий запах лекарств и спирта.
Вот то место, где только что лежал Женька. Теперь там сидит Бармалей и зачем-то лижет бетон. Тильда подходит ближе и видит, что вся бетонная плита в алых каплях.
Вот перекошенные от ужаса лица подруг загораживают Тильде весь обзор, и она отворачивается от них, потому что не хочет сейчас ни с кем разговаривать.
Вот полицейский спрашивает ее о чем-то, и Тильда пытается уйти от него, но тот хватает ее за руку и ведет куда-то.
Вот… мама. Она смотрит на нее таким ненавидящим взглядом, что Тильде хочется умереть или провалиться под землю. «Где ты была?! – Мамин крик доносится как будто издалека. – Где ты была, когда он лез на елку?!» Тильда хочет рассказать всю правду, но язык не слушается. Мама отвечает за нее: «Ты дрянь! Вертихвостка малолетняя! Я знаю, чем ты в парке занималась!»
И вот, наконец, подушка. Тильда рыдает в нее до тех пор, пока не проваливается в забытье.
Утром появляется отец, – прилетел из Заполярья первым же рейсом. Он говорит, что мама надолго останется в больнице вместе с Женькой. Тильда радуется: брат жив! Отец цедит сквозь зубы: «Состояние тяжелое. Перелом позвоночника. – И добавляет после паузы: – Когда Женя с мамой вернутся домой, я увезу тебя в Заполярье. Так мама решила. Ты должна ее понять».
До подруг Тильда не дозвонилась: все трое занесли ее в «черный список» и заблокировали в соцсетях. Это показалось ей странным, и она набрала номер Дашкиной мамы. Та ледяным тоном сообщила, что прослушала диктофонную запись в телефоне дочери и все знает о «непристойных играх», которым Тильда научила не только ее дочь, но и других «приличных девочек», поэтому отныне Даше запрещено общаться с «распущенными оторвами» вроде нее. И, конечно же, Дашкина мама не стала слушать никаких объяснений, а просто отключилась.
Отец целыми днями пропадал в больнице. На просьбу Тильды взять ее с собой он не стал юлить и ответил прямо: «Мама не хочет тебя видеть». «А Женя?» – спросила Тильда. «А Женя не может, он в коме». Ответ отца потряс ее, она и не знала, что все настолько плохо.
Но все обошлось, и Женька вышел из комы. Его перевели в реабилитационный центр. Брат мог видеть, слышать и говорить, только ходить не мог, поэтому вернулся домой в инвалидной коляске. К тому времени уже наступила зима. После несчастного случая в парке прошло целых полгода. Мама с Тильдой почти не разговаривала, к брату не подпускала, а перед отъездом дочери вместо прощания просила не донимать ее звонками и сообщениями. Тильда дала такое обещание и сдержала его, хотя и надеялась, что однажды мама сама позвонит ей. Но этого так и не случилось.
В конце коридора показался выход. Тильда с удивлением поняла, что прошла весь дворец насквозь: все это время она шла мимо горниц, никуда больше не заглядывая. Так же, как и на входе, двери здесь были распахнуты, и сквозь просторный проем лился яркий солнечный свет. Горница с последней, вчерашней датой осталась позади. Девушка вышла на крыльцо и восхищенно замерла перед открывшимся видом.
Увидеть здесь море она никак не ожидала. Изумрудные волны с белой пеной на остроконечных гребнях облизывали песчаный берег, начинающийся в нескольких шагах от крыльца. Тильда спустилась вниз и поспешила к воде, утопая по щиколотку в мягком теплом песке, не в силах отвести взгляд от острова, крутые берега которого высоко поднимались над бескрайней морской гладью, отчего казалось, что город, стоящий на нем, упирается прямо в небо своими многочисленными круглыми башенками. Вокруг острова покачивались на волнах толстобокие кораблики. На их туго натянутых белых парусах краснели вышитые солнца. Все это Тильда уже видела однажды, когда-то давным-давно. И остров, и город были ей знакомы по картинкам из книжки, которую мама читала ей в детстве.
За спиной послышались голоса. Тильда обернулась и вновь застыла в изумлении, обнаружив, что дворец, из которого она только что вышла, бесследно исчез, а на его месте появилось огромное дерево. На нижних ветвях сидели уже знакомые ей птицы-девицы и о чем-то спорили. Тильда узнала не только синекрылую Гамаюн и рассветно-розовую Алконост, но и черноволосую Сирин. Заметив, что она на них смотрит, птицы-девицы разом замолчали.
– А где мой дворец? – спросила Тильда, приближаясь к дереву, такому высокому, что целиком его было не видно.
– Исчез! Ведь ты не пожелала в нем остаться! – ответила Гамаюн и ласково улыбнулась.
– Редкие гости отказываются от своих дворцов! – добавила Алконост, глядя на нее с восхищением.
– Ты удивительная! – печально произнесла Сирин и моргнула.
– А что там за остров? – Тильда кивнула в сторону моря.
– Волшебный остров. Там хранятся разные волшебные вещи, которые влияют на устройство всего мира, – объяснила Алконост.
– Значит, там живут волшебники? – уточнила Тильда.
– Само собой, – ответила Гамаюн. – Остров сам выбирает их из наших гостей. Он может выбрать и тебя, если ты согласишься подождать, пока он будет раздумывать. Ты хочешь стать волшебницей?
– Не отказалась бы! – Тильда недоверчиво усмехнулась. – Только я не верю в подобные сказки.
– Почему?! – ахнули в один голос птицы-девицы.
– Разве ты видела недостаточно чудес? – удивленно спросила Гамаюн.
– Вполне достаточно для того, чтобы понять, что со мной происходит что-то не то, – ответила Тильда. – Надеюсь, что я скоро очнусь от этого наваждения!
Птицы-девицы взволнованно зашептались.
– Ну, что я вам говорила? Она собирается вернуться назад! – Голос Гамаюн шелестел, как сухая трава на ветру.
– Посмотрим… Обычно никто не возвращается! – тихонько пропищала Алконост.
– Редко, но бывает, – поправила ее Сирин, приглушив слова печальным вздохом.
– Послушайте! – возмутилась Тильда. – Я хочу знать, что вы от меня скрываете! Признавайтесь: я что, умерла?
Птицы-девицы испуганно вздрогнули. Гамаюн ответила с загадочной улыбкой:
– Смотря в каком смысле.
– Да в прямом смысле! Может быть, скажете, что меня ждет дальше?
– Все зависит от того, куда ты пойдешь, – Гамаюн отчего-то нахохлилась, да так, что ее блестящие голубые перышки встали дыбом.
– Хочешь, полетим со мной на небо? – встрепенулась Алконост. – Или можешь вернуться с Гамаюн в солнечный сад.
– Я хочу обратно, в свою жизнь! Только не в прошлую, а в настоящую! – решительно произнесла Тильда. – Вы можете помочь мне туда попасть?
Алконост и Гамаюн переглянулись, а Сирин грустно вздохнула, пошевелила крыльями и сказала:
– Как пожелаешь. Я провожу тебя.
– Подожди! – закричали на нее две другие птицы-девицы. – Может быть, она еще передумает!
– Ни за что не передумаю! – Тильда отрицательно помотала головой и потребовала: – Отпустите меня немедленно!
– Разве мы держим тебя? Ты свободна! – заверила ее Алконост, и Сирин расправила крылья, будто приготовилась взлетать.
– Мы только хотим, чтобы ты была счастлива! – Взгляд Гамаюн засветился нежностью. – Чего тебе не хватает в жизни для счастья?
– Хотите сказать, что я могу загадать желание? – От удивления брови Тильды взлетели на лоб.
– Не совсем. Просто скажи нам, чего ты хочешь – вдруг мы сумеем тебе помочь! – Длинные ресницы Алконост затрепетали.
– Я буду счастлива, если мой брат снова начнет ходить, – призналась Тильда. – Вы можете его вылечить?
