Зарядил мелкий дождик, но она не обратила на него внимания. День казался бесконечным. Изредка попадались небольшие селения, но люди при виде конника старались укрыться. Надо бы расспросить их о дороге, но не было сил даже говорить. Казалось, если хоть на миг остановится – сразу заснет.
Когда стало смеркаться, путь ей преградил глубокий бурный поток. Малфриде пришлось довольно долго ехать вдоль берега, пока не отыскался брод. Каурый нехотя вступил в бурлящую воду, доходившую ему до брюха, и Малфрида промочила ноги. И хоть в Болгарии по зимней поре не так холодно, как в это же время на Руси, всадница вскоре стала зябнуть. Ну и пусть! Это только взбодрит ее. А то от усталости горят глаза, словно песком засыпаны. Мерная поступь лошади убаюкивает, веки тяжелеют. Малфрида позволила им опуститься всего на миг – и вдруг услышала окликавший ее голос:
– Вам нужна помощь?
Малфрида покачнулась и ошеломленно огляделась.
Неподалеку стоял монах – черная одежда, жидкая русая бороденка, куколь от дождя на голове.
– Вы спали в седле, – произнес монах, приближаясь. – Лошадь ваша сначала стала ходить по кругу, а потом остановилась. Вижу, вы оба крайне утомлены.
Он подошел ближе и взял коня под уздцы. Малфрида едва не зарычала. Монах! Христианин! Этого еще не хватало!
Но тот смотрел на нее без страха.
– Я провожу вас в нашу обитель. Скоро совсем стемнеет, а там вы сможете переночевать.
Видел ли он ее степняцкую одежду, или эти святоши чтут законы гостеприимства, как на Руси? Или все дело в хваленом милосердии христиан?
Малфрида, не проронив ни слова, позволила монаху проводить ее на монастырское подворье. Что ж, поглядим!..
Здание обители было окружено белеными постройками с кровлями из темных сланцевых плит. Монах ввел Малфриду в ворота и помог спешиться. Она была так утомлена, что даже не протестовала. Лошадь отвели на конюшню, а ей предложили устроиться в большом сарае, где кроме нее находилось еще несколько путников. Они расположились на сене и искоса поглядывали на нее. Но Малфриде было все равно. Она уснула, едва ее голова оказалась на сухом шуршащем сене.
Утром ее разбудило пение монахов – стройное, спокойное, протяжное. Малфрида лежала в тепле, испытывая странное умиротворение. Поистине странно. Она – ведьма! – без злобы и раздражения провела ночь в обители христианских священнослужителей. Это было неправильно, но, видимо, и душе чародейки порой нужен покой. И ведь не тронули же ее служители, не донимали ни своими молитвами, ни привлечением к вере в Христа. И сейчас она просто сидела и смотрела в дверной проем, откуда лился свет нового дня. Потом монахи накормили ее – дали миску тушеных бобов и теплый отвар трав, подслащенный медом. Ее ни о чем не расспрашивали и, когда она уезжала, благословили в путь. Ведьма едва не расхохоталась, но сдержалась. По сути она была благодарна этим монастырским жителям за их гостеприимство.
Монах-привратник, приняв ее за юношу, напутствовал:
– Тут у нас богомилы шастают. Будь осторожен, юнак.
Малфрида попыталась припомнить то, что слышала о богомилах: как-то иначе они поклоняются Богу, обряды у них не такие, как в монастырях. Ну и что? Какое ей дело до их обрядов…
Пропустив мимо ушей предупреждение о еретиках, Малфрида расспросила привратника о дороге.
Оказалось, что в дальнем конце долины есть тропа к большаку, ведущему к Преславе. Вчера Малфрида сделала большой крюк, забрав далеко на восток, но теперь она знала, куда ехать.
Но едва солнце перевалило за полдень, как Малфрида внезапно выехала к многолюдному становищу печенегов. Степняки привольно расположились в долине среди холмов, поставили свои шатры, повсюду паслись стреноженные кони. Старая неприязнь к кочевникам заставила ее сделать еще один крюк. В итоге, когда опустились сумерки, она все еще была в пути, вокруг стоял мрачный еловый лес, а вскоре снова возникло уже знакомое неприятное чувство, словно за ней кто-то пристально наблюдает. Малфрида озиралась, всматривалась в темные заросли, но вокруг было так тихо, как будто весь мир затаился. Только внезапно прокричал неподалеку ястреб и пронесся прямо у нее над головой. А потом опять повисла тишина и вернулось ощущение чьего-то взгляда – тяжелого, внимательного, пристального. Поэтому, когда за темными стволами в глубине леса мелькнул красноватый огонек, Малфрида обрадовалась и направила коня в ту сторону.
Вскоре она выехала к расположенной среди вековых елей избушке, увидела хозяйственные постройки за плетнем, у порога – воткнутый в колоду тяжелый топор с длинным топорищем. Кто здесь живет? Может, лесорубы, может, углежоги. Люди ей не казались враждебными, а вот ощущение, что за ней наблюдают из мрака, пугало.
При ее приближении зашлась лаем большая собака на привязи, потом отворилась дверь и показался сам хозяин. Он был огромный и сутулый, седые космы стянуты ремешком вокруг лба, широкая борода ложится на грудь. Взгляд до того неприветливый, что Малфрида даже отступила в первый миг. Но потом рядом с лесным жителем появилась женщина в светлой, украшенной вышивкой рубахе, подняла повыше плошку с огнем, улыбнулась.
Присутствие женщины успокоило чародейку, и она, спешившись, шагнула к ним.
– Я с пути сбился, – подражая юношескому говорку и стараясь, чтоб голос звучал как можно грубее, произнесла Малфрида. – Не позволите ли переночевать?
Женщина что-то негромко сказала бородатому, и он посторонился, давая проход. А еще Малфрида заметила, как при свете плошки на груди лесоруба блеснул нательный крест. Ну да, тут ведь кругом христиане – и местные поселяне, и эти лесовики – угрюмый лесоруб, его жена и еще один мужчина, сидевший у очага, – такой же рослый и косматый, как хозяин, только помоложе. Но Малфрида уже стала к этому привыкать. Мало того, после ночевки в монастыре она поняла, что их дом станет для нее спокойным убежищем. Во всяком случае они все же лучше, чем степняки, каких ведьма по-прежнему сторонилась.
Жена лесоруба оказалась веселой и приветливой; она подала Малфриде горячую похлебку, придвинула миску с солеными грибами. И без конца расспрашивала – откуда и куда едет гость? Но Малфрида отвечала на таком ломаном болгарском, делая вид, что не понимает вопросов, что хозяйка вскоре отстала от нее. Села в стороне, что-то шила, а мужчины возились в другом углу, мастеря что-то из дерева. Что ж, обычные лесные жители. И Малфрида, когда ей постелили на лавке в углу, спокойно улеглась. Теперь бы уснуть… Она боялась, что снова нахлынут воспоминания, вернется боль, но день, проведенный в седле, дал себя знать, и вскоре ведьма стала задремывать. Правда, расслышала, как младший из мужиков сказал своим:
– Даже шапку не снял, нехристь!..
Малфрида спала чутко, порой просыпалась и видела, что эти трое все еще сидят у очага, переговариваясь и поглядывая на нее. Их тени шевелились на стенах. Один раз Малфрида даже разобрала фразу:
– Кто узнает? И после того, как сдохла наша…
Дальше она не разобрала. Другой голос резко возразил:
– Только не здесь!
– Тсс! – шикнула женщина. – Ворочается, гляди, разбудишь…
Как и повсюду, перелом ночи возвестило пение петуха. Было еще темно, когда она встала и направилась к двери, даже не попрощавшись. Однако когда седлала каурого, появились оба лесовика, стали топтаться рядом. Они были похожи, и Малфрида не ошиблась, приняв их вчера за братьев.
Старший сказал:
– Наши леса мало кто знает, да и троп тут хоженых нет. Заплутаешь опять. Вот мы и решили проводить тебя Христа ради.
Ради Христа? Допустим. Но почему вдвоем? Какое-то смутное опасение мелькнуло в душе, но быстро исчезло. Она не боялась простых болгар. Мало ли зачем эти двое решили ее сопровождать. Может, им просто по пути. А тут еще и женщина выбежала следом, сунула Малфриде пару лепешек в дорогу.
– Ну, Бог вам в помощь! – И она перекрестила всех троих.
День занимался хмурый, ветер раскачивал верхушки темных елей, но внизу, у покрытых лишайниками стволов, стояли тишина и полумрак. Лесовики двигались уверенно, петляя между елей, и хотя никакой тропинки не было, они безошибочно придерживались одного направления. Малфрида ехала следом, по пути ей то и дело приходилось наклоняться под нависавшими ветвями, и в конце концов она спешилась и повела лошадь за собой.
