Ронтону опять выпало возглавлять центральный отряд. Как тогда, мелькнула суеверная мысль, но он отмахнулся от нее, будто от докучливой мухи. Марис цепко оглядел будущую арену битвы. Его разношерстное воинство было вполне готово к бою. Крестьянские добровольцы, составлявшие добрую половину отряда, тремя группами расположились посреди поля, окружив себя обозными телегами. Ронтон рассчитывал, что, для того чтобы миновать, а тем более захватить эти доморощенные укрепления, альгавийцам придется основательно смешать свои боевые порядки. А еще в каждом из укреплений противников ждал сюрприз – несколько маленьких пушек, которые привез с собой герцог Контерд. Кавалерия же, бывшие регулярные части Ор-Сите, стояли чуть поодаль, разбитые на две группы. Одна из них была на виду, а вторая пряталась в лесочке неподалеку и должна была ударить с фланга. Мятежники тщательно делали вид, будто это все их наличные силы. Между тем Контерд разделил свое войско напополам и укрылся подальше в лесу. Вступить в бой его люди должны были только после того, как Лесси разделается (или не разделается, но Марис предпочитал не думать об этом) с шарритами. Его сестра давно уехала вперед в сопровождении корсаров, далеко обходя приближающихся альгавийцев. Ронтон запомнил ее глаза, когда Лесси уже сидела на лошади. Отрешенные, направленные в глубь чего-то невыразимо далекого, очень сосредоточенные – она уже искала своего противника, она уже бросала ему вызов. Марис отогнал воспоминание о других, отчаянных глазах и тихих, но твердых словах, перевернувших его душу. Не сейчас! Сейчас он должен быть холоден и собран. Он должен победить. Потому что он должен вернуться.
От грохота тысяч копыт, от топота сотен тяжелых сапог задрожала земля. Альгавийцы выкатились на поле неудержимой волной. В центре, как положено, пехота, справа и слева – тяжелая, сверкающая панцирями и наконечниками алебард кавалерия. Зрелище действительно было впечатляющим. Ронтон услышал, как витиевато выругался сержант Вейт, кто-то из солдат помянул Великую Мать, кто-то – лесных духов, а кто-то – тысячу чертей.
Помедлив всего мгновение, альгавийцы лавиной хлынули на укрепления повстанцев. Подчиняясь твердому приказу, те безмолвно ждали. Вот конница приблизилась к укреплениям, и они взорвались ружейным огнем, заставляя лошадей вставать на дыбы, а всадников – безвольно повисать на стременах, но альгавийцы миновали редуты, нацеливаясь на тех, кто стоял позади. Ронтон и его люди не трогались с места. Марис физически ощутил момент, когда пехота альгавийцев оказалась на расстоянии прицельного пушечного выстрела. Те, кто укрылся за телегами, тоже поняли это – капитан Дрогов не зря оставил мятежникам своих канониров. Нестройный залп десятка орудий смешал ряды не только наступающей пехоты, но и летящей на орситанцев кавалерии. Мятежники выждали еще десяток страшных секунд, потом раздался второй залп, полностью направленный на альгавийскую конницу, за ним – третий. Ронтон успел еще заметить, как вражеские пехотинцы сбавили ход и уже не так охотно шли против огрызающихся укреплений. Но конница альгавийцев, хоть и повыбитая из седел ружейным и пушечным огнем, неумолимо приближалась. Привстав на стременах, командор прокричал лишь одно слово: «Вперед!» Помедлив мгновение, мятежники пришпорили коней и понеслись навстречу врагу.
Легкая дымка черного тумана была всюду. Ею был пропитан лес, она клубилась в воздухе, тревожно срывалась с ветвей. Лесси подавила привычное омерзение от легчайших липких прикосновений. Она ехала через эту дымку уже целые сутки, и все это время ей удавалось удержаться от того, чтобы разогнать туман, очистив горизонт. Она больше не будет тратить силы понапрасну. Ей нужно подобраться поближе, чтобы бить наверняка.
Лесси ясно видела источник тумана и его хозяев. Она чувствовала, как готовится к удару черная плеть, неумолимая, будто взведенный курок. Она могла бы сказать, где засели шарриты, с точностью до квартала – если бы знала Картеви. А пока ее знания, увы, было сложновато применить на практике.
– Лес, посмотри, вот план города, – будто прочитав ее мысли, капитан тронул девушку за руку. Жива с трудом вернулась в реальность. – Как ты думаешь, в какой его части засели твои колдуны?
Лесси задумчиво посмотрела на план, прикинула.
– Кажется, где-то здесь, – очертила она небольшой кружок. – Что ты задумал, Кен? – Ведьма заглянула в собранные, жесткие темно-серые глаза, и те вдруг осветились нежностью.
– Ты, главное, продержись поначалу, малыш, – негромко сказал Дрогов. – А потом я до них доберусь.
– Ты?! – Она всполошилась было, не на шутку испугавшись за него, а потом до нее внезапно дошло, и она потрясенно уставилась на мужа.
Дрогов кивнул.
– Ты уж постарайся продержаться, малыш, – еще раз попросил он, сжимая ее руку. – Эх, если бы сообразить заранее! Да что теперь рассуждать…
Лесси отвлеклась, она опять отвлеклась, она снова позволила себе засмотреться в любимые глаза – и возмездие не заставило себя ждать. Ее хлестнуло вязкой черной плетью, едва не выбив из седла. Лошади беспокойно зафыркали, нервно прядая ушами и приседая на задние ноги. Многие корсары с трудом удержались в седле. А ведь удар был направлен против нее, и только против нее! Лесси соскользнула с коня, пожалев животное. Краем сознания Жива заметила, как капитан бешено понукает свою лошадь, как группа пиратов все-таки быстро уходит вперед, к городу, а потом ей стало не до того, чтобы замечать хоть что-нибудь вокруг.
Черная плеть безжалостно хлестала Живу – неистово, беспощадно, каждый удар обдавал ледяной ненавистью и неизмеримой мощью, пригибая к земле, разметывая остатки слабого сопротивления. «Врешь!» – мелькнуло яростно, весело. Лесси собрала волю в кулак, упрямо подняла голову – все выше и выше, выпрямила спину, раскинула руки – широко, вольготно, уверенно. Следующий удар вязкого, хлесткого тумана ведьма отразила, позволив щупальцу скользнуть по руке до ладони, легким движением закрутила в спираль, с силой дернула, всем своим существом ощутив жалобный всхлип рвущейся плети и неожиданный страх противника. Лесси расхохоталась. Это все, на что способен их хваленый шаррит? «Я – Жива!» – громко, с вызовом крикнула она, и от этого крика окружающая черная дымка испуганно отпрянула.
Куда делось щупальце тумана, Лесси не заметила. Просто внезапно вокруг стало очень-очень тихо. Даже ветер, казалось, замер, боясь потревожить совершенную тишину малейшим дуновением. Жива ясно почувствовала угрозу, собиравшуюся в воздухе, силу, вибрирующую, будто туго натянутая струна. Эта сила была всюду, в каждой секунде, в каждой точке пространства. Эта сила была запредельно-ледяной, такой, что дыхание замерзало в груди, эта сила была мертвенно-чуждой, такой, что волосы вставали дыбом от близости призрачной грани живого и неживого. И вся эта сила, помедлив несколько мгновений, обрушилась на Живу, будто всесокрушающий поток студеной воды, перемешанной с острым крошевом льда. Девушка выставила перед собой руки, шепча древние слова заклятий, противясь этому потоку, упрямо, секунда за секундой, не давая ему смести себя с лица земли. Но обжигающая холодом лавина давила все сильнее и сильнее, заставляя уступать доли сантиметра, заставляя лихорадочно черпать силы отовсюду, куда дотягивалось измученное сознание.
Сколько прошло времени? Минута? Десять? Час? Сутки? Лесси давно потеряла счет мгновениям яростного сопротивления. Ей неоткуда было больше черпать силы, все вокруг было выпито до последней капли, и она давно уже безжалостно иссушала саму себя, бросая против шаррита собственную жизненную энергию. Будто почувствовав, что ведьма находится на пределе, чужеземный колдун на секунду приостановил ледяной напор, но у Лесси уже не было сил воспользоваться шансом. А шаррит внезапно торжествующе расхохотался и ударил снова, и сделал что-то еще, что-то, что должно было стать решающим в его победе. На секунду Живе пригрезился неправильный, какой-то изломанный алтарь, весь в черных провалах, испещренный зловещими символами, и одинокая свеча посреди. А потом шаррит выкрикнул: «Лесси Вельгис!» – и задул свечу. Ведьма ощутила жуткий, потусторонний, не-живой вихрь, закрутившийся у самых ее ног, тщившийся навсегда поглотить ее в свое не-бытие, но почему-то не могущий этого сделать. И внезапно Жива вдруг поняла почему, а поняв, рассмеялась, неожиданно весело и зло. Просто это уже не ее имя! Просто она вышла замуж! Просто шарриты не учли такого нехитрого, такого естественного женского поступка – и их жуткая магия оказалась бессильна.
